Андрей Васильев​ — Ксении Собчак: «Меня назначили в Кремле»

Собчак: И сегодня мой гость Андрей Витальевич Васильев, бывший главный редактор «Коммерсанта», журналист, продюсер в какой-то период времени.

Васильев: Я и сейчас продюсер.

Собчак: И сейчас продюсер. «Гражданин поэт» еще жив?

Васильев: Завтра в «Крокусе» будет, еще как жив.

Собчак: То есть чешете по-прежнему?

Васильев: Чешем. Не так, конечно, бодро, как раньше, но что делать?

Собчак: Как раньше. Но сейчас вся страна не так бодро живет, Андрей Витальевич. Но поговорить я с вами хотела не про это, а про журналистику. Вы время от времени выдаете в медийное пространство веселые, бодрые лозунги, интервью. И, в общем, начать хотелось издалека, собственно, с ухода с «Коммерсанта». Твоя фраза прекрасная, что: «Сложилась такая информационная и политическая ситуация в стране, что я не могу честно и в соответствии с законом о печати осуществлять свой профессиональный долг» — так ты тогда сказал. Что ты имел в виду? И изменилась ли ситуация за эти годы?

Васильев: Как сказать? Можно самое простое, что если раньше власть относилась к журналистам, она всегда плохо относилась, понятно с этим, что при советской власти, что при Горбачеве, что при Ельцине, что при Путине, но, тем не менее, это были какие-то такие, может быть, сложные, но партнерские отношения между властью и журналистами. Я, собственно, на своей шкуре, потому что я же был чистый подберезовик, сколько я там, когда последний раз вернулся в «Коммерсантъ» в 1999 году, а Березовский продал только в 2007-м. То есть я был подберезовик в чистом виде восемь лет. И нормально. То есть непростые отношения с Кремлем были, но они были и, в общем, я тут даже пожаловаться не могу особо. Какие-то технические были, конечно, разборки там, но они всегда бывают. А потом я уже в «Коммерсанте» работал вообще при, то есть под, когда купил Алишер Усманов, а он вообще очень лояльный такой олигарх. И тоже года 2,5 я не могу сказать, что у меня были какие-то особенные проблемы.

Собчак: А как ты с Алишером наладил контакт?

Васильев: Да я не наладил, как говорят. Он ко мне очень плохо относился.

Собчак: То есть не так, как с Березовским? Но ты же при нем несколько лет проработал.

Васильев: Проработал, но там была такая тема. У меня с ним были довольно плохие отношения, откровенно говоря, причем не по моей инициативе, по его, но это не отражалось на моей работе, откровенно говоря. Но там получилось, что не он же меня назначил, на самом деле, понятно, что назначили меня в Кремле, вернули, вернее, в «Коммерсантъ». Наверное, это ему не…

Собчак: А ты знаешь кто конкретно?

Васильев: Конечно, знаю — Медведев. То есть у меня с ним была встреча изначально, я ему задал несколько вопросов. Он мне, кстати, вполне так себе ответил, удовлетворил меня. Но там были некие обещания, которые он действительно года 2,5 выполнял. Но дело не в Медведеве, а просто в какой-то момент я понял, что власть и околовластные олигархи, министры, чиновники, они реально стали относиться к журналистам как к обслуживающему персоналу. То есть официант бывает, водитель персональный или водитель троллейбуса, неважно, из этой оперы. А в такой ситуации, это имеется, в обществе сложилась такая ситуация: ты обслуживать должен. Условно говоря, что они считали, что мы должны все исполнять джинсу.

Собчак: То есть ты имеешь в виду то, как это делает, условно, Андрей Колесников. Или он не так это делает?

Васильев: Я очень давно не читал Андрея Колесникова. Нет, пока он при мне делал, я не считал, что он... Но у Андрея, конечно, были какие-то загибы, но мы вполне их устраняли из текста.

Собчак: Как кто?

Васильев: Да никто. Это просто я говорю отношение к журналистам. Это обслуживающий персонал: приди, принеси, поменяй мне тарелку, налей мне вина. И когда есть такое уже системное отношение, но оно, конечно, шло, скорее всего, Путин лично, наверное, это не проявлял, хотя, может, и проявлял… Ну, строго говоря, когда Путин собирает журналистов, говорит: «Тебе можно задавать вопрос, тебе и тебе», притом, что он, например, отвечает на вопрос журналиста, он отвечает не то, что его спросили, а чего он хочет ответить, а уже дальше…

Собчак: Но так делают все политики, камон, во всех странах. Что? Если люди не хотят отвечать тебе на вопрос, они имеют профессиональное...

Васильев: Нет, тогда нужно задать повторный вопрос и говорить: «Вы не ответили на вопрос», или: «Вы неправду сказали». А у нас полагается как: сказал — все, до свидания.

Собчак: Хорошо. Какие вопросы тебе задавал Медведев на вашей этой встрече?

Васильев: А мне он ничего не задавал, я ему задавал вопросы.

Собчак: И что? Вообще ничего у тебя не спрашивал?

Васильев: А я сам. Я сказал, что я должен, во-первых, прочесть короткую лекцию, чего «Коммерсантъ» делать не может, не заточен. То есть можно его переломать, и он будет что-то делать, но не под моим руководством, я просто так не умею и не могу, и т.д. Я сказал, что именно не может делать «Коммерсантъ»: играть в какие-то игры, быть на чьей-то стороне, против кого-то, ну, определенные. Это у меня все мои лекции занимают, может, минуты три-четыре, вот так.

