«У нас другие скрепы. Не может в России появиться „Иисус Христос — суперзвезда“»

Собчак: Информационный повод, по которому я вас пригласила — это, конечно же, создание вашего портала Rublev.com, православного портала, призванного отвечать на вопросы жизни, православия, веры, который вы не так давно запустили. Каковы результаты? Вы довольны тем, как сейчас развивается и живет этот портал?

Грымов: Конечно, я доволен. Хотя, немножко удивлен тем, что я очень доволен. Я не ожидал, что в день того, когда мы это выпустили, пришло 50 тысяч человек. Я очень рад этому и удивлен. Сегодня мы выпустили новое приложение, небольшой еще инструмент — «Заблуждения». Все то, к чему мы все люди: верующие — неверующие, привыкли. К примеру, на Пасху надо идти на кладбище или не надо. Не надо. И объясняем, почему нельзя сходить на Пасху на кладбище. У нас сегодня прирост еще 1000%. Люди пользуются.

Собчак: А почему rublev.com, а не rublev.ru?

Грымов: Вы прекрасно понимаете, почему. Потому что ru занято — там какой-то банк. И потом, меня интересует расширение com, хотя мы сейчас вышли в Греции, в Болгарии, в Турции, в Белоруссии со своими доменами, но com — это расширение. Сейчас будет очень интересный семинар, такого не было в истории православной церкви, рекомендую вам посмотреть и на это обратить внимание — это будет интересно. В Греции с 6 по 10 число, я там буду тоже присутствовать, там будет семинар «60 православных стран», которые будут обсуждать вопросы масс-медиа и того, что происходит сегодня в православии. Это интересный семинар, на него приезжает очень много людей.

Собчак: А на какие деньги делается этот сайт?

Грымов: На частные деньги: это делает на мои личные деньги, это делается на деньги моих двух партнеров — Юлия и Ксения — это деловые женщины.

Собчак: А кто такие Юлия и Ксения?

Грымов: Они занимаются аудитом, они представляют услуги юридического толка и так далее. Это мои знакомые. И мы решили это сделать. Также там участвуют люди, которые…сама команда людей — очень много волонтеров.

Собчак: Можете назвать фамилии этих девушек? Вот так: Юлия, Ксения — кто они? Какие-то фамилии, как-то их представить.

Грымов: Для меня это всегда так сложно вспомнить фамилии.

Собчак: Вы не знаете фамилии ваших партнеров?

Грымов: Нет. Фамилии партнеров есть, но меня всегда интересовало то, что у нас находится на сайте и в работе гигантское количество еще волонтеров. То есть прямых инвестиций — то, о чем вы спрашиваете — наверное, сегодня нет, потому что проект некоммерческий. Он не может монетизироваться. Там появится реклама? Там не может появиться рекламы.

Собчак: А там есть, может быть, какие-то перспективы на то, чтобы появились государственные деньги?

Грымов: Я с трудом это представляю.

Собчак: То есть это просто православные меценаты, условно?

Грымов: Да, но так же условно и вы можете нас поддержать. Как на Дожде можно купить шариковую ручку, и это является взносом. Коммерческих услуг мы не предоставляем, рекламу разместить нельзя. Может быть, в дальнейшем что-то может быть параллельно. Мы хотим организовать паломнические туры. Ну, люди ездят, чтобы людям было гарантировано, что им грамотно все расскажут, компетенция тех людей, которые проводят экскурсии, собирают группы, чтобы не было шарлатанства. Но коммерцизации я не вижу в этом.

Собчак: Учитывая, что вы вкладываете в этот проект свои деньги, в том числе, как вы сказали. Это более 50% или менее?

Грымов: 40%.

Собчак: На чем вы сейчас зарабатываете при этом?

Грымов: Я продолжаю быть, кем я являюсь — режиссером. Я ставлю, получаю процент от всех своих спектаклей. Я, в основном, выступаю и продюсером. У меня сейчас идет очень успешно детский спектакль по Конан Дойлу «Затерянный мир», для детей.

Собчак: И этих денег достаточно, чтобы заниматься еще такой, по сути дела, меценатской деятельностью?

Грымов: Это же не связано с какими-то большими деньгами во времени. Это же во времени раздвинуто, это не в моменте же деньги. Этому проекту сегодня уже почти 2,5 года. Полтора года мы потихоньку это делали. Это же нельзя сделать вот так.

Собчак: Я в связи с этим хотела спросить. Правильно ли я понимаю, что вы, когда еще работали здесь, на Дожде, сидели здесь в этом кабинете, вы уже тогда начали делать проект Rublev?

Грымов: Да, на коленочках потихонечку, собирали команду людей, пытались осмыслить поля. Ведь очень важный момент для любой поисковой системы — это поля: сколько вы рассказываете пользователю, в каких объемах.

Собчак: А почему вы никогда об этом не говорили?

Грымов: А какой в этом смысл?

Собчак: Вы здесь работали, с коллегами общались. Почему вы никогда не говорили про это?

Грымов: Я думаю, что это никому на Дожде было бы неинтересно.

Собчак: Почему?

Грымов: Мне так казалось. И потом, я вижу, что люди совершенно заняты своей работой, как сейчас, видите? Зачем? Потом, я до конца не был уверен, что у меня хватит на это сил: собрать команду людей. Потому что, повторяюсь, без волонтеров это нереально.

Собчак: А почему вы не пригласили кого-то с Дождя? Ведь часто человек, уходя с какой-то работы, он замечает для себя каких-то людей, которые ему нравятся с точки зрения работоспособности, эффективности и т.д. и приглашает. Вы, как я помню, ушли как-то так…

Грымов: Я и на Дожде-то был непонятно зачем нужен. Мы договорились с Наташей по поводу того, что я делаю. Прошел год, чуть больше получилось — почти полтора года, но я не очень понял, зачем я здесь нужен, потому что у меня немножко другое отношение к телевидению. Я пытался что-то сделать: сделали изображение, решили вопрос ракурсов — но сейчас то, что происходит, сейчас другое.

