Жена Ильдара Дадина: «После заявления ФСИН мне стало еще страшнее»

Монгайт: Ильдар и Анастасия поженились, когда Ильдар был уже в СИЗО. Именно Анастасия распространила его письмо в СМИ. Оно заканчивается словами, которые я должна процитировать: «В случае моей внезапной скорой смерти тебе могут сказать, что причиной тому стало самоубийство, несчастный случай, выстрел при попытке побега или драка с другим заключенным, но это будет ложью, это будет спланированное администрацией убийство с целью убрать свидетеля и жертву пыток. Люблю тебя и надеюсь когда-нибудь увидеть. Твой Ильдар».

Анастасия, здравствуйте.

Зотова: Здравствуйте.

Монгайт: Сегодня появилась информация (видео мы еще не видели, источник ― ФСИН), что якобы Ильдар признает, что никаких следов пыток на нем нет. Вы что-нибудь слышали об этом? Как вы относитесь к этому заявлению?

Зотова: Да, я слышала об этом. Когда я прочитала это в новостях, мне стало еще более страшно, чем было до этого, потому что я знаю, что Ильдар вчера встречался со своим адвокатом Алексеем Липцером. Все, что я распространила и пересказал Алексей, действительно говорил Ильдар, а не кто-нибудь другой. Оснований не верить просто не существует.

Если действительно есть такое видео, на котором Ильдар отказывается от своих слов, это значит, что его очень сильно прессовали. Мой муж ― очень сильный, храбрый человек. Это самый смелый и самый сильный человек из всех людей, которых я встречала за 25 лет своей жизни, именно поэтому мы поженились. Я просто не представляю, что нужно было с ним сделать, чтобы он согласился отказаться от своих слов.

Я знаю, что этой видеозаписи нет, и пока что у меня надежда на то, что он не отказывался, что это просто блеф. ФСИН же не может сказать: «Да, были пытки, мы тут издеваемся над заключенными». Понятно, что они всячески будут это отрицать. Я не знаю, если я увижу это видео, я пойму, что все совсем плохо. Единственное, чего я хочу сейчас, ― просто защитить его, чтобы не убили.

Монгайт: Письмо вызвало довольно нетривиальный резонанс. Сегодня отреагировали и омбудсмен Москалькова, и даже пресс-секретарь президента Песков, он сказал, что доложит о произошедшем и тоже будет помогать разбираться. Буквально все СМИ опубликовали в том или ином виде письмо.

Как вы считаете, достучатся ли все-таки правозащитники до руководства колонии и изменится ли ситуация благодаря паблисити?

Зотова: Я очень надеюсь, что что-то получится изменить. Для того, чтобы обеспечить безопасность Ильдара, я вижу два выхода. Первый ― перевести его в другую колонию, хотя он сильно против этого, потому что не хочет бросать других заключенных. Он сказал Алексею Липцеру: «Если меня увезут, со мной-то будет все в порядке, но тех людей, которые останутся, точно так же будут бить и пытать».

Второй вариант ― каким-то образом добиться смены руководства колонии. Когда Ильдар сидел в СИЗО №4 в Москве, туда так же пришли правозащитники, обнаружилась история с тем, что каждую неделю в этом СИЗО умирал человек. Тогда глава СИЗО был заменен. Возможно, получится и здесь, хотя кто знает, может быть, будут придерживаться той версии, что никто никого не пытал. Тогда это просто ужасно. Если Ильдар останется в той же колонии и проверка ФСИН заявит, что не было никаких пыток, я не представляю, что ждет его, какой будет месть руководства.

Монгайт: Вы как жена поддерживаете его решение оставаться в этой колонии и продолжать ту же правозащитную линию, которой он придерживается сейчас? Он не хочет покидать колонию, потому что хочет защитить в том числе и других заключенных. Таким образом, он не столько думает о себе, сколько о других. Это несколько парадоксально в ситуации, когда тебя пытают, мучают, ты страдаешь.

Зотова: Когда ты смотришь на это со стороны, например, в каком-нибудь фильме, где герой жертвует собой ради других, кажется, что это так прекрасно, так высоко, но когда это твой близкий человек, всё смотрится совершенно по-другому. Я, конечно, тоже сотрудничала с правозащитными организациями, готова отстаивать права человека, но в данной ситуации я просто хочу спасти моего любимого человека, он у меня один.

Сегодня ночью, когда Алексей Липцер мне пересказывал все, что происходило, я очень не хотела это публиковать, потому что основная угроза в адрес Ильдара была следующая ― если ты пожалуешься, мы тебя убьем. То, что мы публикуем эту информацию, и есть та самая жалоба, за которую его обещали убить. Поэтому я очень боялась это публиковать, предавать огласке. Но если Ильдар написал, как сказал Алексей, что жить ему осталось неделю, возможно, даже не имеет значения, опубликуем мы или нет. Публикация как раз могла бы принести больше пользы Ильдару, больше спасения, скажем так.

