Адвокат Синякова: члены экипажа «Арктик Санрайз» смогут беспрепятственно выехать заграницу

19/11/2013 - 14:53 (по МСК) Михаил Зыгарь, Тимур Олевский

Алхас Абгаджава, адвокат фотографа Дениса Синякова, обвиняемого в хулиганстве по делу Arctic Sunrise, заявил в эфире ДОЖДЯ, что те, кого отпустят под залог, могут спокойно перемещаться по России, а также выехать заграницу.

Зыгарь: Скажите, как дальше будут развиваться события? Вчера было вынесено решение о том, что Денису Синякову изменят меру пресечения. Процессуально что это значит, через сколько часов может поступить залог, через сколько часов он может выйти на свободу? Как это устроено вообще?

Абгаджава: По закону это все немедленно, решение суда имеет приоритет, раз такое решение принято, оно должно исполняться. Но у нас, к сожалению, все решения, которые идут на пользу обвиняемых, встречают различные препятствия. Арестовывают у нас мгновенно, а отпускают с трудом, потому что система не заточена под отпускание, она заточена только под то, чтобы закрыть. Решение выносилось поздно вечером, соответственно, реальные возможности внести залог, внести его можно на депозит в данном случае Следственного комитета, сделать это невозможно – банки не работают в это время, ни на какой счет ничего не положат. Дальше, как только Следственный комитет получает на депозит деньги, некое финансово уполномоченное лицо говорит и официальной бумагой уведомляет суд о том, что залог обеспечен.

Зыгарь: То есть из Следственного комитета должна прийти бумага в суд о том, что деньги капнули?

Абгаджава: По хорошему, да. Потому что ни одно должностное лицо у нас не будет принимать решение по телефону, по факсу, по электронной почте. Поэтому суд должен удостовериться, что есть такой документ, тогда уже суд свое решение направляет в изолятор с указанием освободить немедленно. Дальше все упирается опять же в технику, потому что в суде всегда не хватает курьеров, не хватает транспорта, никто не торопится бежать быстрее, чтобы обрадовать следственный изолятор и, соответственно, Дениса. Теоритически очень возможно, что все произойдет сегодня, будет зависеть от расторопности, может быть, даже от смелости отдельных должностных лиц. Но практически может быть завтра. Я на постоянной связи с коллегой питерским, мне сегодня надо было быть на процессе в Москве, поэтому я вылетел рано утром сегодня из Питера сюда. Он говорит, что Следственный комитет заявляет: «Мы не знаем, как это делать». Глава следственной группы говорит: «Я никогда с этим не сталкивался».

Зыгарь: Как это делать?

Абгаджава: Под залог отпускать. Они никогда этого не делали

Олевский: Следователь отпускал заключенных из-под стражи под залог только на тренажере.

Зыгарь: Это новостная шутка, я надеюсь, что многие наши зрители не очень поняли.

Абгаджава: Что вы хотите? Я утром пришел в Калининский суд в 9 утра, чтобы ознакомится с делом, потому что была информация, что заседание будет в 10.30. А поскольку я не имел даже физическую возможность увидеть Дениса, он же находился в Мурманске, о том, что их этапируют, мы узнаем из СМИ, о том, что они прибыли в «Кресты», мы тоже узнаем из СМИ. До сих пор я не получил официального уведомления, что мой подзащитный переведен из одного следственного изолятора, извините, за полторы тысячи километров, в другой. У меня нет об этом официального уведомления. В пятницу вечером мне сообщают, что в понедельник будет судебное заседание.

Зыгарь: По крайней мере, с точным адресом?

Абгаджава: Да. Естественно, я в изолятор не попадаю, поэтому я прихожу в суд пораньше, чтобы изучить материалы и при возможности увидеть Дениса, обсудить с ним что-то. Судья в конвойку не пустит, но попытаться всегда стоит. Попытался – не пустили. Вернул материалы, разговариваю с секретарем, просто задаю вопрос: «А бывало у вас, что в ходатайстве о продлении стражи суд отказал?» - «В моей практике – нет». Вот как-то так. Сидит секретарь и говорит: «В моей практике в ходатайствах о продлении стражи не отказывали». Это что получается, что любое ходатайство следствия…

Олевский: Об определении продления ареста.

Абгаджава: Да, судом удовлетворяются. Суд на 100% соглашается с мнением следствия.