Собчак: Сейчас вам не нравится?

Грымов: Скажу: совсем мало вижу и не могу это анализировать. Сейчас то, что я вижу — зашел в кадр, и мы сейчас с вашим оператором говорили. Я говорю: «Ну как?». Разваливается изображение, кипит стол. Я же это все вижу. Также мы хотели запустить в самом начале, придумали же уникальную студию, и мне было жалко, что Наташа Синдеева не смогла это запустить, не смогла найти деньги. Мы сделали, я думаю, что одну из лучших в Европе студий. Могли бы сделать.

Собчак: Давайте говорить откровенно. Я помню момент вашего прихода на Дождь. Я знаю, что он широко обсуждался как вовне, так и внутри Дождя. И скажем честно, самые разные были мнения.

Грымов: Они же люди.

Собчак: Очень многие на это негативно отреагировали и вне, и внутри. Вы сами как оцениваете тот период работы на Дожде и не жалеете ли вообще о том, что здесь были? Не стыдно ли вам сейчас, особенно перед вашими православными инвесторами, за этот период? Не мешает ли это вам в том, чем вы занимаетесь?

Грымов: Мне никогда не стыдно за то, что я делаю. Перед тем, как что-то делать, я сильно думаю: с кем, когда и что я делаю. Полтора года, я не думаю, что я их потерял. Хотя я мог быть более полезен для Дождя с точки зрения технологий. Этим не воспользовались по разным причинами. Я не хочу это обсуждать публично, все прекрасно об этом знают, и Синдеева знает. Это какая-то кухня абсолютно телеканала Дождь, она мне не интересна.

Собчак: А почему к вашему приходу на Дождь было такое полярное отношение, как вы думаете? Почему это у многих людей вызывало столько критики?

Грымов: Я никогда его не чувствовал в виде интереса к себе или не интереса, я никогда это не анализирую. Я считаю себя человеком профессиональным, узко заточенным на ремесло, на производство и креатив. Я видел, что канал очень хочет развиваться. Я это видел совершенно. И мы с Синдеевой Наташей, учитывая, что она моя давняя подруга, она этого очень хотела. И я подумал, что это интересно.

Собчак: Вам нравится телеканал Дождь сейчас?

Грымов: Знаете, я последний год крайне редко смотрю его.

Собчак: Хорошо, тогда, когда вы уходили, он вам нравился?

Грымов: Мне показалось, что было много сделано хорошего, правильного. Мы развернулись от тв-радио к телевизору, где изображение все-таки было важным. И понимаете, есть же люди такие позвонковые — им звонят, говорят свое мнение, и они сразу к нему прислушиваются. Вот я таких вещей от себя отстраняю. Мы запустили проект с Долецкой. Мне казалось, что первые несколько программ, которые я еще вел, они реально были сделаны на уровень мирового стандарта, я имею в виду не американского, не европейского, а уровень стандарта: ниже нельзя падать. А потом это превратилось, по объективным причинам с Дождем, я ушел, случился этот скандал ужасный.

Собчак: Я когда готовилась к программе, это же мистическая вещь. Вы по сути дела, я просто лично еще при этом присутствовала, так получилось, что вы дорабатывали по контракту еще дня два, и что вы физически покинули свой кабинет примерно в те дни, когда разразился весь этот блокадный скандал.

Грымов: До.

Собчак: В итоге, мне очень интересно. У вас было такое ощущение, что, слава Богу, это все произошло, уже когда я ухожу? Или какое у вас отношение к этому блокадному скандалу? Вы никогда не высказывались по этой теме.

Грымов: Я никогда не высказывался, потому что то, что я знаю, и не мучайте меня. Я отвечу на вопрос, но все равно я подробнее не скажу, потому что это кухня Дождя, интимная кухня Дождя. Наташи Синдеевой редакция летом до этого скандала собирались запускать один проект на Дожде, слава Богу, меня услышали  и не запустили. Слава Богу. Было бы все жестче. Не мучайте, я не хочу рассказывать.

Собчак: Правильно ли я понимаю, что за этот блокадный скандал вам стыдно?

Грымов: Мне стыдно то, что когда случился такой казус, мне было неудобно, что вся политика вокруг Дождя — официальная информация, разговоры — не были сделаны оперативно. Если бы они были сделаны оперативно, то все было бы по-другому. Другая была бы реакция у людей и у масс-медиа. Поймите, ведь информация — это оружие. Абсолютное современное оружие. Им можно разрушать, можно созидать. Так вот, когда вы ходите с пушкой, у вас такая большая пушка, и вы стреляете на 10 миллионов человек, вы прекрасно понимаете, что будет много ранений. Не только плюса в виде защиты. Поэтому публичная информация — это не информация в курилке или здесь даже в ньюсруме Дождя. Вы выходите в эфир — это другая совершенно информация, по-другому нужно говорить. Вы, наверное, прекрасно знаете, масса книг написана, и даже снят прекрасный фильм. Забыл, как называется фильм, про то, как люди после новостного эфира на радио… «Король-рыбак» — прекрасный фильм. Помните, он повесился — и карьера закончилась. Это говорит об ответственности, об открытости общества. То, что мы говорим о гражданском обществе, когда есть мнение, есть позиция, но есть и трагедия. Вы знаете, что в некоторых штатах запрещено направлять пистолет в сторону камеры. Вы не можете так сделать, потому что это запрещено, потому что это может кого-то напугать. Поэтому мне кажется, что политика масс-медиа Дождя могла бы быть в этом скандале на более высоком уровне, и не случилось бы этого негодования.