Монгайт: Алексей рассказал, в каком физическом состоянии Ильдар? Есть ли у него какие-то травмы? Очевидно ли по внешнему виду, что его мучают?

Зотова: Со слов Алексея, Ильдар был напряжен и напуган. Для меня это было неожиданно, потому что я своего мужа напуганным не видела вообще никогда. Когда мы жили вместе, ― он еще не был под домашним арестом, ― я очень поздно возвращалась с работы. Он все время меня провожал, периодически встречались пьяные компании. Я боялась, а он никогда не боялся, он всегда был готов защитить меня. Я просто не представляю, как Ильдар может быть напуган, чем его могли запугать.

Что касается каких-то признаков, то я точно знаю, что у него есть ссадины на руках. Это я поняла со слов адвоката. Где точно, сказать не могу, но знаю, что ссадины на руках были. Что касается остального тела, наверно, Ильдар при адвокате не раздевался.

Монгайт: Скажите, пожалуйста, он продолжает держать голодовку? Мы знаем, что все началось, когда он в ШИЗО решил голодать, протестуя против условий содержания.

Зотова: Если честно, это момент из слов адвоката мне был не совсем ясен, тем более что разговаривали мы ночью, это была связь Сегежа ― Москва, было плохо слышно. Как я поняла, когда ему начали угрожать изнасилованием, он все-таки снял голодовку.

Монгайт: Я хотела бы присоединить к нашему разговору Даниила Гвоздева, председателя Попечительского совета УФСИН по Республике Карелия. Здравствуйте, Даниил.

Гвоздев: Здравствуйте.

Монгайт: Вы доверяете тому, что написал в письме Ильдар Дадин?

Гвоздев: Я не могу доверять или не доверять тому, что писал в письме Ильдар.

Монгайт: Как вы отреагировали? Как вы считаете, насколько правдоподобно то, что описывает Ильдар Дадин?

Гвоздев: Во-первых, сами по себе колонии Карелии далеко не такие, как колонии России. Руководство колоний имеет образование и понимание ситуации с тем же самым Ильдаром, что это, скажем так, фигура заметная. Так скажем, оппозиционный герой. Естественно, противоправные действия против него будут подняты СМИ, такими телеканалами, как у вас. Я не думаю, что руководство колонии будет предпринимать какие-то такие противозаконные меры, тем более в карельской колонии.

В армии есть уставщина и дедовщина, так вот в карельских колониях ― полная уставщина. Многие, наоборот, стремятся туда попасть, чтобы просто-напросто отсидеть спокойно срок, застегивая верхнюю пуговицу, когда выходят на плац, здороваясь со всеми. При этом я знаю много ситуаций, когда люди не хотят подниматься в зону и проводят весь свой срок в ШИЗО, в карельскую зону не поднимаются. Сидят в ШИЗО, и все. Никто их там не бьет, они сидят там себе и сидят. Если они никаких правонарушений не совершают, к ним никакой силы применено не будет.

Ильдар говорит, что против него применяли насилие. Эту ситуацию, естественно, должна проверять Общественная наблюдательная комиссия. Там достаточно профессиональный председатель. Насколько я знаю, он уже туда выехал, он это будет проверять. Уполномоченный по правам человека в Карелии ― тоже достаточно честный человек. Я думаю, что если они действительно увидят какие-то ссадины, которые могли быть нанесены не тем, что ему защелкивали наручники… Я слышал, что супруга говорит о том, что у него есть какие-то шрамы на запястьях, скорее всего, это наручники.

Монгайт: Если абстрагироваться: люди, которые работают во ФСИН, если применяют физическую силу и спецсредства, наверняка знают, как это сделать так, чтобы ссадин не осталось. Условно говоря, если тебе выкручивают руки и подвешивают, никаких травм не должно быть. Или, например, если тебя макают головой в унитаз, как это описывает Ильдар Дадин, тоже ничего визуально не происходит, это просто унижение.

Гвоздев: Да. Мне кажется, что у Ильдара характер жесткий по отношению к другим и жестокий по отношению к себе. Я думаю, что он несогласный постоянно. Несогласный, он может перегородить целую улицу, а в колонии он тем более несогласный. Я думаю, у него тяжелый для администрации характер, именно поэтому все это и приключилось.

Да, там таким образом. Кто-то назовет это унижением, а кто-то скажет: «Коли вы отбываете наказание, будьте любезны, тем положениям и приказам, которые есть, подчиняйтесь». Конечно, это не всегда правильно. Вы правильно сказали: люди. Не по-человечески, скажем так, а по-людски кто-то из сотрудников, возможно, и перегибает палку.

