Прилепин: «Россия — иррациональная воронка. Что-то может присосаться. Как Крым»

Собчак: Вы, я так понимаю, сегодня не один, вы пришли с квасом.

Прилепин: Да, я как-то, видимо, взялся за здоровый образ жизни и перешел на неспиртные напитки, которые повышают уровень моего патриотизма.

Собчак: Это вы мне принесли?

Прилепин: Да, конечно, в подарок даже, много даже, вот там еще машина стоит, специально для вас, примите, пожалуйста.

Собчак: Ничего себе. Слушайте, а почему на бутылке кваса Тимати?

Прилепин: Ну Тимати, наверное, тоже любит квас. Тимати, наверное, он так долго жил во Франции, что тоже затосковал, заностальгировал по России...

Собчак: То есть, вам условно, ну так сказать, не стыдно дарить квас с изображением Тимати.

Прилепин: А я подумал, что это такая будет, ну, ступень между мной и вами патриотизма, через Тимати  к вам.

Собчак: То, что нас сблизит, да, вы считаете? Даже я уже так не считаю, Захар. То есть, это, конечно, странное сочетание, что вы как-то... что с Тимати вас объединяет квас.

Прилепин: Не, правда... Я думал, что здесь просто два парня какие-то с Кавказа, ну ладно.

Собчак: Ну вам нравится его творчество?

Прилепин: Ну, Тимати, просто он веселый, в татуировках, хороший парень.  

Собчак: Или вы как-то решили так помолодиться, молодежная культура...

Прилепин: Не, мне напиток просто нравится, напиток квас, правда, вкусный, как-то вот выпьешь и слова гимна вспоминаешь сразу.

Собчак: Понятно. Ну, хорошо, о гимне, я надеюсь, мы сегодня говорить не будем, поговорим с вами о будущем. Вот знаете, я хотела начать, знаете, с чего? Вот вы — писатель, человек с хорошей фантазией, с абстрактным мышлением. Давайте представим, что мы находимся в 2100 году. Вот в это время в России вашим именем названа улица, поставлен памятник, может быть, станция метро?

Прилепин: А вашим?

Собчак: Ну обо мне нескромно сегодня, давайте о вас.

Прилепин: Так, и что? Это вопрос? Продолжить надо?

Собчак: Продолжить. Вот что, что должно быть названо вашим именем, на ваш взгляд?

Прилепин: Моим именем должны быть названы мои внуки. А так как у меня несколько имен, должно быть много внуков. Я же по паспорту Евгений, а так я Захар, пускай будет много внуков, у них будет много моих имен. Вообще, Ксения, зачем надо, чтобы моим именем что-то называлось? Я думаю, что если всерьез воспринимать ваш вопрос не про мое имя и не про памятники с моим изображением, потому что тут можно опуститься в такой дешевый попс, я думаю, что в России будет примерно то же самое, что и сейчас, и от наличия станции метро с моим именем ничего не изменится.

Собчак: То есть, практически, как говорил Салтыков-Щедрин, что если мы посмотрим на Россию через 100 лет, можно будет сказать то же самое: воруют, как и воровали.  

Прилепин: Ну примерно так. Но я думаю, что Салтыков-Щедрин, сам, кстати, государственный чиновник, замечал не только это, хотя говорил, в том числе, и об этом, но то, что Салтыков-Щедрин произносит с печалью в голосе, я произношу уже как данность. В России будет примерно то же самое, и слава Богу.  

Собчак: И слава Богу?

Прилепин: Ну конечно.

Собчак: Вот, это интересно, мы об этом тоже поговорим. И все-таки вот возвращаясь, я понимаю, что наверняка вы задумывались об этом в первый раз и, в основном, вы думаете о России, о ее судьбе, о том, как сделать эту страну сильной, по вашему мнению, и большой, великой страной, но, тем не менее,  у вас же хорошая фантазия. Вот был писатель Горький, потом улицу назвали Тверская, может быть, потом она станет улицей Захара Прилепина. Может быть, станция метро Курская, откуда вы ездите в Нижний Новгород, ну вот давайте подумаем об этом. Понятно, что вы не тщеславный человек, вы думаете о родине, но все-таки. Если подумать о том, кем бы вы хотели остаться в памяти народа своей страны, каким романом, каким знаком, каким, не знаю, может быть, любимым местом в Москве?

Прилепин: Да я не москвич, у меня в Москве мало любимых мест и, наверное, в Москве нет мне места никакого. Остаться, где ж остаться-то... Ну вот есть деревенька в Рязанской области, где я родился, Ильинка, вот там, может быть, какой-нибудь мосток.. Это знаешь, я однажды с нашей общей знакомой...

Собчак: Мосток Прилепинский.