Собчак: Это что значит конкретно — на более высоком уровне? Это такая очень общая формулировка. Что конкретно вы имеете в виду?

Грымов: После случившегося конфуза, казуса, я уверен совершенно, что ребята с Дождя не хотели никого обижать — этого не может быть, это даже не обсуждается. Но официальное заявление на Дожде нужно было делать сразу. Нужно было банально не то что принести извинения, нужно было моментально все это объяснять и заниматься ежесекундным информированием общества.

Собчак: Какие еще были ошибки сделаны, на ваш взгляд?

Грымов: У чего?

Собчак: У Дождя. Вы все-таки были внутри, и это тот редкий случай…я вообще не очень люблю говорить о таких междусобойчиках, но это тот случай, когда это интересно.

Грымов: Нет, я не был внутри. Я попытался, и я видел, что от этого ничего не будет происходить…

Собчак: Что значит — вы не были внутри? Вы здесь были, я к вам приходила, мы разговаривали.

Грымов: Я хотел немножко изменить информационную не политику, не то, что вы говорите, а изменить подачу новостей. Я понял, что я столкнусь с проблемами, потому что здесь, как на любом телевидении советского толка, а здесь тоже советский толк, клановость: эти с этими дружат, с этими не дружат — здесь тоже это есть. И меня это удивило. Потому что когда я видел со стороны все, мне казалось, что такие ребята классные, открытые, что-то пытаются сделать. А это существовало, все равно каждый кулик свое болото хвалит. И я это видел. Хотя на Дожде…вы спросили, почему я никого не взял, а кого мне брать? Я не вижу в этом смысла. У меня нет своего телеканала, хотя я сейчас «Слово» запускаю, на спутник поднимаю арт-канал «Слово». Также недавно я сотрудничать начал с Макеевой. Мне нужно было получить консультацию по одному проекту, мы с ней встретились, и она помогала мне чисто редакторски, то есть со знанием телевизионного человека, новостника написать — она это сделала, большое спасибо.

Собчак: Но вы своим себя здесь никогда не чувствовали.

Грымов: Нет, никогда не чувствовал.

Собчак: Почему?

Грымов: Я думаю, что это связано, наверное, и с Наташей Синдеевой, потому что… Знаете, я очень давно работал на заводе АЗЛК в конструкторском экспериментальном бюро. Когда мы выпускали машину: кто-то занимается колесами, двигателем, дизайном — всем, кто-то занимается продажей, хотя и в меньшей степени. Очень важно разграничение полномочий. Вы не можете делать машину одна, вы должны доверять. Поэтому я против студийных театров. Знаете, как театр студийный: все собираются в кружок и все что-то делают. Поэтому развитие Дождя, я видел абсолютно в нем необходимость. И когда мы запускали эту студию, мы ее прекрасно отрисовали, отчертили, сделали профессиональный выбор этих точек, мобильность по поводу смены декораций — все это было сделано.

Собчак: Самая нелюбимая ваша программа на Дожде и, наоборот, самая любимая на тот период, когда вы смотрели?

Грымов: Мне очень нравилась программа «Hard day’s night», мне казалось это правильно. Хотя, неоднократно я пытался говорить кулуарно, у меня не было на это полномочий с кем-то поговорить, мне казалось, что если мы высаживаем журналистов, то должна быть построена режиссура этого вечера. Когда вас 6 человек, а там сидит гость. Иногда дублировались вопросы. И самое интересное, что я прихожу со своим списком вопросов, вот сейчас есть вопросы ко мне, а рядом еще сидит человек с другими вопросами. Так вот если гость отвечает, а вы сидите со своим старым вопросом — это уже неинтересно. Нужно шоу, нужно двигаться и развивать. Это я к примеру говорю. Поэтому «Hard day’s night» мне нравилась передача практически всегда.

Собчак: Меньше всего нравилась какая программа?

Грымов: Меньше всего — наверное, такого нет, что меньше всего. Как-то было все ровно, мне хотелось улучшать с точки зрения художественной составляющей… Нет, такого не было. Я считаю, что передача новостная была очень удачная, ее можно было чуть-чуть подачу сделать пожестче, чуть пооткровеннее, чтобы ведущие смотрелись прекрасно. Вы же прекрасно понимаете, что у нас у всех, мы же люди, у нас есть недостатки, есть достоинства.

Так вот, Бальзак говорил относительно вещей очень правильную вещь: «Вещи не должны скрадывать недостатки, вещи должны подчеркивать достоинства». Поэтому телевидение и операторское искусство, и режиссерское — надо вытягивать достоинства этого человека, пренебрегая недостатками. И, конечно, изменить тон.

У меня был случай на Дожде относительно новостной политики. Случился день рождения у Митты – 80 лет было, а потом на днях было 75 лет у Люси Улицкой. Я спросил, просто мы разговаривали: «А почему вы не поздравили в новостях? На фильмах одного полстраны воспиталось, другие книги прекрасно продаются, она пишет о страны, большие темы поднимает». На что мне было сказано: «Если они умрут, мы про них скажем». Я сказал: «До свиданья, новости».

Собчак: Это кто вам так сказал?

Грымов: Михаил Зыгарь. Я сказал: «Ребята, optimistic channel — ok, no problem». Я не хочу впадать в спор, потому что для меня важно то, о чем мы договорились. Я не люблю актеров, которые переходят линию режиссуры. И очень важный момент. Я работал с американцами, когда делал «Чужие», там очень четкие ситуации: вы — актриса, у вас 6 соток вокруг вас; вот режиссер — 10 соток. Это очень трудные профессии. Они не соприкасаются, они не переходят границу.

Собчак: Мы знаем очень много примеров, когда успешные актеры становились не менее успешными режиссерами, например.

