Марк Гарбер о женских слабостях, дурмане и пульсе мира

Долецкая: Ты себя когда-нибудь гуглил?

Гарбер: Да.

Долецкая: Когда ты это делал в последний раз?

Гарбер: Несколько лет назад.

Долецкая: Что ты там увидел?

Гарбер: Массу всего интересного. Всего занятного, имеющего и не имеющего отношение ко мне.

Долецкая: Сколько там было правды?

Гарбер: Процентов 40, наверное. Может, чуть больше. Когда себя видишь в зеркало, всегда кажется, что это изображение, которое не соответствует истине.

Долецкая: Если прогуглить картинки, они свидетельствуют о том, что ты аномально светский персонаж: от литературных чтений до показов мод, запуска новых вин? Что это – статус или необходимость?

Гарбер: Необходимость кому? Мне? Наверное, в какой-то степени. Я когда-то слышал обвинение в излишней светскости и гламурности. Я думаю, что просто есть некий интерес к жизни, который порождает любопытство, любопытство тянет за собой общение, общение порождает следующие действия. Да, был период достаточного активного посещения…

Долецкая: То есть ты по-прежнему любопытен?

Гарбер: Я любопытен в меньшей степени сейчас, чем был раньше, потому что был какой-то интересный период, который сейчас для меня в Москве закончился, когда было ощущение, что Москва становится вибрирующим центром мировой жизни. Это был конец 90-х – начало 2000-х. На сегодня для меня осталось только то, что мне интересно – связанное с современным искусством, личное выражение творческих людей. Это уже не светские мероприятия.

Долецкая: Как профессиональный психиатр-нарколог, старший научный сотрудник Института имени Ганнушкина становится старшим партнером компании GHP Group  или даже ее владельцем? Какова анатомия такого восхождения?

Гарбер: Я могу начать с динозавров историю. Мы создали один из первых кооперативов, когда я был еще врачом. Мы занимались тем, что записывали музыку, у нас была первая звукозаписывающий компания, старейшая в СССР, которая до сих пор существует и называется Sintez Рекордс. Мы записывали всю «Машину времени», «Наутилусь Помпилиус», мы делали первые лицензированные видео, которые продавали видеосалоны.

Долецкая: Это ты из хобби сделал бизнес?

Гарбер: Было хобби, но было соответствующие сочетание обстоятельств.

Долецкая: То есть это было интереснее, чем психиатрия?

Гарбер: Это было интереснее сочетать.  Я с 80-х годов еще занимался гражданской дипломатией, у нас были советско-американские проекты по медицине, поэтому у  меня было любопытство.

Долецкая: Молодежь спрашивает  - повезло или это резервы и правильно использованные мозги?

Гарбер: Правильный ответ был бы мозги, но повезло и было интересно.

Долецкая: А ты скучаешь по кафедре, научной деятельности или по практической?

Гарбер: Я не могу сказать, что практическая деятельность у меня прекращается. Есть же у меня клиника в Москве на Таганке «Клиника постстрессовых состояний», которая занимается широким спектром всех психиатрических нарушений, изменений.

Долецкая: Ты лично консультируешь там?

Гарбер: Иногда да, если это мои знакомые.

Долецкая: А ты по-прежнему консультируешь друзей?

Гарбер: Нонстоп.

Долецкая: За деньги?

Гарбер: Нет.

Долецкая: Как здесь соединяется врачебное и личное? В врачебных структурах считается, что своих не лечат.

Гарбер: Поскольку это не совсем лечение в моем случае, потому что я не прописываю препараты. Ко мне иногда обращаются просто за советами, которые и являются психотерапевтическими сеансами. Но человек, который ходил какое-то время в белом халате, у него профессиональная деформация психики, поэтому все равно видишь психиатрические элементы…

Долецкая: Поскольку бывших врачей не бывает, расскажи мне, знаменитые музыканты – Кобейн, Моррисон, Пресли, Уайнхаус – во многом стали тем, кем стали, из-за того, что использовали искусственные механизмы расширения сознания, резервов? К сожалению, они нехорошо закончили, но если бы их доктор Гарбер полечил, мы бы не имели этих звезд?

Гарбер: Знаешь знаменитые два альбома, написанные Beatles, «Lucy in the Sky with Diamonds»… Когда ЛСД еще не был запрещенным препаратом, он был love drug, который расширял сознание, давал любовь к миру…

Долецкая: А ты сам попробовал?

Гарбер: Мы в эфире, я не могу пропагандировать.

Долецкая: А это же лекарство.

Гарбер: В последние годы это уже не лекарство. Но из достоверных источников известно, что восприятие музыки в состоянии небольших фоновых доз психоделических препаратов действительно другое. Творческий потенциал каким-то образом меняется.