Собчак: То есть ты прочертил эту двойную сплошную. А что еще?

Васильев: А он мне говорит, что...

Собчак: Быть на чьей-то стороне не может «Коммерсантъ», занимать чью-то позицию.

Васильев: В частности, обслуживать какие-то интересы, даже рекламодателей, кстати сказать. И сколько у меня было проблем с нашим другом Мишей Куснировичем, мы остались друзьями, но он же у нас размещал рекламу при мне что-то миллиона на три евро в год, это серьезный рекламодатель. Ну, конечно, когда ему что-то надо там, конечно, мимо денег. Но иногда просто его интересы попадали в русло интереса «Коммерсанта». Например, когда он олимпийскую форму, какие-то тендеры были, его пытались обмануть, отжать и т.д. Это был просто чистый бизнес, причем бизнес такой... И по пиаровскому выхлопу довольно громкий и, в общем, деньги на кону были очень большие, и мы это освещали там, все в порядке, а иногда там — ну нет.

Собчак: А какие еще условия выдвигал Медведев? Может быть, с чем-то ты был не согласен?

Васильев: Честно, я не помню, но я примерно это сказал. По большому счету, я говорю, это заняло три-четыре минуты. А он говорит: «А нам ничего это не надо». А я говорю: «Так нафига вы купили этот издательский дом тогда? Чего вам вообще надо-то?». И он сказал, кстати, очень остроумно сказал, что: «А нам надо, чтобы вы делали газету как при Васильеве». По-моему, остроумно. «Вы можете так?» — «Я давно не пробовал, я постараюсь».

Собчак: А это что значит, ты сам понимаешь?

Васильев: Нет, значит, да. Потому что, наверное, почему у меня такая была, несмотря на мою несговорчивость, у меня была довольно неплохая репутация. Ко мне неплохо относились, кстати, в Кремле, потому что они-то понимали, но я теперь уже с ними не общаюсь, потому что они все изменились, но тогда они прекрасно понимали, что я работаю, в общем, в достаточно антисанитарных условиях, потому что Боря, Борис Абрамович говорит: «Давай борись с кровавым режимом». А я ему говорю: «А я не могу бороться с кровавым режимом, потому что газета должна быть в каком-то мейнстриме истеблишмента. Если мы пойдем в отморозку, то нам не будут давать рекламу, и я буду к тебе ездить в Лондон с мешком для денег и буду каждый месяц...».

Собчак: Изымать.

Васильев: Да. «Только, - я говорю, - в отличие от «Независимой газеты», за которую ты платишь 300 тысяч в месяц,  тут надо, по-моему, если я не ошибаюсь, два миллиона в месяц долларов. Так что мы будем: бизнесом заниматься или бороться с кровавым режимом?». Он говорит: «Нет, тогда...».

Собчак: Но при этом через несколько лет ты ушел, и сейчас, собственно, это не «Коммерсантъ» при Васильеве. Скажи мне, что изменилось с точки зрения такого профессионала, как ты?

Васильев: Как будто я готовился к нашей встрече, потому что врать я очень не люблю, как ты знаешь, но я совершенно честно тебе говорю: я не читаю «Коммерсантъ», я ничего сказать не могу, клянусь. Но я иногда читаю в самолете, но крайне редко, когда в самолете я куда-нибудь лечу, и то, откровенно говоря, я «Культуру» и «Спорт» читаю, они не изменились. Только единственное — было больше культуры, там две полосы занимало, теперь тоньше стала газета, теперь одна. А так я честно сказать не могу, но, например, если бы мне за большие деньги сказали бы месяц читать, проанализировать и т.д., я бы мог это сделать. Но у меня предчувствие, что, конечно, он действительно не тот «Коммерсантъ», хотя очень много людей осталось, которые были при мне, и люди эти вполне профессиональные, но та обстановка...

Собчак: Что в «Коммерсанте» изменилось глобально?

Васильев: Я не знаю.

Собчак: Теперь все говорят: ««Коммерсантъ» не тот». С кем ты ни встречаешься, все говорят: «Нет, но «Коммерсантъ» сейчас, понятно, это не то». Что, ты можешь сформулировать сам, как бывший главный...

Васильев: Еще раз, не могу, я его не читаю, клянусь тебе. Да нет, надо сказать, не читаю и никакие другие газеты, не смотрю новости по телевизору, по телевизору я только смотрю пакет НТВ +, там кино, футбол, теннис.

Собчак: То есть слил журналистику, как, собственно, тогда?

Васильев: Да, конечно.

Собчак: Хорошо. Скажи мне тогда такую вещь. Смотри, тебе не кажется парадоксальной ситуация, что, с одной стороны, ты, как неоднократно говорил, слил журналистику, занялся чем-то совершенно другим, считаешь, что журналистики в стране нету, много на эту тему давал интервью и т.д. И вроде как бы все с этим согласны, скажем так, из твоего цеха люди, которые профессионально этим занимались на протяжении многих лет. С другой стороны, невероятный бум и востребованность людей как раз из такого рода журналистики на всех каких-то маленьких каналах, радиостанциях, все при какой-то работе, наоборот, на какого-нибудь условного Романа Супера, Уржанова или учеников Парфенова идет охота на каком-то телеканале. Понятно, что это не Первый и не Второй, но кто где будет работать, кто кого переманит из какого интернет-портала в какой. С чем это связано, как ты считаешь? Или ты не чувствуешь вообще этого тренда и мне так кажется?