Грымов: Я не про это. Конечно, это может быть. И оператор может стать режиссером.

Собчак: Или, например, успешный режиссер может стать успешным православным деятелем. Передо мной сидит такой пример.

Грымов: Очень приятные слова вы говорите, хотя я не понимаю, зачем мне их слышать. Вы лучше про меня хорошо говорите за глаза.

Собчак: Это же возможно.

Грымов: В глаза надо говорить откровенно, а за глаза надо всегда хвалить людей. Это важно. Когда вы приводите пример режиссер-актер, если актер становится режиссером, он прощается со своей профессией. Он знания оставляет, но прощается. Знаете, как в России называли операторов, которые становились режиссерами? Режопер.

Собчак: Я хочу вернуться к вашему ресурсу — rublev.com. Я перед эфиром постаралась освоить эту систему, понять, как она работает, на какие вопросы я могу получить ответы. Потому что в интервью во многих, когда вы презентовали канал, вы сказали, что человек может получить ответ практически на любой вопрос, связанный с его жизнью, с мировоззрением, с религией и т.д.

Грымов: Немножко можно оговориться? Я так не говорил. Я говорил о том, что мы стартовали, и, дай Бог, мы к концу года будем все-таки полновесной поисковой системой и навигацией в православии. Вы не можете забить на Рублеве «христианство», вы не получите толкования. Это не так. Но вы можете найти всевозможные подсказки — «Навигация». Мы создали этот ресурс для людей, для которых церковь сегодня не стала родным домом.

Собчак: Смотрите, я ввела интересующее меня слово.

Грымов: Я думаю, что «Путин»?

Собчак: Нет, Путин меня не интересует.

Грымов: А вы знаете, сколько людей забивает это слово?

Собчак: Серьезно?

Грымов: Я в шоке.

Собчак: И что там у вас выскакивает?

Грымов: Сейчас ничего не выскакивает. Я скажу, что потом мы сделаем. По крайней мере, я скажу такую вещь, что когда забиваешь «депутат», высвечивается: «не укради».

Собчак: Вот я забила не слово «депутат», а слово «либерал». И, к моему удивлению, первым, что выскочило и, собственно, единственным, была статья под говорящим названием «Толерантность или истина». Сразу мы понимаем, что истина, конечно, важнее, чем толерантность. Статья, я ее даже распечатала, явного…статья Ильи Кузьменкова, «Царь-града», она большая, я не буду долго ее цитировать, но общая суть, что само по себе слово «толерантность» у нас ассоциируется с либеральной позицией, то есть готовность согласиться с любой, греховной в том числе, ситуацией.

Грымов: Это интервью одного из людей, которые дают интервью.

Собчак: Когда человек набирает слово «либерал», он попадает на интервью, которое, по сути дела, человека, который отстаивает позицию, что истина важнее толерантности, что толерантность часто путают с отстаиванием…

Грымов: Я могу ответить. У нас поисковая машина, большое количество работает программистов. Не как на Яндексе, а гораздо меньше. Она зацепилась за слово, которое нашла в статьях, которые были опубликованы у нас в рубрике «Интервью». У нас есть «Интервью», «Блоги» и «Новости». Ответ очень простой, это свободная площадка, мы никого не редактируем.

Собчак: Вы — либерал?

Грымов: Да, думаю, да. Помните, как девальвировалось слово «демократия», сейчас девальвируется слово «либерал» — согласны? А знаете, почему девальвация происходит? Потому что до конца мы не доходим ни в демократии, ни в либеральных ценностях.

Собчак: Для вас либерал — это кто?

Грымов: Для меня — это, прежде всего, человек, который стопроцентно уважает или поэтапно интересуется, прислушивается к мнению других, но имеет свое. Я против оголтелости. И когда вся эта история с «Тангейзером» — то, что случилось. Какие преследования, господа? Следственные комитеты — это же стыдно.

Собчак: Как вы оцениваете то, что сейчас Кехман занял это место?

Грымов: Я не знаю этого человека.

Собчак: Посмотрите, какой здесь тонкий момент. Я, естественно, как и многие, прочитала ваше послание в фейсбуке, связанное со спектаклем, который вы посетили в «Электротеатре», Огарева. Я услышала то, что вы говорили потом по поводу этого поста: что это не донос, что вы просто выразили свое мнение, имеете на это право.

Грымов: Но донос не бывает публичным.

Собчак: Смотрите, история с «Тангейзером», которую вы упомянули, началась тоже с, казалось бы, с невинных слов господина Кехмана о том, что: вот, как это так, что это преступление против православия, кощунство и т.д. И вот сейчас мы уже  знаем, чем закончилась эта история — Кехман возглавил этот театр. Когда вы на фоне происходящих событий пишете…

Грымов: На своей личной странице.

Собчак: Даже на своей личной странице пишете такой текст, его уже нельзя смотреть в отрыве от общей ситуации, которая сегодня происходит в культуре.

Грымов: И вы думаете, почему я не думал  об этом?

Собчак: Думали ли вы об этом?

Грымов: А как я думал? Я сходил вечером на спектакль, ушел в антракте.

Собчак: Как вы могли об этом не думать? Вы — умный человек.

Грымов: Я — умный человек, но я не пытаюсь эти линии все совмещать по каждому поводу.

Собчак: Но это очевидная же вещь.

Грымов: Это очевидная вещь, но я не живу этой жизнью.

Собчак: Сейчас у нас происходит раскол творческой интеллигенции.

Грымов: Перестаньте.

Собчак: Вы считаете, что этого нет? Это кошмар, это ужас, но это так.

