«Дети всегда ощущают ложь»: заслуженный учитель России об уроке патриотизма 1 сентября

Арно: У нас по скайпу Тамара Георгиевна Эйдельман, заслуженный учитель России, и мы с ней обсудим завтрашний первый урок Мира. Или как он сейчас называется, Тамара Георгиевна?

Эйдельман: Тамара Натановна.

Желнов: Тамара Натановна, добрый вечер.

Арно: Простите, да, вот безобразие. «Два» мне за такие ошибки.

Эйдельман: Вы знаете, я так понимаю, что он называется просто классный час, но к нему рассылают какие-то методички.

Желнов: Вот мы цитировали, да.

Эйдельман: Это, честно говоря, совершенно не удивительная вещь, потому что, сколько я себя помню, а я уже, ужас просто, тридцать пять лет работаю в школе, всегда приказывали что-нибудь делать 1 сентября. Единственное, конечно, вот здесь у вас говорилось, что Ельцин мало общался с детьми, и в девяностые годы учителя чуть-чуть могли вздохнуть, потому что не было вот такого количества давления сверху. А так всегда, сколько себя помню, при советской власти, потом, теперь, всегда 1 сентября приходит указание, что говорить.

Арно: В этом году пришла методичка эта к вам, про…?

Желнов: Про Россию, устремленную в будущее?

Эйдельман: Ну, я не классный руководитель, в этом году, поэтому ко мне не пришла. Но думаю, что, конечно, пришла, они всегда приходят.

Желнов: Тамара Натановна, вот раньше, мы пообщались с некоторыми школьниками, все-таки обсуждали… Вот сейчас год экологии, было бы, наверное, справедливо поговорить об этом, раз в России год экологии. Был год культуры, год литературы, наверное, стоит об этом 1 сентября говорить. В конце концов, есть Беслан еще. Я так понимаю, минута молчания в школах не объявляется ни 1 сентября, ни 4 сентября.

Эйдельман: Нет.

Желнов: Но есть тема, связанная с Украиной, другие конфликты. Насколько вот я понял из рассказов Тани, рассказывали ученики, что, например, урок толерантности, когда учителя говорили детям…

Арно: Я просто поясню, о чем говорит Антон. Я сегодня в соцсетях, готовясь к эфиру, задала вопрос, кто учится, расскажите про свой первый урок. И вдруг вот девочка из одиннадцатого класса неожиданно сказала, что мы вообще обсуждаем наших, так сказать, соседей и соучеников из ближних государств, что нужно быть толерантными, в частности, Украину и азиатские республики. Неожиданно вдруг это всплыло.

Желнов: Почему не это все-таки главная тема сейчас, хотя она обострена? Почему надо говорить о России, устремленной в будущее, как вы считаете?

Эйдельман: Перед выборами, наверное, я так понимаю. Хоть у нас сейчас пока муниципальные выборы, но уже грядут президентские, надо говорить об устремлении в будущее. Вы, кстати, не сказали, что еще есть много школ, где проводится программа, мероприятия, «Дети вместо цветов», и там очень много говорят о хосписах, на первом уроке, вот о таких вещах. Но не это наша главная задача, я так понимаю, с государственной точки зрения. А с государственной точки зрения, показать, в какое светлое будущее мы двигаемся, вот и все.

Желнов: Тамара Натановна, вот если говорить о марте, когда после митингов в Москве, в других городах, Кремль стал, просто это очевидно, больше уделять внимания работе с молодежью, мы сейчас перечисляли все эти бесконечные встречи президента, как-то вы почувствовали на школе, на себе большее внимание государства к школе, что нужно какие-то проводить, может быть, беседы, уроки дополнительные, еще что-то или нет? Или этого нет, пока еще не до такой степени?

Эйдельман: Вы знаете, я работаю в очень хорошей школе, поэтому у нас это все слабее. В принципе, мне кажется, что уж сильнее, чем сейчас давит государство, трудно почувствовать. Уверяю вас, сейчас сильнее давят, чем при советской власти, но это давление абсолютно выхолощенное, это такая имитация действий. Мы видели, конечно, все записи учительниц, которые разоблачают Навального, и все такое прочее, но вообще-то вот спускаются эти какие-то… Вот эту методичку, ведь кто-то ее придумал.

Желнов: Ну, Минобор, Министерство образования, очевидно, конечно.

Эйдельман: Кому-то заказали, денежки заплатили, отмыли что-то, вот они какое-то такое производят действие, никто не знает, скажем, сколько народа будет действительно по этой методичке работать. Ну кто-то будет, наверное, а кто-то, естественно, поговорит о чем-то совершенно другом. Они создают какую-то видимость деятельности, пустую, бессмысленную, ну а там отчитываются, конечно, начальству. Я не вижу какого-то особого усиления после марта.

Арно: Как старшеклассники реагируют на подобного рода такие уроки, которые пришли сверху, спущены, так скажем? Они как-то чувствуют, что это имитация? Или что они говорят?

Эйдельман: Вы знаете, это, конечно, очень сильно зависит от учителя, потому что теоретически про Россию, устремленную в будущее, тоже можно по-человечески поговорить, хотя и трудно. Но вообще, по моим представлениям, дети всегда ощущают ложь, неискренность. Они даже, может быть, этого не понимают на каком-то рациональном уровне, но они чувствуют, что что-то не то. И вот как мне представляется, реакцией на такое вранье будет или отторжение полное, или даже циничное такое выворачивание. Ну вот у нас уже превратили Великую Отечественную войну в пустышку, девальвировали это, и, конечно, мы скоро почувствуем эту реакцию. И думаю, что с Россией, устремленной в будущее, то же. Или это будет — ну, трепи там, давай, болтай, болтай, Марь Иванна, а мы тут своими делами займемся — и это разрывает отношения между учителем и учеником. Или это будет — вообще я этого не принимаю, я пойду на площадь.

Фото: DepositPhotos