Васильев: Нет. Понимаете, мне врачи запрещают вообще смотреть новости, я тебе серьезно говорю.

Собчак: Кто тебе запрещает?

Васильев: У меня просто портится настроение, пищеварение, прыщи выступают.

Собчак: То есть тебе кажется, что это...?

Васильев: Да, конечно, да. Я сейчас, кстати, у меня завтра концерт будет, потом в Израиле четыре концерта, а готовить эти концерты, у нас же мюзикл, и тут приходится мордой упираться в новостную ленту, а я уже этого не делаю четыре месяца.

Собчак: Так и?

Васильев: Очень хреново я себя чувствую, я тебе клянусь. Прям это как, знаете, типа люди что-то не любят. Например, свеклу, условно говоря, это не значит, что она плохая, но тошнит от свеклы. Меня от того, что я вижу в новостях, меня просто тошнит.

Собчак: Хорошо. Ситуацию с РБК ты не можешь не знать, тут не кокетничай, ты ее точно знаешь.

Васильев: Как? Там мой бывший заместитель возглавляет, да.

Собчак: Хорошо. Ты как это оцениваешь? Это было понятно, что это произойдет с Осетинской и Баданиным, это было понятное такое самоубийство на глазах у всех и, в общем, сами виноваты, что не понимали последствий.

Васильев: Нет, это то, что я говорил про обстановку. На самом деле, и что такого? Что такого, например, она такого сделала?

Собчак: Нет, давай. Камон, большинство людей, я в том числе, я когда увидела первое расследование про Тихонову, мне было понятно, что как в том анекдоте, когда, знаешь, эта жена ночью встала, тихо пошла к мужу в чулан, сломала все удочки, и обратно легла спать, жить ей оставалось два часа. Мне было понятно, прочитав уже первое и про Шамалова, что жить им остается… то есть я подумала: какие крутые чуваки, ну, месяца три-четыре.

Васильев: А я тебе объясню. Ты тоже этим больна, понимаешь? На самом деле, никакой цивилизованный президент не имеет права прятать своих детей.

Собчак: Так нет, это понятно, только это мы же говорим про реальную жизнь, я же с этим не спорю, что так не должно быть.

Васильев: Реальная жизнь за пределами. Уехала за город Брест — там начинается реальная жизнь, а у нас какая-то нереальная, у нас какие-то дикая.

Собчак: Хорошо. Но мы же живем по этим правилам.

Васильев: Нет. При мне было, история абсолютно мелкая, но очень показательная. Это было, когда это было? В году 2010-м, наверное, типа того. На какой-то тусовке, кстати сказать, у Куснировича, Bosco di Ciliegi, была Наталья Тимакова, наша подруга, которая в объектив высунула язык. А там покойный Валера Левитин был, такой светский фотограф, который снимал, но я просто велел никаких стенд-апов, я просто за стенд-апы вообще штрафовал. То есть надо было ловить и т.д. Другое дело, что его знали, больше того, к нему можно было обратиться, сказать: «Слушай, не надо эту фотографию», я бы про нее не узнал. И вышла эта фотография. «А, показала язык». Так там действительно реально. В результате кончилось тем, а уже я был шеф-редактором, главным редактором газеты был такой Азер Мурсалиев, тоже был когда-то мой заместитель. Его сняли с должности за то, что...

Собчак: Нет, но это ты приводишь примеры, знаешь, непредсказуемого, простите, ***. Это непредсказуемый ***.

Васильев: Нет, это предсказуемый, потому что ты… кстати, фотография Ангелы Меркель с высунутым языком, она стала канонической, причем то же самое.

Собчак: Ну, Эйнштейн с высунутым языком стал каноническим.

Васильев: Ну Эйнштейн хотя бы не политик, он не начальник был. Я что-то не слышал, чтобы там кого-то уволили, стыдно было опубликовывать.

Собчак: Нет, но ты сейчас чуть-чуть преувеличиваешь. Давай так.

Васильев: Нет, они на серьезе: «Как он мог? Как он мог Наталью Тимакову с высунутым языком?».

Собчак: Профессиональные журналисты в России, давай сейчас не будем обсуждать правильно это или нет, понятно, что это неправильно, и мы живем в перевернутом мире, но...

Васильев: Но они живые люди. Слушай, они живые люди, у них там...

Собчак: Подожди, журналисты России профессиональные, они знают, что, условно, семья президента в России — эта тема по каким-то диким причинам табуированная.

Васильев: Почему? Ты думаешь только одна тема эта табуированная?

Собчак: Нет, не одна, но это одна из главных табуированных тем.

Васильев: Нет, на самом деле, я считаю, что я, например, лично я не могу заниматься журналистикой, когда у меня есть табуированные темы, просто это нереально. И по закону подлости, как только тебе еще какое-то введут новое табу, по закону подлости как раз ты с ним и столкнешься. И как я, как начальник, могу объяснять простому журналисту? Он может только-только пришел два месяца назад, я говорю: «Нет, брат, это тут не надо».

Собчак: Нет, хорошо. Как? Новая команда РБК пришла и, собственно, официально заявила своей группе, что про Тихонову больше расследований не будет, что двойную сплошную пересекать нельзя. Есть эта двойная сплошная? Ты понимаешь, где она проходит?