Долецкая: Но восприятие одно, а производство музыки, создание ее…

Гарбер: Это то же самое, потому что у тебя возникает совершенно другой арсенал, которым ты не пользуешься. Как если бы певцу расширили возможности тембра или пианисту дали бы еще три руки. Мы сейчас не трогаем вопрос морально-этический и юридический использования препаратов, но имеет место быть такое явление – расширение резервов психики, которое может происходить разными способами. Медикаментозный – один из них.

Долецкая: Но обратная система вряд ли будет иметь силу. Есть ли шансы у тех, кто не употребляет, стать столь же великими, как Эми Уайнхаус.

Гарбер: Безусловно, нет. Я убежден, что те, кто не употребляют и не умеют этого делать, если бы у Эми Уайнхаус отобрать эту ее составляющую, она все равно что-то делала. Может быть,  что-то другое, но тоже так же талантливо. Именно то, что делала она, невозможно вычленить без составляющей наркотического состояния. Есть состояние онейроид в психиатрии. Это удивительное состояние, которое сейчас уже в практике не встречается, это люди, которые впадают в состояние оцепенения и видят невероятные картинки, проживают историю целой жизни. Был один пациент, который участвовал в походе на Карфаген, у него прошла целая жизнь перед глазами. Такое ощущение, что человек просто проваливается во времени.

Долецкая: Он был под каким-то воздействием?

Гарбер: Нет, это просто психическое заболевание, когда возникают такие невероятно сформированные ощущения, настроения. Вторая больная летала по планетам. Причем внешне она не падала, ничего, она была заторможена. Она могла есть, говорить, но в это время ее сознание находилось в другом пространстве. Когда этих больных вылечивают, они говорят, как скучная реальность. Когда мы говорим о наркотических состояниях, попытки расширить сознание чреваты тем, что все равно идет момент возврата. Неслучайно все те великие, которых ты перечислила, плохо закончили. Момент возврата – момент столкновения с реальностью, причем это биологически обусловленное явление, потому что рецепторы привыкают к тому, что их просто балуют. Рецепторы организма вдруг находят элементы, которые являются бонусными. В нормальной жизни нужно эти бонусы зарабатывать активной деятельностью, а тут ты получаешь нахаляву.

Долецкая: Но при этом это дорогостояще.

Гарбер: Я имею в виду нахаляву не с точки зрения оплаты, а  с точки зрения, что ты для этого не прилагаешь усилий. Существует масса всего интересного, что может это заместить. И те реальные серьезные талантливые музыканты, которые всю жизнь находятся в креативном состоянии, дают блестящий тому пример. Возьми Маккартни, который только что выпустил новый альбом.

Долецкая: Почему описать зависимость как врач ты можешь, но сами врачи, отдающие себе в этом врачей, от этих зависимостей часто страдают?

Гарбер: Это вопрос не медицинский. Что такое наркотик – вопрос юридический. Шоколад – наркотик? Чай, который мы пьем? Любая зависимость по большой счету. Человеческие отношения – зависимость.

Долецкая: Конечно, но это все-таки не юридический вопрос.

Гарбер: Если завтра через Думу мы запустим процесс признания белого или красного чая наркотическими, может быть, это будет признано наркотиком.

Долецкая: Это как раз я понимаю. Стоит своему ребенку начать рассказывать про вред курения, алкоголя, он немедленно начинает пить и курить. Какой механизм, чтобы этого не происходило?

Гарбер: Во-первых, мое убеждение – нельзя это предотвратить. Ты не можешь находиться с ребенком 24 часа в сутки.  Какие бы кары ты ни сулил, чем больше кару ты сулишь, тем больше ты звенишь «попробуй».

Долецкая: Кара не работает. Что работает?

Гарбер: Работает только понимание того, что в культурологической системе, в которой ты воспитываешь ребенка, это неприемлемо. Когда ребенок воспитывается в семье, круге друзей и там это не приветствуется.

Долецкая: Это рядом с запретом.

Гарбер: Это разные вещи. Когда ребенок видит, что есть другие ценности. Это система ценностных элементов. Это не значит, что ребенок, воспитанный в семье, где это не приветствуется, не может возникнуть драматическая ситуация, когда ребенок может сесть на любой тяжелый наркотик. Это все вопросы опять-таки круга общения. Плюс это биология организма.

Долецкая: Какой силой ребенок должен обладать, чтобы когда он выйдет за пределы своего семейного круга, где его лохом просто назовут…

Гарбер: Он все попробует. Дальше вопрос заключается в том, впадает ли он в эту систему отношений с этим наркотиком или остается вне ее.

Долецкая: Почему зависимости у мужчин менее пагубны и легче излечиваются, чем у женщин?