Грымов: Послушайте, у нас нет политической жизни. Вся активность свелась в категорию театра. Так вот, отвечаю на ваш вопрос. Я в антракте ушел, думал: надо вечером написать. Я ехал в машине, думал: как это, стоит девушка, я пришел на спектакль, через 10 минут спектакля практически ни с того ни с сего, мотивация только одна, что девушка захотела в туалет — она раздвинула ноги и пописала. Мы вот здесь сидели, она писала — струя, все дела. Меня это удивило, потому что, я не видел совершенно необходимости, извините, я не видел совершенно в этом необходимости. Когда это происходит в контексте, да, и мы знаем такие примеры, есть страшные примеры в книгах, в пьесах. Когда НКВД, кого-то пытали, были такие вещи, когда человек, извините, писал в стакан, и заставляли пить заключенного. Это пытка, понимаете?

Собчак: Я сейчас не готова оспаривать ваше мнение касательного того, понравилось вам это или не понравилось. Уместно это было или неуместно. Вы, как зритель, имеете полное на это право.

Грымов: Абсолютно.

Собчак: Мой вопрос в другом. Я приведу, может быть, пример, чтобы вам было понятно, о чем я спрашиваю. Ко мне недавно приходил гость, который, я точно это знаю, очень много знал про Украину, таких не очень лицеприятных подробностей про руководство.

Грымов: Страны.

Собчак: Страны. Про то, какие они жулики, с конкретными примерами. Я говорю: «Слушай, расскажи об этом в эфире». Он говорит: «Ты знаешь, я принципиально сейчас говорить об этом не хочу. Да, они жулики, но я считаю аморальным говорить об этом сейчас, когда мы находимся в ситуации войны. Вот когда там будет все хорошо, вот тогда я об этом поговорю».

Грымов: Понимаю.

Собчак: Вот мой вопрос в этом. Не кажется ли вам, что сейчас высказывать пусть свое справедливое мнение в ситуации, когда Юхананова завтра могут снять, это будет ваша ответственность. Вы же не можете этого не понимать. Так же, как ответственность Кехмана сегодня за то, что он возглавил этот театр.

Грымов: Нет, это ответственность режиссера.

Собчак: У вас не будет ощущения, что… угрызения совести?

Грымов: Никакого. Никогда, я честный.

Собчак: А если предложат место Юхананова? Согласитесь?

Грымов: Слушайте, меня не интересует вот такой разговор, предложат — не предложат. А что это за театр, какие условия?

Собчак: Так вот завтра позвонит вам человек, который возглавил департамент культуры, и говорит: «Вы знаете, прекрасный пост написали, мы хотим вас позвать».

Грымов: Миллион консультаций, это серьезное дело, меня не интересует должность, меня никогда должности не интересовали. Меня интересует ….

Собчак: Рассмотрите такое предложение?

Грымов: Послушайте, я активно работаю, сегодня на территории театра, мне это стало очень интересно, потому что мне стало неинтересно кино, с точки зрения того, что происходит в национальном кино. Национальное кино не существует. Индустрия кино полностью разрушена. Кино нет, зато у нас две академии — «Ника» и «Орел». Бред. Кино в России не будет. Театр мне интересен, потому что сохранился зритель. Отвечу на ваш вопрос, только в бок немного вы отошли чуть-чуть, я просто, можно, вернусь? Смотрите, я говорю про ответственность, ответственность режиссера. Про то, что я делаю на сцене или в кино, есть ответственность, публичная ответственность. 

Собчак: А от вас это странно слышать Юрий.               

Грымов: Как это?

Собчак: Вы всегда были прогрессивней, все говорили: «Грымов — прогрессивный чувак».

Грымов: Да, всегда.

Собчак: Слушайте, как вас критиковали за людей в виде окурков в пепельницах. Вы рассказывали на своих лекциях,  как легко манипулировать общественным мнением.

Грымов: За все. Послушайте, это же интересно.

Собчак: Сегодня человек, который делал эти вещи…

Грымов: Почему, я таким же и остался. Я всегда, в своих работах и выступлениях был максимально искренним.

Собчак: А почему вы думаете, что Огарев, который поставил спектакль, не был искренним?

Грымов: Подождите, я не обсуждал качество спектакля, я обсуждал момент испражнения.

Собчак: Во-первых, давайте так. Секунду, я хочу внести ясность, специально перед эфиром. Вы даже застали кусок разговора, я говорила с Борисом Юханановым, я его специально спросила, извинилась заранее за вопрос: действительно ли был факт, так сказать, мочеиспускания? Простите, но я вынуждена сейчас об этом говорить. Он сказал: «Конечно же, нет». Что это был, конечно, прием, и что это была вода.

Грымов: Какая разница  Ксения? Вы — взрослая женщина, что вы?

Собчак: Подождите, вы же — режиссер, вы знаете, что существует прием, театральный прием.

Грымов: Я поставил прекрасный спектакль, известная очень пьеса «Скамейка», прекрасный спектакль, Гоша Куценко, Ирина Апексимова, старая пьеса, очень смешная, очень интересная. Гоша тоже бегает по парку, хочет пописать. Но он как бы это имитирует, мы же взрослые, понимаем, что происходит. Но здесь, вот я сейчас вас попрошу, вы можете сейчас встать, раздвинуть ноги, у вас там будет сделана клизма — и у вас оттуда будет литься струя? Какая разница, вы что говорите — моча или не моча, какая разница?

Собчак: Вы понимаете, что такое театральный прием? Это же исключительно прием, который направлен на то, чтобы раскрыть что-то.

Грымов: Раскрыть что? Что девушка сказала: «Я хочу писать, ой, я описалась». Налили такую лужу вокруг у нее между ног. Вы чего, Ксения, какой прием? Водичка льется между ног.

Собчак: Вы согласны с тем, что иногда, могут быть гораздо…. Как сказать? Вот для меня, я еще раз говорю, зрители разные.

Грымов: У Гинкаса девушка на сцене подмывалась, понимаете? И это смотрелось органично. Понимаете? Потому что это было…

Собчак: А это просто неорганично для вас?