Васильев: Так ее полно кругом. Перекрестки какие-то. Я просто не знаю это, но их миллионы этих. Кстати, замечательная была тема, что...

Собчак: Но в этих условиях, на твой взгляд, что, невозможно заниматься журналистикой?

Васильев: Нет, нет. Вообще. Я говорю, это как больной зуб, он один болит, но ты все время...

Собчак: Но это, подожди, бывшие твои коллеги: Игорь Тросников, Голикова — это же люди, с которыми ты работал, правильно?

Васильев: Да.

Собчак: Откуда у них взялась эта двойная сплошная, если ты их учил, ты с ними работал и т.д., что ее не существует? Как она у них вдруг умозрительно появилась?

Васильев: Она не у них появилась. Нет, хорошо, окей. Действительно можно работать: это здесь сплошная, здесь двойная, а здесь перекресток, здесь красный свет, наверное, так можно работать, только это уже не журналистика, это уже какая-то другая профессия. А по-человечески я всех понимаю: детей надо в детские садики, ипотеки, кредиты.

Собчак: То есть ты считаешь, они согласны на эти правила только потому, что они больше ничего делать не умеют, кроме как этим заниматься?

Васильев: Как правило, журналисты ни хрена делать не умеют вообще, кроме...

Собчак: Им за это платят какие-то деньги, на которые они содержат семью?

Васильев: У меня так получилось, но это, в общем, очень нетипичная вещь, потому что я же сначала был журналистом при советской власти, потом в «Коммерсанте», потом ушел, потом у меня же было даже рекламное агентство, я ролик снимал рекламный, «Мотор, - кричал там, - снято». То есть так получилось. Но вообще реклама — это несколько другая профессия. И пиаром я занимался достаточно профессионально. Поэтому я как-то могу сориентироваться, но чаще всего журналист...

Собчак: Подожди, но ты же тоже любишь деньги, и ты торгуешься за проекты, я знаю, что ты человек очень в этом смысле адекватный. Почему ты в какой-то момент тогда встал и ушел?

Васильев: Но я не совсем встал и ушел, я очень лояльно уходил. У меня дембель длился где-то год, не то, что я встал и ушел. В свое время я пришел к одному человеку, назвать его не могу, и сказал: «Слушайте, давайте не будем эту клоунаду, я же вижу, к чему катится все это» — «А что такое? У тебя свобода слова». Я говорю: «Хорошо, сейчас у меня свобода. Но что вы сделали вокруг, что вы думаете, я один такой буду вечно? Окончится тем, что вы меня уволите со скандалом, еще журналисты несчастные выйдут с плакатами, их тоже все поувольняют, а у них дети, мамы, дайте я тихонечко сольюсь». Я и слился тихонечко, кстати сказать, без всякого скандала, без всего, в том числе, кстати сказать, в основном, даже я думал не про себя, потому что мои все договоренности по деньгам, там все было нормально, а я просто за людей очень, которые оставались.

Собчак: Нет, но ты же мог бы сейчас зарабатывать большие деньги, спасать пойти РБК за большие деньги, RTVi.

Васильев: Какие сейчас большие? Ксения, я тебя умоляю. Какие там большие деньги? Уже никаких больших денег нет.

Собчак: Нету уже?

Васильев: Конечно. «Коммерсантъ», когда я там, по чему это я запомнил? По итогам 2005 года у нас прибыль была, у «Коммерсанта», 19,8 миллионов долларов, но это до налогов, но, тем не менее, притом, что мы не торговали оружием, проститутками и кокаином. То есть для медийного бизнеса это будь здоров. Конечно, при таких доходах, тем более у нас с Березой была, по-моему, такая тема, что мы 20%, что ли, оставалось в «Коммерсанте», 20% на развитие, 60 шло ему. По-моему, я могу чуть ошибаться, но непринципиально. Конечно, с такого жира можно повышать зарплаты, какие-то премии, у нас была 13-я зарплата, 14-я, а у некоторых еще 15-я в Новый год. Нормальная тема, да? А сейчас чего?

Собчак: Сейчас чего? Смотри, про цифры...

Васильев: Обычные все. Кстати, РБК вроде как, если верить Тросникову, Тросников мне сказал, что нет, они-таки прибыльные. Может, врет, конечно.

Собчак: Прибыльные. Хорошо. А вся эта история с иском «Роснефти». Ты что считаешь? Это 3 млрд. рублей — огромная сумма, «Роснефть» попросила у РБК. Ты считаешь, во-первых, удовлетвориться ли этот иск и зачем, что это?

Васильев: Уже в суд подано или еще только угрожают?

Собчак: Да-да-да, в суд подали уже, иск есть. Что это вообще значит? Переведи мне на русский. Это что: экономически уничтожить или это разборка Сечина с Прохоровым?

Васильев: Хорошо, но это только моя версия. Давайте так: версия, потому что я от тебя узнал про это, но, тем не менее, я думаю, дело не в РБК, дело в Михаиле Прохорове. Что-то он такой свободный, блин. Ушел в кэш, что-то он там, его даже не видно там, он никакую партию не создает, никуда не баллотируется. Ему так хорошо, что ли? Это у нас не принято так.

Собчак: Нет, подожди. Но Сечин же понимает, что вся эта история с РБК и с Прохоровым — это не то, что такая дикая инициатива Прохорова, который на летучках говорит: «Давайте, ребята».