Гарбер: Это чисто гормональный фактор, а второй – поведенческий. Женщины – более страстная натура. Женщин, к сожалению, зачастую на этот путь толкает глубокая внутренняя травма.

Долецкая: А мужчина не травмируется?

Гарбер: Травмируется, но легче выходит.

Долецкая: Толстокожие вы, мужчины, а мы трепетные фиалки. Вы нас не бережете.

Гарбер: Не бережем.

Долецкая: Тебя как отца огорчает, что твой старший сын Алексей как будто все время находится в тени твоей славы, твоих достижений, статуса?

Гарбер: Мне кажется, это не совсем так.

Долецкая: Значит, за ним просто идет такой светский шлейф.

Гарбер: Я надеюсь, это не так, потому что он довольно успешный проект сделал, к которому я не имею абсолютно никакого отношения.

Долецкая: Сколько ему лет сейчас?

Гарбер: 31. Я надеюсь, шлейф на самом деле не соответствует реальности, он достаточно самостоятельная личность.

Долецкая: Твой второй сын учится в Итоне – это школа, которая в каком-то смысле обеспечивает профессиональные связи, эти люди как правило не расстаются и становятся сильными мира сего. Где бы ты хотел его видеть?

Гарбер: Я считаю, что личность становится сама, непредсказуемо. Что бы я ни хотел…

Долецкая: Но Итон же выбрал ты.

Гарбер: Итон выбрал я, потому что когда ребенок маленький, он не может выбирать себе детский сад и школу. А университет выбирает уже он сам. Мне бы хотелось, чтобы он меньше занимался абстракциями типа экономики, бизнеса и юриспруденции, а занялся чем-нибудь более конкретным. Например, современными технологиями, инженерией. Я считаю, сейчас переизбыток всего прочего. Мир переворачивается благодаря новым технологиям. Это становится главным.

Долецкая: Инженер Гарбер. Мне нравится.

Гарбер: Как звучит. Я считаю, это интересно, понимать «как».

Долецкая: Тебя не смущает, что у многих детей наших сверстников налицо проблемы с русским языком? Они учатся в Англии, Америке, Франции, и когда с ними встречаешься, слышишь акцент в русском языке, плохую грамматику.

Гарбер: Я думаю, это не проблема. 19 век – золотой век русской литературы. И кто из них хорошо говорил по-русски?

Долецкая: Александр Сергеевич писал неплохо.

Гарбер: Но в принципе если учесть, что многие говорили с акцентом первые годы после того, как выходили от французских гувернеров, потом жизнь поставила все на свои места. Я очень надеюсь, что как раз то массовое обучение, которое происходит у многих детей наших знакомых за границей, приведет  к некому подобию того, что мы видели в России в 19 веке.

Долецкая: Ты амбициозный человек?

Гарбер: Наверное. Любой человек амбициозный.

Долецкая: Знаменитый список Форбс. Когда дело касается яхт, мужчины первым делом обсуждают сантиметры. То же самое со списком. Это магическое число для тебя мерило успеха?

Гарбер: Допустим, если бегун бежит быстрее, это мерило успеха? Да. Если мы говорим о чемпионате в финансовой сфере, наверное, это мерило успеха. Другой вопрос, насколько чисто финансовые успехи являются абсолютным показателем. Я, к сожалению, не могу сказать, что для меня это является главным. Если ты молишься одному богу, он для тебя является главным – эта финансовая составляющая, тогда это сильно помогает достичь абсолютного успеха.

Долецкая: То есть тебя все равно это подталкивает, как бы спокойно ты к этому ни относился.

Гарбер: Я не могу сказать, что для меня это является абсолютным чемпионатом в эту сторону. Здесь слишком много всего еще интересного, много других критериев. Я достаточно ленив с точки зрения того, чтобы пойти за деньги до конца. Я за деньги не пойду до конца, потому что это тот самый чемпионат, в котором я волей-неволей участвую.

Долецкая: Что значит «до конца»?

Гарбер: У каждого свой конец.

Долецкая: А у Марка Гарбера где?

Гарбер: Это встреча с собой. Никогда не знаешь.

Долецкая: В свое время ты сказал что для человека, обремененного имуществом, состоятельного невероятно важно понимать то, что он является истинным гражданином и обязан делать вклад в развитие той страны, в которой живет. Мне это очень близко по позиции. Что, ты думаешь, нужно сделать состоявшемуся и состоятельному мужчине для России?

Гарбер: Я думаю, однозначного ответа ни у кого нет.

Долецкая: Ты щедрый?

Гарбер: Да.

Долецкая: Ты компетентный?

Гарбер: Да.

Долецкая: Я правильно понимаю, что отдавать надо, но с умом?

Гарбер: Абсолютно.