Прилепин: Мосток Прилепинский, да. С нашей общей знакомой Авдотьей Смирновой разговаривал что-то и похвалился какой-то очередной своей победой, и она сказала: «Ну тебе, Захарушка, осталось только одно: чтобы в каждой пивной стояли твои позолоченные бюстики». Вот поэтому я, видимо...

Собчак: Вот квас вы уже разносите.

Прилепин: В этом направлении будем двигаться, к позолоченным бюстикам в каждой пивной.

Собчак: А на квасе не хотите свой портрет поместить?

Прилепин: Да нет, зачем.

Собчак: Ну почему, Тимати там есть, а вас нет. Вот, на мой взгляд, вы гораздо более достойны вашего портрета, как минимум, на квасе, чем Тимати. Это мое личное мнение.

Прилепин: Ну подумаем об этом. Мы сейчас запустили свою линию маек. Там, правда, тоже не будет моего портрета, она будет называться «Я пришел из России», это будет надпись на майке, это название одной из моих книжек. И я думаю, что вот такая связь даже не с моими текстами, а с одной фразой из моих текстов, она вполне органична, ведь мы живем не только в мире тактильном, то, что слышим, мы и в визуальном мире живем, и надписи, конечно, их надо понемножку часть надписей перевести на русский, какие-то вещи, чтобы они как-то на сетчатке глаза откладывались, у людей, которые начинают читать там по слогам. Откуда я пришел? Я пришел из России.

Собчак: Сколько пересечений с Тимати. Он тоже выпускает одежду, как ни странно.

Прилепин: Да все выпускают одежду: Тимати, «Газпром», Шнуров.

Собчак: Я не выпускаю, например.

Прилепин: Вы зря не выпускаете, выпускайте.

Собчак: Надо, да? Возвращаясь в 2100 год, вы сказали, что будет все, как прежде, что ничего не изменится. Но если вы правда так думаете, зачем тогда бороться за какие-то изменения? Вы достаточно многое делаете того, что лично вам кажется важным для изменений в России. Зачем тогда это все делать, если вы считаете, что все будет то же самое?

Прилепин: Ну, если не бороться, то того же самого не будет. Потому что мы прекрасно знаем, многие государства, этносы и языки, они просто исчезают. В течение года исчезает несколько языков, в течение десятилетия исчезает одна страна, в течение столетия исчезают целые империи. Поэтому если какие-то вещи не совершать, все само по себе не работает, я как раз работаю для того, чтобы плюс-минус примерно в том же самом состоянии сохранилось то, что дорого моему сердцу.  

Собчак: То есть правильно я понимаю, что если мы говорим о важных вещах, то, на ваш взгляд, в 2100 году Россия будет в тех же границах государственных?

Прилепин: Плюс. Скорее всего, плюс что-нибудь.

Собчак: Власть какая будет?

Прилепин: Ну традиционно-консервативная, такая неповоротливая государственная машина, пирамидальная. Примерно такая.

Собчак: Со свободой СМИ как обстоят дела?

Прилепин: Да нормально, у нас, понимаете, свобода СМИ в моем понимании, я все-таки человек из литературы, так или иначе, и я измеряю свободу СМИ по количеству и качеству текстов, написанных в самые разные времена. И в эпоху России мирового жандарма, и в эпоху страшного сталинского тоталитаризма писались совершенно очаровательные, безупречно свободные и удивительные тексты. Поэтому вот эта свобода, та самая пушкинская свобода, она для меня является мерилом, а не газета за 1835 год, которую я перелистываю и все равно ничего не понимаю, была та свобода или не была.

Собчак: А вы сказали, что территории плюс-минус будут те же. Что вы имеете в виду?

Прилепин: Ну я имею в виду что Россия, она же движима не только страшными мрачными и суровыми побуждениями людей, которые ею управляют, она сама по себе такая, прошу прощения, метафизическая иррациональная воронка, которая какие-то вещи в себя втягивает. Если она продолжит это свое вращение, что-то такое может опять к ней присосаться.

Собчак: Присоединиться в эту воронку.

Прилепин: Да, покрутиться вместе.

Собчак: Как Крым.

Прилепин: Как Крым.

Собчак: Как Крым. Хорошо. Я почему вам такие вопросы стала задавать вначале, потому что мне кажется, что, конечно, амбиции Захара Прилепина лежат не только в плоскости литературы. То, что происходит с вами сейчас, это очевидно какой-то такой большой и интенсивный  пиар, который должен во что-то вылиться. В связи с этим у меня вопрос: вы планируете политическую карьеру?

Прилепин: Нет, Ксения, я не планирую политическую карьеру. Знаете, почему не планирую? Потому что мне очень сложно заниматься тем, что меня, как это называется, не вштыривает, не торкает. Политика, вы, наверное, представляете себе, что такое политика, это какие-то заседания для решения каких-то вопросов, к которым у меня нет внутреннего любопытства никакого. То есть я в том статусе, в котором я нахожусь, я себя ощущаю гораздо большим политиком, чем, я думаю, половина парламента или часть министерских кабинетов.