Васильев: А кого это волнует? Кого это волнует? Кстати сказать, когда эта Тимакова с высунутым языком — это же, тут же все к Алишеру Усманову прибежали: «Что у вас происходит? Вы не контролируете ситуацию». Так было.

Собчак: То есть ты считаешь, что Сечин просто позавидовал Прохорову, что что-то он слишком свободный?

Васильев: Может быть, и не он один, там же тоже есть какие-то, как мне говорят.

Собчак: Но у РБК же явно нету этих денег и миллиардов, что как бы дальше? То есть выиграют они этот иск, ты считаешь?

Васильев: Нет.

Собчак: Не выиграют?

Васильев: Нет. Или будет какая-то команда, что Сечин скажет: «Отползай», но это политическое решение.

Собчак: Но либо скажет: «Не отползай», будет, наоборот, команда таким экономическим образом забрать РБК.

Васильев: Кстати сказать, у меня тоже была история, если ты помнишь, когда на нас...

Собчак: С «Альфа-банком», да, с Мишей ты ходил даже, я помню.

Васильев: Да, и на кону было 11 млн. долларов. Для «Коммерсанта» это была не критичная сумма, но, в общем, очень серьезная, откровенно говоря. Но сначала мы даже перевели в «Альфа-банк» 11 млн., а потом просто на какой-то апелляции, инкассации 10 вернули назад.

Собчак: Там по иронии судьбы, кстати, Елизавета Голикова, если я не ошибаюсь, была соавтором этой заметки.

Васильев: Соавтором, да, там их штуки четыре было.

Собчак: Сейчас возглавляет РБК.

Васильев: Да нет, по заметке как раз претензий к Елизавете у меня не было.

Собчак: Я к тому, что где Голикова — там судебные иски.

Васильев: Нет, она очень аккуратный человек.

Собчак: Я шучу.

Васильев: Потом я, кстати, очень интересно. И когда мы вроде все нормально, успокоилось, там все-таки это, там даже меньше миллиона в результате мы заплатили в результате, а это было, в общем, для «Коммерсанта» ну совсем... И потом я с какими-то серьезными политическими фигурами, я говорю: «Ребята, как вам? Вы же видели, что это лажа полная, этот процесс». И как я понимаю, Фридман не заказывал мочить «Коммерсантъ». «Нет-нет-нет, никто не заказывал, и мы все знали, что это дикая лажа, и заметку вашу читали, она справедливая, а приговор был несправедливый». Я говорю: «А можно было судье просто сказать, что: суди, просто суди по-честному? То есть не надо, просто по-честному». И мне сказал один человек, к сожалению, не могу его назвать. Он сказал: «Понимаешь, все это понимали, все вам дико сочувствовали, все, но все боялись замолвить за вас словечко, потому что тут же кто-нибудь другой стукнет Владимиру Владимировичу, скажет: смотри, он вписался за актив Березовского. А это уже стремно».

Собчак: То есть, смотри, по этой же логике может просто быть ситуация, что этот иск против РБК — это такая история держать их тоже на неком поводке, что если...

Васильев: Но мне кажется, то дело не в РБК, дело все-таки в Прохорове, у меня такое впечатление, такое впечатление, потому что... А в чем там проблема-то была? И почему наехали то?

Собчак: Ты имеешь в виду иск?

Васильев: Да.

Собчак: Ну заметка про «Роснефть».

Васильев: А что там такое было?

Собчак: Там какие-то источники правительства фигурировали, было написано про, соответственно, «Роснефть», что они рассказали, что Сечин просит, чтобы долю «Роснефти» не покупали британские партнеры.

Васильев: Какой иск?

Собчак: По-моему, 3,2 млрд.

Васильев: Нет, но это, конечно, смех и грех действительно. Во-первых, объясняю. Во-первых, «Роснефть» не станет богаче от этих трех вшивых миллиардов, то есть понимаешь, да?

Собчак: Нет, но понятно, что это делалось, чтобы доказать, конечно.

Васильев: То есть понимаешь, да? Если их интересует репутация деловая, то можно было хоть на один доллар подать иск и заставить их опубликовать опровержение и т.д. Это, конечно, это смешно. Такой иск, таких не бывает, на самом деле. Даже, кстати сказать, есть в Англии, по-моему, в Америке такие законы, что обиженная сторона не может подавать на издание на такую сумму, которая угрожает существованию издания. В Англии точно это есть, по-моему, в Америке тоже есть, может быть, не только.

Собчак: Надо тебе в депутаты податься, и как раз можешь...

Васильев: Сейчас все брошу и... И понимаешь, тут какая схема? Я еще, кстати сказать, это еще при мне, я заметил такую историю, что когда хотят надавить, необязательно надавить, но как-то использовать издание в каких-то своих интересах, раньше что? Я, даже будучи подберезовиком, я в Кремль ходил, что-то мы торговались, я говорил: «Это мы не можем, а это можем, это пожалуйста», это не вредит репутации издания, но это нормальное дело. Теперь никому это не надо, кто такой главный редактор, але? Я тоже сниму трубку, позвоню владельцу, а владелец всегда понимает: у него там скважины, там у него трубопроводы, а здесь у него такая хрень.

Собчак: Надо отдать должное, что на Западе тоже система связи с владельцем.

Васильев: Она наверняка есть, но если это выясняется, там такой адский скандал.

Собчак: Слушай, а про Дему, все-таки вы с ним как-то ассоциировались как люди из одной когорты, одного времени, такие во многом схожие карьеры. Он зачем пошел в эту историю с «Ведомостями», и что ты об этом думаешь?