Зыгарь: То есть то, что случилось вчера, это беспрецедентное событие?

Абгаджава: Ну, как беспрецедентное?

Зыгарь: Ну, в жизни упомянутого секретаря это впервые с ним такое случилось.

Абгаджава: Да, это нехарактерно, потому что по рядовому уголовному делу, если людей взяли под стражу, то их суда уже не отпускают. Можно вспомнить редкий случай в Москве – Наталья Гулевич, которая приходила в суд с катетером, у нее не работала почка и был ужас какой-то, ее выпустили под залог, причем, под огромный залог, путем неимоверных усилий замечательного адвоката Анны Ставицкой. Я видел, как это происходило. Человеку надо просто умирать для того, чтобы его освободили из-под стражи. Бесполезно. Здесь цепь событий и куча-куча факторов, которые сыграли в этом роль.

Зыгарь: Какие основные факторы сыграли свою роль? Почему вчера в отношении австралийского подсудимого было другое решение? В чем логика?

Абгаджава: Никакой логики как всегда. Система настолько забюрократизирована, что когда происходит какое-то действие, оно имеет долгую инерцию. Людей арестовали, они попали, система не может их обратно выплюнуть легко и просто. Сначала меняют квалификацию с пиратства на хулиганство – это первый процессуальный фактор. Тут возникает очень стремная с юридической точки зрения ситуация, потому что людей арестовали по обвинению в пиратстве, и они уже почти два месяца находятся под этим арестом именно по тому обвинению. И сейчас вдруг Следственный комитет официально признает, что пиратства нет, а мы об этом заявляли еще при аресте и при обжаловании ареста, но нас никто не услышал. Причем те же доводы, которые мы приводили, почему нет пиратства, лежат в основании переквалификации. То есть люди находятся под стражей фактически незаконно. Как бы они ни хотели не понимать, они не могут этого не понимать.

Дело переходит в Питер. Получается, что теперь питерские судьи берут на себя, не только судьи, но и прокуроры, которые будут с этим соглашаться, и судьи одного звена на районном уровне, а потом на городском должны со всем этим соглашаться. На мой взгляд, по моему опыту, как я мог рассуждать, началось некое движение в Питере в судейском сообществе, в прокурорском, что да, сейчас продлим, но поскольку дело имеет международный резонанс, и все это будет вылезать так или иначе, действия будут подсвечиваться журналистами и общественностью, мы залезаем в очень неприятную историю. Тут система начинает внутри расшатываться, а что делать.

Внутреннее какое-то решение, какое-то согласование, что надо менять меру пресечения, появилось в часа 2-3 дня вчера. Это стало понятно ровно тогда, когда на заседании по Екатерине Заспа суд объявил перерыв и попросил лицезреть того представителя «Гринпис», который может обеспечить залог, у которого есть на это полномочия и документы, подтверждающие, что они могут внести эти деньги. Это был сигнал к тому, что суд готов идти на залог, и прокуратура готова это поддержать. Прокуратура это сделала и поддержала. То есть Рассел просто не успел попасть в эту историю.

Зыгарь: То есть, если бы первым был кто-то другой, другому бы не поменяли?

Кириллова: А он был в лодке?

Абгаджава: Я не знаю, был ли Рассел в лодке.

Кириллова: Может это повлияло?

Абгаджава: Если бы это влияло, тогда должны были бы выпустить врача, кока, механика, Аллахвердова, капитана, наверное, хотя можно условно считать, что он соорганизатор. В общем, людей, которые были в каютах, их следователи могли выпустить без всякого судебного решения, сразу после переквалификации. Решили уйти на хулиганство, и сразу можно было освобождать. Я об этом уже говорил, что по логике следствие должно поступить вот так, но ни один следователь, который в сегодняшней системе, не решится изменить меру пресечения. Ни один.

Олевский: Получается, что судьи и прокуроры каким-то образом опасаются международных санкций каких-то, попасть в «список Магнитского»?

Абгаджава: И это тоже. Не хотят люди попадать в этот список, никто не хочет, поверьте мне, попадать в «список Магнитского», но это не самый главный фактор. Потому что такие дела поручают судьям, которым до пенсии осталось немного, которым есть что терять, терять обеспеченную старость, очень обеспеченную. Не буду врать, в зависимости от выслуги и прочих регалий у судей пенсия сейчас под 100 или свыше тысяч рублей. Во многих регионах это очень приличные деньги.