Грымов: Слушайте, театр — это все-таки искусство обобщения и решения. Вы говорите, это была не моча, а вода, о чем вы говорите?

Собчак: Давайте так: если завтра, вы уже сказали, что от предложения по поводу театра вы не откажетесь, но если завтра снимут Бориса Юхананова, вы вступитесь за него или нет?

Грымов: Да, конечно, вступлюсь.

Собчак: А, может быть, не доводить до этого, может быть, сейчас поддержать, раз вы уже написали такой пост, который может иметь последствия?

Грымов: Подождите, вы переоцениваете мое мнение в обществе. Я — режиссер, имеющий какую-то свою аудиторию людей, безусловно.

Собчак: Вы знаете, этот пост разошелся очень громко. Его многие процитировали.

Грымов: Да. Потому что тема подобная — не в смысле писать или не писать — а тема большая, знаете, почему? Болевую точку я затронул, не конкретно по поводу этой постановки, а точку нравственности.

Собчак: Хотите знать мою точку зрения? Вы просто стали хорошим инструментом на поле этой борьбы.

Грымов: Я не думаю про это.

Собчак: Потому что, как цитировалось это, «даже прогрессивный Юрий Грымов был шокирован».

Грымов: Был шокирован, потому что меня воспитывали в приличной семье, и моя бабушка встала бы после этого и ушла бы. Очень прогрессивная моя бабушка, он встала бы и ушла. Я досидел до конца.

Собчак: Вы понимаете, что вы выступили Кехман в этой истории?

Грымов: Я выступил Юрием Грымовым. Почему вы пытаетесь привесить мне какой-то ярлык? Я выступил Юрием Грымовым. И можно сказать одну вещь касаемо новосибирского скандала, потому что вы так прошлись, а я хочу сказать. Если режиссер или вы, являясь автором передачи, или чего угодно, своей прямой речи, вы несете же ответственность за это? Правильно?

Собчак: Конечно.

Грымов: Смотрите, если в этой опере режиссер трактует таким образом, что Христос — человек, мы это знаем, со всеми вытекающими последствиями, но Христос не был во грехе. Он показывает, что Христос во грехе, значит, тем самым, человек что делает? Тем самым, переписывает Библию. Если вы, например, на ваших глазах обидят вашу мать, вы же будете ее защищать? Или отца? Будете. Для кого-то Христос, для многих — это отец, это знание.

Собчак: Это режиссерская трактовка. Библию, как и любую другую книгу, можно трактовать. Что, кстати, и делается разными религиями и разными режиссерами.

Грымов: Нет.

Собчак: Почему нет?

Грымов: В этом ничего страшного нет, но не забывайте, если мы говорим о либеральных ценностях, о все-таки открытости общества, есть мнения, люди восприняли это как обиду. В России православие — большинство людей, здесь не принято, как в Америке, смеяться. В Англии появился Иисус Христос — суперстар. Не может в России появиться такого. 

Собчак: Почему?

Грымов: Потому что у нас другие, такое дурацкое слово, скрепы, культурные ходы. Мы другие, мы чуть другие.

Собчак: Может быть, надо менять эти скрепы, культурные ходы?

Грымов: Нет, их менять нельзя.

Собчак: Почему?

Грымов: Можно на эту тему говорить. Ксения, услышьте меня, пожалуйста, внимательно.

Собчак: Послушайте, те страны, которые вы называете, простите, там тоже не всегда была возможна условная опера Иисус — суперзвезда.

Грымов: Да.

Собчак: Не всегда, в Англии или во Франции. Там тоже было Средневековье, и тоже разные периоды истории.

Грымов: Слушайте, но в католической церкви женщина становится настоятелем монастыря, и при этом она еще лесбиянка. Это невозможно в православии. Невозможно, мы — другие. Это не значит, что мы плохие или хорошие, мы — другие. Надо это знать, и вы работаете в масс-медиа, вы должны это знать. Поэтому люди восприняли это: для кого-то — оскорбление, для кого-то — возмущение. Поднялся градус, а вот то, что потом Министерство культуры стало развивать эту тему, увольнять режиссера, увольнять директора — это была ошибка. Я считаю, что это была ошибка. Я считаю, что это была ошибка.

Собчак: Мы продолжаем говорить о той новой культурной политике, которая сегодня происходит у нас.

Грымов: У нас — где?

Собчак: У нас в стране, в России. Вот смотрите, мне кажется, что сейчас явно произошел раскол, связанный с «Тангейзером». Мы видим, что творческие люди разделились на два лагеря, и невозможно больше говорить, что я не в этой истории.

Грымов: Это равные осколки?

Собчак: Нельзя так сказать.

Грымов: Как вы думаете?

Собчак: Думаю, что нет.

Грымов: Это важно.

Собчак: Думаю, что нет. Вы за церковную цензуру или против?

Грымов: Что такое церковная цензура?

Собчак: Вы знаете, что совсем недавно было предложено ввести так называемые худсоветы во всех государственных театрах.

Грымов: Я вам скажу, это бред. Послушайте, в любом театре есть директор театра и есть художественный руководитель театра. Этот худсовет в лице художественного руководителя театра до сих пор существует. Если вы приведете пример Европы.

Собчак: Имелось в виду от Министерства культуры.

Грымов: Да перестаньте, Министерство культуры назначает худрука, он несет ответственность перед Министерством культуры.

Собчак: То есть вы против этой меры?

Грымов: Да этого не будет, это глупость какая-то.

Собчак: Хорошо. А вообще церковная цензура должна быть?

Грымов: Еще Юдашкин должен сделать костюмы для цензоров. До маразма пойдем дальше.

Собчак: Церковная цензура должна быть?