Васильев: Во-первых, это точно, он просто истосковался, нихрена не делая. Он довольно деятельный парень, он вообще сильно меня моложе. Мне пофигу: я вышел на пенсию — и вышел. Ну там у меня бывает этих концертов наших 10-12 в год, но это не сильно напряженно. Но я совершенно спокойно чувствую, что я ничего не делаю месяцами. То есть я даже понял, я в свое время так работал упорно, втыкал в совковую лопату, это было только от бедности и от жадности, по большому счету, то есть мотивация была. Другое дело, что я не могу делать некачественно. Это уж мой такой перфекционизм. Но когда мне ничего не надо делать, я там посчитал на счетах, что у меня есть — нормально, я не собираюсь жить до 160 лет.

Собчак: Хорошо, Дема захотел опять вернуться в работу. Но всем же понятно, и Дема тоже неглупый человек, мы с ним тоже это обсуждали на интервью, он не может назвать, чьи это деньги, но понятно, что деньги не его. А вот эта ситуация тебе кажется нормальной? То есть зачем он купил «Ведомости»?

Васильев: Мы же с тобой понимаем, что это не он купил.

Собчак: Ну зачем он пошел на такую странную форму?

Васильев: Честно говоря, я с Демой тысячу лет не виделся, я с ним виделся где-то в марте,  по-моему, на какой-то выставке, мы даже толком не сумели поговорить, на фотовыставке нашего общего друга. То есть мы покурили минут 20, и то ли он ушел, то ли я ушел. И так что-то не успели поговорить. Может быть, тоже какие-то гарантии. Как я, почему я согласился, когда меня Медведев вернул в «Коммерсантъ»? Это было понятно, что это не Алишер Усманов сам купил, ему велели, сказали: «Иди и купи, потому что надо, чтобы у Березовского кто-то купил». Главное — без скандала. А чтобы «Газпром» купил уже 286 издание — уже как-то неприлично. Ну вот нашли Алишера, ок, купил.

Собчак: Но Демян Кудрявцев — все-таки это не Алишер Усманов.

Васильев: Ну он с кем-то там, наверное, какие-то договоренности… причем я думаю, что на самом деле его кандидатура, наверное, была согласована где-нибудь в Кремле, я думаю так.

Собчак: Тоже на уровне?...

Васильев: Ну откуда я знаю? Я, правда, не знаю, честно. Ну на каком-то уровне.

Собчак: А почему ты не захотел пойти в «Ведомости»?

Васильев: Мне, во-первых, никто не предлагал, во-вторых, я, правда, не хочу. То есть я в той газете, которая сейчас существует, я не уверен, что я бы был эффективен, честно говоря. Во-первых, я уже староват. Я еще, кстати, в рассвете своих творческих сил, уж когда, я не знаю, лет, наверное, 8 назад, я даже в интервью говорил, что я глубоко убежден, что я пережил возраст этой профессии.  Главный редактор должен быть сильно моложе.

Собчак: Я слышала, да, ты много об этом говорил. Ты так же очень много вместе с Леонидом Парфеновым говорил о том, что в принципе тебе кажется, что…

Васильев: Ксенечка, кто ж меня назначит. Я, правда, действительно не хотел, но никто не предлагал. Но я же главный антисоветчик, вы что, «Гражданин и поэт» там.

Собчак: Демьян Кудрявцев тоже вполне был резок до этого назначения.

Васильев: Нет, он так яростно не выступал, нет. Причем, больше того, я так думаю, что мог бы я совмещать, будучи, например, начальником «Коммерсанта» и делать этот проект «Гражданин и поэт»? Не мог бы, это было бы некорректно, потому что это такое раздвоение позиции. В «Коммерсанте» я никогда в жизни не играл ни в чьи игры, не заглаживал каких-то…

Собчак: Ну понятно.

Васильев: Но, тем не менее, я был в русле какого-то истеблишмента, что ли. Интонационно, позиционно и т.д. А тут мы с шашкой наголо, «Гражданин и поэт», в говне вы там. Ну как можно? А потом я иду на работу и выпускаю буржуазную спокойную газету. Ну либо я там, либо здесь.

Собчак: Ты неоднократно говорил о том, что тебе кажется, что вообще в России спрос на качественную прессу очень низкий, приводил цифры «Коммерсанта» — 100 тысяч тираж, «Ведомостей» — 80.

Васильев: Да уже какой там 100 тысяч уже, але.

Собчак: Был тогда. По-прежнему ты считаешь так, что у людей нет информационного голода? Почему так получилось, люди-то должны узнавать…

Васильев: Я хочу сказать, что они по-другому удовлетворяют, на самом деле. Строго говоря, мне лично для концерта надо взять несколько главных тем свежих таких, сделать по ним номера: ну там Захарченко, естественно, путинский ультиматум, про Мединского у нас будет. Мне хватает лент. Мне не нужно этих интерпретаций каких-то.

Собчак: То есть ты заходишь в фейсбук и просто читаешь.

Васильев: Я в фейсбук не умею заходить, ну в какую-то информационную ленту или несколько.  

Собчак: В какую? Куда конкретно?

Васильев: В какую-нибудь там Газету.ру.

Собчак: При этом ты пропустил новость про иск, например.

Васильев: Потому что для концерта это мимо денег. У нас 4 тысячи  человек, они сейчас будут про этот иск РБК и «Роснефти»? Они все заснут там. Там же все-таки люди…

Собчак: Ты как настоящий шоумен.