Монгайт: Если можно так выразиться, это понятийный спор с охраной колонии, да? Он не хочет находиться в колонии в том режиме понятий, которые там приняты? Как вы видите ситуацию?

Гвоздев: Я скажу, что эти понятия в большей степени все-таки основаны на законе и тех инструкциях, которыми они руководствуются. Но если у него сильный характер, если он не собирается подчиняться законным требованиям администрации, к нему будет применена сила, естественно. Не насилие, а сила. Вполне возможно, что характер пытается переломить характер.

Монгайт: Вы лично знаете начальника колонии Сергея Коссиева, который упоминается в письме Дадина?

Гвоздев: Нет, его я не знаю. Я был в сегежской колонии раза два. Мы больше работаем с той колонией, которая находится под Петрозаводском.

Монгайт: Вы слышали когда-нибудь о каких-нибудь свидетельствах об издевательствах или пытках, которые бы применялись конкретно в этой колонии? Вы сталкивались с подобными примерами?

Гвоздев: К нам поступало несколько жалоб от жен осужденных, в том числе путем каких-то перепостов вконтакте уже не один год какая-то жалоба гуляет. Мы либо передавали в Общественную наблюдательную комиссию, либо пытались созвониться с воспитательным отделом руководства ФСИН. Они уже работали дальше в тех рамках полномочий, которые были им даны.

Монгайт: Анастасия, вы не хотели бы обратиться к Даниилу? Он находится достаточно близко от колонии, профессионально работает в том числе и с этой колонией, был там дважды. Может быть, у вас есть какие-то к нему вопросы или просьбы?

Зотова: Я, честно говоря, не знаю. Единственное, чего я хочу, ― спасти своего мужа. Я не знаю, слышали вы или нет, но я уже говорила, что у меня нет причин не доверять тому, что он передал через своего адвоката. Если он каким-то образом отказывается от своих предыдущих жалоб, значит, на него очень сильно надавили.

Характер у него действительно сложный, можно так сказать. Он нетерпим к любым случаям нарушения прав человека. Конечно, если его без видимых причин и постановлений бросают в штрафной изолятор, оставляя еще, простите, в туалете без туалетной бумаги, он будет протестовать против этого. Конечно, это издевательство над человеком.

Если его начали и продолжают избивать, если над ним продолжают издеваться, если ему угрожают изнасилованием, я не знаю, что я могу сделать. Я сейчас пишу обращения к кому только возможно, но я не знаю, поможет ли это.

Монгайт: Даниил, как вы считаете, что делать Анастасии: просто не переживать или предпринимать какие-то действия?

Гвоздев: Ни в коем случае. Все, что возможно, уже предприняли. Об этом знают не только в Российской Федерации, скажем так. Я думаю, Анастасии нужно посоветовать то же самое, что я советовал одному юристу, который сейчас находится на свободе. Когда он был внутри, он постоянно жаловался, мы с ним очень долго беседовали.

Нужно прежде всего объяснить Ильдару, что у него небольшой срок. Этот срок нужно просто отбыть в этой колонии. Если он хочет бороться с, как он считает, беспределом, ему нужно прежде всего как можно быстрее выйти. Вот это будет правильно ― выйти живым и здоровым, а для этого нужно сейчас смирить свой характер, чтобы побыстрее оказаться дома. Никто над ним не будет издеваться, если он будет вести себя более смиренно. Обращаться в прокуратуру, в наш попечительский совет, писать обращения… Прежде всего нужно быть на свободе, чтобы с этим бороться. Я бы это посоветовал.

Монгайт: Спасибо. Даниил Гвоздев считает, что Ильдар, видимо, преувеличивает свои страдания и возможно эти два или два с половиной года пересидеть тихо. С другой стороны, мы знаем свидетельства настоящих угроз, которые привел адвокат Ильдара.

Анастасия, скажите, пожалуйста, какие ваши дальнейшие действия? Казалось бы, все максимально задействованы, выехали несколько проверяющих комиссий. Как наладить связь с Ильдаром, чтобы понять, что все в порядке или, наоборот, все становится только хуже?

Зотова: Конечно, все сложно в том плане, что правозащитники приедут и останутся там на час, а Ильдар останется там на весь день, следующий день и еще девять месяцев, которые ему осталось там находиться. Соответственно, мы будем пытаться каким-то образом обеспечить его безопасность и проверять, что с ним происходит. Например, сам Ильдар в разговоре с Липцером попросил, если возможно, отправить адвоката, который бы постоянно жил в Сегеже, каждый день ходил к Ильдару и осматривал его на предмет физических увечий.

Монгайт: А это возможно?

Зотова: Честно говоря, я не знаю, но мы будем стараться. Я со своей стороны сделаю все, чтобы спасти своего любимого мужчину.