После ухода из правительства Андрея Фурсенко ждет почетная пенсия

Давлетгильдеев: Говорить будем о материале, который опубликован на Slon.ru под названием «Почему Россия не СССР». С таким риторическим вопросом обращается к читателям автор этого материала, ссылаясь на доклад Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования.

Кияткин: Этот доклад посвящен не в общем ситуации в стране, почему Россия не похожа на СССР во всем, здесь речь идет, в основном, только о науке и исследованиях. Мы знаем, что СССР был выдающейся научной державой, притом, что был достаточно бедной страной по сравнению со своими капиталистическими конкурентами. Но тем не менее, он этих конкурентов даже опережал во многих научных областях, во многих научных областях шел вровень. Так вот сейчас эксперты говорят, что подход российского правительства, который не сильно изменился со времен Советского союза, не действует. Еще в Советском союзе он действовать перестал, Союз постепенно стал отставать от западных государств, а Россия сейчас будет отставать еще больше, если будет опираться на советскую модель развития науки.

Давлетгильдеев: Советская модель – это какая?

Кияткин: Имеется в виду основная роль государства. Дело в том, что в прежние времена научно-технические сдвиги происходили скачками, накапливалась некоторая критическая масса инноваций, которую инженеры придумывали, как использовать, совершался некий прорыв. Кроме того, самые ученые и исследователи жили в башне из слоновой кости, отделенные от экономических неурядиц, в своих университетах. Не было прочной интеграции между наукой и экономикой. Ситуация резко изменилась в 60-е годы, когда экономика пришла в науку. И разительные перемены, которые произошли за это время, можно увидеть на примере США, где в начале 60-х годов почти 70% затрат на научные исследования приходились на государство. А сейчас - меньше 30%. Львиную долю инвестиций в науку делают частные компании. В России, к сожалению, сейчас все с точностью до наоборот. В России на частные компании приходится лишь четверть инвестиций в науку, научно-исследовательские разработки. Эта модель не работает, опираясь на это, мы не можем ожидать в России практически никаких прорывов в науке, технологиях. Даже «Сколково» не очень поможет.

Давлетгильдеев: Очень пессимистичный прогноз. Может, четверть – это не так плохо, учитывая, что в Штатах частный бизнес пришел в науку в 60-е, а у нас 20 лет назад?

Кияткин: Возможно, это не так плохо по сравнению с показателями Советского союза, где это было 0. Просто дело в том, что если мы не хотим отстать безнадежно, нам нужно поторапливаться, нужно как можно скорее наращивать инвестиции частного бизнеса в науку. Правда, как это сделать, не очень понятно, наверное, здесь должно помогать государство – в части льгот и всего прочего. Государство же у нас пока что подходит очень патерналистски ко всему. Это проблема более широкая, вспомню о том, что наука у нас развивается инвестициями в отдельные ведущие институты. Тут можно вспомнить о российской особенности, как, например, то, что там Курчатовский институт, который находится под руководством Ковальчука, получает гораздо больше аналогичных структур, которые при этом выдают гораздо больше научных публикаций. То есть свои особенности распределения. Мало того, что государство на себя берет эту роль – роль единственного поставщика денег для науки, так еще и распределение происходит достаточно странно. Это во всем, даже в промышленности, где у нас некоторое время назад была очень популярна идея создания национальных чемпионов, типа, мы создадим большие корпорации – Объединенную авиационную корпорацию, Объединенную судостроительную корпорацию, и всех заборем.

Давлетгильдеев: Практика показывает, что это не работает.

Кияткин: Инновации, инициатива – все должно идти снизу, от мелких предприятий вверх, и тогда нарастут критическая масса инноваций, инвестиций. Только тогда можно ожидать каких-то технических прорывов.

Давлетгильдеев: Насколько я понимаю, у нас вряд ли пускают частный бизнес и частных инноваторов в такие отрасли как, например, военно-промышленный комплекс, космос. Это абсолютно закрытые сферы для того, чтобы частную науку туда интегрировать.

Кияткин: Да, действительно у нас 55% из тех денег, что государство отправляет в науку, идет на военные нужды.

Давлетгильдеев: Тоже далеко не самое эффективное распределение.

Кияткин: Остается только надеяться, что у нас хотя бы на опыт коммунистического Китая посмотрят, где инноваторам предоставляются различные льготы, где показатели инвестиций частного сектора в науку куда лучше, чем у нас.

Давлетгильдеев: Они затрагивают в своем докладе судьбу нынешнего главы профильного министерства господина Фурсенко?

Кияткин: Что затрагивать его судьбу, если сам господин Фурсенко уже признался, что в следующем правительстве его не будет? Не знаю, что именно для него придумают. Наверняка придумают какую-то почетную должность.

Давлетгильдеев: Ректора чего-нибудь, почетного президента чего-нибудь.

Кияткин: Он будет очень почетным человеком, но влиять на образование и науку, скорее всего, не сможет уже.

Давлетгильдеев: А вообще поможет ли развитию науки разделение министерства образования и науки на два профильных министерства?

Кияткин: Надо сказать, что министерство науки – это вообще достаточно странная штука, учитывая то, что я сейчас рассказал. Существование министерства образования, безусловно, нужно, и логичным будет подчинение ему школьного и университетского образования, потому что это нужно воспринимать как некую непрерывную, последовательную цепь апгрейдов человека, чтобы школьные и университетские программы были взаимосвязаны.

Давлетгильдеев: С другой стороны, главная задача университета – это то, чтобы в университетах занимались научной деятельностью. У нас в университетах научная деятельность на нуле.

Кияткин: Не то чтобы совсем на нуле, но не очень высока, за исключением ведущих вузов. Да и там, к сожалению, есть такая проблема как перевод их теоретических изысканий в практическую плоскость. Этого наши пока что делать не умеют, к сожалению. В частности, из-за этого у нас все финансируется государством, а не частными компаниями. Наши ученые могут еще что-то изобретать, еще есть порох в пороховницах, но они не знают, как это продавать, не знают, как это можно предназначить для использования в хозяйстве. У них просто так голова не работает. Возможно, стоит вносить изменения в образование, чтобы люди знали, как это действует.