Васильев: Для «Коммерсанта» это была бы первая полоса, без вопросов.

Собчак: Хорошо, Кириенко, назначение Кириенко. Вполне новость для концерта?

Васильев: Да. Я очень хотел, причем я даже придумал тему.

Собчак: Кириенко и саентология?

Васильев: Нет, не то. Когда Кириенко был премьер-министром, Россия объявила дефолт, сказала: «Мы ничего платить не будем». Может, назначили Кириенко на внутреннюю политику, так, может, у нас будет, наконец, дефолт этой внутренней политики? Но, надо сказать, мои коллеги, что Орлуша, что Миша Ефремов, сказали, что это очень незаметно. Я-то был по заграницам, а они тут были, говорят: «Тут вообще никого не интересовал этот Кириенко». Просто, сказали, будет недоумение.

Собчак: А это нормально, что никого не интересовал Кириенко?

Васильев: Нормально.

Собчак: Послушай, это вообще важнейшая перестановка за последнее время.

Васильев: Из народа выбили просто поганой метлой политическую активность. Я говорю, скажем так, из среднего человека, налогоплательщика. Есть какие-то сумасшедшие люди, которые увлекаются, ну а кто-то увлекается каким-нибудь языком хинди, например, это неважно.

Собчак: Ты считаешь, сильно изменится внутренняя политика с этой заменой?

Васильев: Конечно, нет.

Собчак: Ну как нет? Это совсем разные фигуры с разным прошлым, бэкграундом и т.д.

Васильев: Нет.

Собчак: Володин и Кириенко — все-таки…

Васильев: Последний самодостаточный, самостоятельный человек по этой внутренней повестке был, конечно, Слава Сурков, как мы знаем.

Собчак: Самодостаточный в каком смысле?

Васильев: Он все-таки мог принимать, видимо… У него были нестандартные решения, не очень плохие.

Собчак: Ты считаешь, что Володин сам не принимал решения?

Васильев: Ой, е-мое.

Собчак: Мне кажется, он стоит за всеми этим: Поклонная гора, путинки — это все абсолютно его придумки. Или ты считаешь, что это…

Васильев: Ну ярмарки, карусели. У Славы действительно были ходы какие-то. А Володин был чиновник и чиновник. Ну вроде как давай на Поклонной горе соберем.

Собчак: У них была разная логика восприятия того, что надо сделать, но она у Володина тоже была. Если Сурков со всеми пытался как-то вести умные разговоры, интеллектуальные беседы, соблазнять своими концептами.

Васильев: На бытовом уровне.

Собчак: И иметь систему, в которой будет и интеллигенция за Путина, и «нашисты» за Путина, то Володин придумал другое ноу-хау, он его все-таки придумал.

Васильев: Какое?

Собчак: Ну как, народ против элиты, вот это все — зажравшаяся норковая революция, а у нас свой народный сбор, «Уралвагонзавод», путинги и Поклонная. Это концепция. Нельзя его обвинить, что он не придумал формат. Он придумал его.

Васильев: Или он внимательно посмотрел в глаза Владимира Владимировича, который, на мой взгляд… его вообще дико раздражает народ, который не обслуживает трубу. Вот нафига нужно? Они что-то голосуют, что-то надо перед ним выступать, что-то еще, кормить, кстати, там как-то, зарплаты там. Зачем вообще эти люди нужны? Те, которые трубу обслуживают, — это нормально.

Собчак: Это другой вопрос. Все-таки Володин — человек с концепцией. Кириенко, ты считаешь, что без концепции человек? Он все-таки был на большой позиции.

Васильев: Он не политик же, не политик. Кстати, хотя просто ему не дали себя проявить? Я слышал про него, я с ним знаком немного, по делу я с ним не знаком, так, выпивали, скажем, пару раз. Но мне говорили, что он довольно толковый парень на самом деле. Просто ему не успели ничего дать, на него навесили этот дефолт и послали. Но уж точно он не политик. Точно так же, как наш товарищ Михаил Михайлович Касьянов. Он, кстати, очень эффективный был премьер-министр, уверяю тебя, я писал, работал в «Коммерсанте» тогда, мы же никогда начальникам не подмахивали, но надо сказать, что у нас было действительно очень много позитивных статей, действительно очень правильные вещи Касьяновым было создано, а реализовал это Путин. Ему всегда везет. Подготовил эту плоскую шкалу налога, там очень много было интересных вещей. Михаил Михайлович очень эффективным был премьер-министром, но политик он никакой.

Собчак: То есть ты считаешь, что сейчас все это расплывется, все эта система?

Васильев: Конечно. Let it be — моя любимая русская народная поговорка. Тем более, что уже сейчас бороться не с кем. Нет никакой оппозиции, заточили всех. Ну и что? Спокойно там…

Собчак: Несмотря на все твои эти резкие заявления, которые постоянно цитируются злыми пропагандистами, типа: «Россия — это раковая опухоль на глобусе».

Васильев: О, мама дорогая. Это я говорил?

Собчак: Ну пить меньше надо, да.

Васильев: Нет, когда я пью, я интервью не даю.

Собчак: Это Delfi.ru в интервью ты такое сказал: «Россия — это раковая опухоль на глобусе». Это почти покойная Новодворская, я считаю.

Васильев: Офигеть. Я за время всего этого интервью выпил только бокал белого вина со льдом.