Лекух: То есть независимо от региона это стандартная пенсия?

Абгаджава: Конечно, просто в разных регионах разный уровень жизни. В Москве, может, это и не такие уж большие деньги, но и здесь на них можно жить, если не снимать квартиру.

Олевский: А в регионах это очень большие деньги.

Абгаджава: Очень большие. Им есть что терять. Люди сознательно, и я это вижу, идут на нарушение закона, но только не на нарушение приказа.

Клишин: А сумма в 2 миллиона была произвольно назначена? Это много, мало для российских законов?

Абгаджава: Сумма была предложена стороной защиты, суд просто с ней согласился. Вполне возможно, что если бы защита предложила и меньше, суд и с этой суммой согласился бы.

Клишин: А нет какой-то стандартной практики суммы по залогу?

Абгаджава: В данном случае дали немаленькую сумму залога, хотя по московским меркам в отдельных, очень редких случаях для залога это небольшая сумма. Учитывая, что 30 человек, я думаю, что если бы у «Гринписа» было арестовано один-два, они бы по миллиону долларов могли предложить запросто. Здесь все-таки 30 человек.

Зыгарь: Есть основание полагать, что все, кроме Рассела, будут …?

Абгаджава: С Расселом не все потеряно, надо просто быстро подавать апелляцию. Я убежден, что они это будут делать. Если есть генеральная позиция, то она сейчас решится на апелляционном суде. Мы как раз тут и узнаем, в этом ли была причина. Если Рассел просто не успел, то на апелляции это будет видно.

Олевский: Выйдя под залог, они не могут выехать из России, правильно я понимаю?

Абгаджава: Залог не ограничивает передвижение. С точки зрения процесса залог – мягче мера пресечения, чем подписка о невыезде. Здесь риск есть потерять деньги, поэтому считается строже, мера пресечения идет по строгости, чем подписка о невыезде.

Зыгарь: Они могут уехать из Питера, из России?

Абгаджава: Да. Залог предполагает… Следователи – не дети, они профессионалы. Естественно, они удерживают всегда паспорта или еще что-то. Они что-то придумают для того, чтобы люди не разбежались, если они в этом заинтересованы.

Зыгарь: Гипотетически аэропорт «Пулково», приходит туда человек, на паспортном контроле дает паспорт, а он находится под залогом, офицер, который проверяет паспорт, должен его задержать, остановить или нет?

Абгаджава: Офицер на границе может задержать только того, по которому у него есть официальные документы, и в системе контроля стоит флажок, значок, галочка, что угодно, стоит некий код или символ. Мы их не видим никогда, они для внутреннего пользования. Если у него есть некое ограничение, только тогда они могут не пустить человека. Если этого ограничения нет, то не может его задержать.

Зыгарь: А эти ограничения в каком-то параллельном мире существуют.

Абгаджава: Ничего подобного.

Зыгарь: Кто эти ограничения вводит?

Абгаджава: Следователь и оперативники.

Зыгарь: То есть ограничения могут быть введены следователями по делу?

Абгаджава: Конечно. В данном случае при залоге у следователя нет процессуального права ставить ограничения на выезд. Нет.

Зыгарь: Суд был переведен из Мурманска в Питер из-за резонанса международного?

Абгаджава: Нет.

Лекух: А из-а чего?

Абгаджава: На самом деле, мы до сих пор не можем это понять, потому что это был еще один из элементов нашей борьбы со всем этим. Тогда это строилось не только на мере пресечения, но и процессуальных действиях, которые были проведены с нарушениями – и переквалификация, и предъявление нового обвинения, и перевод дела в Санкт-Петербург. Они говорят, и есть постановление прокурора о том, что это территориальная подследственность, что следственный орган, который ведет расследование, находится в Санкт-Петербурге, поэтому и дело должно находиться там. Это очень спорный вопрос, в законе, на самом деле, все немножко не так. Местом расследования считается место совершения преступления. А поскольку у нас там воды территориальные в исключительной зоне, то определить это место просто так невозможно, берется ближайшее. Они рассуждают так, что ближайшее районное подразделение – это да, Мурманск, а уже федеральный округ – это северо-запад. Дальше понимаете, поскольку северо-запад, соответственно, дело должно быть там, подследственные там, и суды по месту нахождения уже следственного органа. 

Другие выпуски