Грымов: Нет. А какая цензура? В чем цензура?

Собчак: В том, чтобы не оскорбляли, как вы правильно говорите, например, Иисуса Христа, который для многих является очень важным символом веры.

Грымов: Абсолютно. Смотрите, вы видели плакат этого «Тангейзера»?

Собчак: Да.

Грымов: Видели, да. Зрителям можно напомнить: это женщина полностью обнаженная, в промежности у нее — лик Христа. Помните фильм «Народ против Ларри Флинта»?

Собчак: Да.

Грымов: Схожесть находите? Но там умные и хитрые американцы девочку сделали в трусиках, правильно? И там висит кто? Не Христос. Там висит на этом причинном месте Ларри Флинт, порнограф. Понимаете, да? Поэтому цензуры я не вижу, что будет цензура. И еще что очень важно, вы пытаетесь подвести к тому…

Собчак: Вы верите? Вы бы были за нее? Вы — православный человек, создатель православного сайта.

Грымов: Я против, я против цензуры. Я против цензуры.

Собчак: То есть, оскорбляющие Христа спектакли могут и должны быть?

Грымов: Нет.

Собчак: Если режиссер так себе это видит?

Грымов: Да. В моем понимании такого не может быть. Я — верующий человек, и я уважаю веру.

Собчак: Что значит — уважаете веру? Вы просто встанете и уйдете с такого спектакля? И должен ли он идти или вы за то, чтобы они были запрещены?

Грымов: Безусловно. Если человек на  себя берет смелость культурную, творческую смелость трактовать Библию — это его личное дело. Это его личное дело. Но если он это делает на государственные деньги, а не в своем частном маленьком театре из 5 человек — это другая ответственность, это совершенно другая ответственность. Если вы говорите опять о либеральных ценностях, о демократических ценностях в Америке…

Собчак: Он же делает не на церковные деньги, а на государственные. Это не одно и то же.

Грымов: Министерство культуры есть.

Собчак: А почему на деньги Министерства культуры, объясните мне, нельзя снять, в том числе, антирелигиозный фильм? У нас все-таки Министерство культуры — это не церковное министерство.

Грымов: Потому что антирелигиозный фильм против мусульман, буддистов, против православных — я считаю, что это нельзя делать, что это неправильно. Что, нет другой территории высказывания?

Собчак: Почему, может быть, не надо так выстраивать: правильно это или неправильно — высказываться на эту тему?

Грымов: Это выбор художника.

Собчак: Вот именно. Почему Министерство культуры не может поддержать такое кино?

Грымов: Потому что мы живем в православной стране, 85% населения страны — православные, которые уважают другие конфессии.

Собчак: Правильно ли я понимаю, что Министерство культуры по этой логике не должно было поддерживать фильм «Левиафан»? Фильм явно антиклерикальный.

Грымов: Да, я знаю, что «Левиафан» был поддержан Министерством культуры, но они сочли это нужным, и скандала-то особого не было.

Собчак: Я вас спрашиваю, вы считаете, должно было поддерживать Министерство культуры фильм «Левиафан», исходя из вашей позиции?

Грымов: Я против, что Министерство культуры и Российская Федерация, органы, поддерживают фильмы. Министерство культуры должно создать условия, при которых кино снимать выгодно.

Собчак: Вы сами пытались получить деньги от Министерства культуры на ваш фильм.

Грымов: Один раз на детский фильм.

Собчак: Слушайте, это прямо пчелы против меда. Вы сами пытались получить деньги, не получили, а потом говорите: «Я против».

Грымов: Нет, со мной это не прокатит. Смотрите, во всем мире прямое финансирование в Америке, в Германии, во Франции существует только на детские фильмы и исторические фильмы. Все остальное — это грантовые истории. Если вы попадаете под грант, например, со СПИДом, вас могут поддержать, если у вас есть подобные темы. Я на коммерческое кино никогда не просил деньги. У нас государство уникально устроено, оно финансирует «Елки», оно финансирует коммерческих продюсеров. Это как возможно? Где такое написано?

Собчак: То есть, вы просили деньги на детский фильм и считаете это…

Грымов: На детский фильм «Павиана». Я считаю вправе попросить еще раз, хотя не дадут 100%, потому что детское кино во всем мире убыточно. Disney убил детский кинематограф. Это была задача его — расширить аудиторию.

Собчак: Чтобы получить ответ: на «Левиафан» Министерство культуры не должно было давать деньги, в связи с вашей позицией?

Грымов: Я считаю, что фильм «Левиафан», который снимался известными продюсерами, они тратили, как мне известно, свои деньги, но при этом они привлекали деньги государства.

Собчак: Вам понравился фильм, кстати?

Грымов: Мне фильм понравился, но это не очень мое кино, я люблю кино художественное.

Собчак: Вы считаете, он не художественный?

Грымов: Знаете, мир состоит не из одних розовых красок и не из одних черных красок, мне интересно многоцветие. Я его не увидел.

Собчак: А не сложно ли быть организатором православного сайта в стране, в которой православие изнутри столько раз компрометируется различными священнослужителями?

Грымов: Меня это не интересует. Я понимаю, к чему вы сейчас хотите подвести, меня совершенно не интересует. Есть служители церкви, они тоже люди, они тоже могут оступаться, и мы знаем массу судебных примеров. У меня другое к этому отношение абсолютно. Люди могут ошибаться. И очень важный момент, который для меня принципиален, что сегодня, когда вы, может быть, в меньшей степени сейчас, или потом в фейсбуке кто-то пишет о том, что сегодня официальная церковь пытается быть такими ретроградом. Официальная церковь не пытается быть ретроградом, им не надо это.

Собчак: Понятно.

Грымов: Это совсем другая история, не надо вешать ярлык, что церковь хочет все запретить. Это же бред.