Собчак: Но ты же уже алкоголик, тебе нельзя даже бокал.

Васильев: Какой я алкоголик?

Собчак: Понимаешь, уже бокал выпил — все.

Васильев: Был бы на моем месте Жириновский, не посмотрел бы, что ты беременная, я тебе скажу. Летел бы стакан.

Собчак:  А мне полезна, знаешь, сейчас водичка. Но при этом у тебя хорошие отношения с властью, потому что, смотри, «Шалтай-Болтай» вскрыли переписку главы Роскомнадзора Александра Жарова, и в ней обнаружились письма от тебя (ты эту историю точно знаешь), в которых ты предлагал ему создать реестр некий легальных распространителей контента, чьи сайты не нужно блокировать.

Васильев: Я даже читал. Где это было?

Собчак: «Шалтай-Болтай».

Васильев: Я очень внимательно прочел эту заметку…

Собчак: Там нет ничего крамольного.

Васильев: И я не понял ничего.

Собчак: Нет, это значит, что отношения есть.

Васильев: Во-первых, это было, наверное, года два назад. Причем Жаров, которому я писал, не такая уж она власть.

Собчак: А зачем ты вообще занимался этой темой? Тема не твоя.

Васильев: Так у нас одна бизнес-тема была и, конечно, у нас ее отжал Михалков Никита Сергеевич, и провалил ее, как он все проваливает с треском.

Собчак: То есть для тебя это была просто бизнес-история?

Васильев: Конечно.

Собчак: То есть у тебя отжал бизнес Никита Михалков?

Васильев: Мы не успели даже ничего сделать…

Собчак: То есть он отжал еще…

Васильев: Нет, кто-то просто слил, даже я знаю кто, Никита Сергеевич: «Как это помимо меня?». Ну и все, до свидания. Кто я и кто Никита Михалков. Но хорошего ничего не вышло, естественно. А у нас бы вышло. Мы-то могли действительно заработать денег, мы просто знали эту схему, довольно толковая была схема. Но в этой стране вообще ничего невозможно, ну правда, реально.

Собчак: Еще один такой справочный вопрос про твоего бывшего начальника. Алишер Усманов недавно перестал быть налоговым резидентом России. До этого тоже несколько миллиардеров перестали быть налоговыми резидентами: Фридман, бывший владелец «Уралкалия» Рыболовлев, Мельниченко, Батурина. Почему они это делают? Это какое-то сознательное действие, потому что они не хотят поддерживать коррумпированную власть? Или что? Или они не доверяют системе?

Васильев: Во-первых, они любят, наверное, свои денежки. Во-вторых, что касательно Алишера Усманова, по-моему, он действительно был меньше 180 дней в стране, и он автоматом перестает быть налоговым резидентом, ну просто по закону. Он просто что-то лечился, насколько я знаю, довольно много. Про этих я ничего не знаю, но, строго говоря…

Собчак: То есть у Алишера Усманова это несознательное действие, ты считаешь?

Васильев: Не знаю. Но там, понимаешь, вообще сложная история. Ты можешь перестать быть налоговым резидентом, но тогда ты должен в наши налоговые органы сказать: а я зато стал резидентом, там, Франции или Англии. В принципе налоговый режим на самом деле самый лучший-то в России на сегодняшний момент. Другое дело, что там будет завтра. Просто отменят доллары, например: нафига доллары? Они скажут: справедливый курс. Вот у тебя есть доллары, лежат в банке, мы их поменяем на рубли по справедливому курсу.

Собчак: 3,8. А ты налоговый резидент, кстати, России?

Васильев: Нет.

Собчак: А что ж? Это самая выгодная налоговая резиденция, а сам ты — не налоговый резидент.

Васильев: Это не то что я так хотел. Просто я действительно очень мало живу в России.

Собчак: А где ты?

Васильев: Ну я базируюсь в Латвии.

Собчак: То есть ты налоговый резидент Латвии?

Васильев: Нет.

Собчак: А чей?

Васильев: Я не знаю.

Собчак: Тайна? Не скажешь, чей ты налоговый резидент?

Васильев: Надо этим заниматься вообще-то, честно говоря, понять, каким…

Собчак: Ты вообще не платишь налоги нигде?

Васильев: В прошлом году платил.

Собчак: Куда?

Васильев: За 2015-й, в Россию.

Собчак: А в этом не будешь?

Васильев: Не знаю еще, посмотрим.

Собчак: Вот он, тренд общества.

Васильев: Да, но если бы у меня были миллиарды, я бы, наверное, гораздо более нервно бы себя чувствовал, кстати сказать, чем сейчас.

Собчак: Это правда. Ну что, мы тебе дарим книгу, распакуй ее. Ты же признался, что ты не читал давно «Коммерсантъ». Мы решили исправить эту ситуацию.

Васильев: Надеюсь, в «Коммерсанте» не селедка?

Собчак: Нет, там тоже книжка, ты можешь развернуть, заодно прочесть газетку, это сегодняшний номер «Коммерсанта», почитаешь как раз.

Васильев: Как я почитаю, когда тут заклеили соплями все?

Собчак: А внутри книжечка про Колобка. Видишь, ты как-то ничей налоговый резидент, как-то от вех ушел, с чем мы тебя и поздравляем. Так как ты говоришь, что ты — пенсионер, книжка с наклейками, можешь наклеивать в свободное от работы время.

Васильев: Спасибо, очень трогательно.