Собчак: У вас юбилей совсем скоро, правильно я понимаю?

Грымов: Да.

Собчак: Вот наверняка вы, как любой человек, который подходит к 50-летию, как-то думаете о  прожитом пути. Я тоже об этом стала думать. Думая о вас, вы — безусловно, человек, который такой большой внес вклад в современную Россию, вот этот путь к вашему 50-летию от модного рекламного деятеля, от человека, исполняющего роль Воланда, как вы сами недавно написали, поздравляя Леонтьева с днем рождения, до организатора православного сайта, режиссера фильма «Чужие» про ужасы американской военщины, человека, который отстаивает консервативные ценности — вот вам кажется, этот путь это и есть зрелость? Вот вы так себе представляли зрелость?

Грымов: Немного не так. Просто в какой-то период времени, я думаю, что после 40, это, может, звучать сейчас будет пафосно, но очень хочется отдавать. Не брать, а отдавать — это первое. А второе, когда вы перечисляете фильмы, есть также фильм «Казус Кукоцкого» о сталинском периоде, о врачах-гинекологах, для меня в каждой картине, начиная даже с «Му-му», оттуда 5-6 картин отснял, для меня очень важно объяснить человеку — вам, себе, зрителям — у нас очень много проблем, у человека. У нас очень много недостатков и черти чего. Но если человека не образовывать, если человека не подымать, его надо научить немножко летать со своими грехами, он должен быть немного выше этого всего. И я в каждой своей картине это продвигаю. Если мне это удается, человек после моего фильма или спектакля задумался… Вот сейчас начинает идти спектакль «Цветы для Элджернона», мы получили награду, я очень рад. Для меня очень важно, знаете что? Чтобы человек, увидев, то, что я делаю, «я» можно убрать, увидит мою работу, становился лучше. Да, звучит красиво.

Собчак: Тогда давайте расшифруем. Чем вы больше всего гордитесь за прошедшие 50 лет?  Какой своей работой?

Грымов:  Я — порядочный человек. 

Собчак: Это про человеческие качества. Из вашей работы, вот вы сказали про работу, вот что вызывает вашу собственную гордость?

Грымов: Я не делаю проекты, если в них не верю.

Собчак: Ну один. 50 лет, Юрий Грымов — чем вы хотите, чтобы вас помнила Россия?

Грымов: Нет отчета, я с большим удовольствием занимался музыкальным видео, занимался телевидением, я занимаюсь сейчас театром, кино. Честно, я сейчас не пижоню. А на ваш вопрос…

Собчак: Ну есть что-то одно главное?

Грымов:  Вот одно главное: я всегда очень сильно комплексовал, во мне пытались развить комплекс, когда я начал заниматься творчеством, у меня нет профессионального образования, я не смог нигде учиться, по разным причинам меня выкидывали — за драки и т.д. И во мне пытались воспитать комплекс такой, что я без образования и т.д. И у меня он был, и мне казалось, что это как-то неправильно. Но вот когда я снял фильм «Казус Кукоцкого», это очень тяжелое кино, было трудно сделать такое кино длиной 10 часов. После этого у меня нет комплекса, то, что вы называете «у нас в гостях Юрий Грымов, режиссер». Я двигаю постоянно свои знания, но «Казус Кукоцкого»…

Собчак: А вам неприятно, когда о вас говорят: «Юрий Грымов — режиссер»?

Грымов: Мне было неудобно.

Собчак: Серьезно?

Грымов: Да, мне казалось, что режиссер, это — Доннели, режиссер это — Тарковский. А я кто такой?

Собчак: И после «Казуса Кукотского» вы поняли, что заслужили?

Грымов: Да, я понял, что заслужил, потому что, мне кажется, что я почувствовал в этой профессии не просто ремесло, я много что могу, поверьте. Но я почувствовал некую прямую ответственность, что можно совершать чудеса посредством каких-то цветных картинок, как кажется. Я, правда, не стыжусь своими рекламными картинами, горжусь ими. И все то, что я делаю, я долго думаю.

Собчак: Как вы считаете, вы даете основание людям считать вас иногда конъюнктурщиком?

Грымов: Люди, наверное, думают об этом, что я — конъюнктурщик. Наверное, кто-то об этом думает. А я не думаю на эту тему. Как, конъюнктурщик чего? Я не понимаю, объясните.

Собчак: Я имею в виду, понимаете, еще раз говорю, я не сужу, просто когда ты смотришь на историю ваших каких-то работ: фильм «Чужие»,  про ужасы американской военщины — и начинается американский конфликт. Сейчас в моде православие — у вас православный сайт. Даже Дождь когда был на пике — где был Грымов? Грымов был на Дожде. То есть, вы везде как бы, может, это случайность.

Грымов: Я сейчас еще лечу руками.

Собчак: В смысле?

Грымов: В прямом, я могу, я все понимаю.

Собчак: Головную боль снять? Серьезно?

Грымов: Да. Смотрите, есть одна такая вещь, вы там говорите конъюнктурно или неконъюнктурно, мне всегда это интересно или неинтересно, для меня это очень важно. Это вообще очень достаточная категория — это интересно. Когда мне говорят про книжку или передачу: знаете, это интересно — это достаточные категории. Поэтому я никогда ничего не выстраивал. А то, что во времени это происходит, «Чужие» я снял про американских, не военщину, а про американскую экспансию — моральную, этическую.

Собчак:  Но там прямо у вас…

Грымов: Да, там прям жесть. Но это было до всех этих скандалов. С Кукоцким по поводу абортов — это было до. Я, кстати, на фильме «На ощупь» с Шагиным, Балуевым,  Бариновым сказал, что… «Крым наш?», — спросили в фильме. До Крыма, естественно. На что главный герой Саша Балуев ответил: «Сынок, там, где мы — там и Россия».