Собчак: Ну нет, это просто очень удобная позиция — заниматься все равно, в том числе, политической деятельностью, но говорить, что я при этом не политик.

Прилепин: Ну почему, я говорю просто правду, потому что я давно уже мог бы стать политиком, у меня были разнообразные предложения на этой почве.

Собчак: Нет, но у вас были и попытки, вы создавали, в том числе, если я не ошибаюсь...

Прилепин: С Лешей Навальным мы создавали в свое время организацию.

Собчак: С Лешей Навальным, да, организация «Народ».

Прилепин: Я состоял все это время в партии лимоновской.

Собчак: Ну то есть занимались политикой?

Прилепин: Но это, понимаете, если вы говорите о политике в той форме, в которой я ей занимаюсь, то я занимаюсь политикой, а если говорить в административном виде, то, конечно, нет. Я не собираюсь идти в депутаты и так далее, не в президенты.

Собчак: Точно?  

Прилепин: Ну сто процентов.

Собчак: То есть вы сегодня, 26 июня, вы готовы заявить точно и официально, что в следующую Госдуму вы не пойдете?

Прилепин: В следующую Госдуму я не пойду и даже в послеследующую не пойду.

Собчак: Прямо вот отвечаете?

Прилепин: (кивает)

Собчак: Почему?

Прилепин: Ну а зачем? Вот, Ксения, понимаете, есть занятия, которые совершенно не вызывают у вас никакого любопытства — шить или ездить на лыжах, что-то такое, что вам не нравится. Вот для меня это то же самое, что мне неприятно. Я люблю одиночество с книжками, люблю своих детей. Это мне нравится, я от этого получаю удовольствие. А вот от этого я не получаю удовольствия, поэтому я не буду этим заниматься, потому что мне нелюбопытно.

Собчак: Ну вы знаете, что в ноябре вы заняли восьмую строчку в списке самых перспективных политиков России, согласно исследованиям прокремлевского фонда — Института социально-экономической политики?

Прилепин: Я думал, даже пятое. Восьмое? Ну ладно, хорошо. Спасибо этим людям за высокую оценку моей разнообразной деятельности, но я ни одним шагом, ни одним боком к политике не приближался. Я выпускаю сайт, езжу на Донбасс, пишу книги, пою музыку с недавнего времени. Вот все, чем я занимаюсь. Какое отношение я имею к этим вот людям, я посмотрел эту десятку или двадцатку, я вообще их даже лично не знаю никого оттуда.

Собчак: Не, ну там на первом месте, например, доктор Лиза, она тоже не политик. Это люди, которые набрали некий политический потенциал. Вы же понимаете, что у вас он, очевидно, есть.

Прилепин: Ну есть, ну что мне теперь сделать? Я же не могу его снять с себя.

Собчак: То есть в Думу вы не пойдете, совершенно точно.

Прилепин: Нет.

Собчак: И предложения такие не поступали вам?

Прилепин: Поступали, я отказался.

Собчак: А от кого?

Прилепин: Ну, от кого... От разных людей. И еще поступят.

Собчак: А от кого конкретно? Интересно, это ж не тайна?

Прилепин: Ну, понимаете, эти люди, просто эта сфера практически интимная, эти люди не давали мне оснований для того, чтобы я сливал их предложения.

Собчак: В июле вы проводите литературно-музыкальный фестиваль «Традиция». В подмосковном так называемом Новом Иерусалиме. Вот зачем вы это делаете? Что это за мероприятие, оно уже получило название «Антипикник Афиши», зачем?

Прилепин: Ну это чья-то, наверное, шутка. Я выступаю здесь в странной для себя роли — в роли миротворца. Потому что мне вот как-то взбрело в голову, что, во-первых, надо собрать людей разнородных и даже понятных точек зрения, то есть, привезти в одно место Венедиктова и Лимонова, Ускова и Мишу Елизарова, каких-то ребят-анархистов, монархистов и адвентистов, всех их собрать вместе, чтобы этот день вместе провести. И причем они должны быть не просто разных взглядов, но и самых разных форм своего культурного, как это сказать, разные сферы культуры чтобы они представляли. И поэтому там будут музыканты, там будут лекции по древнерусскому искусству, там будет русская традиционная борьба, там будут эти споры между либералами и патриотами, будет потом музыкальный фестиваль, то есть этого до сих пор никто не делал, мне захотелось это сделать. Чтобы договориться либо не договориться.

Собчак: Понятно. А какой культурный слой представляет Леся Рябцева? Я знаю, что она тоже значится на афише, мне это было странно, то есть я понимаю, что люди разных взглядов — Венедиктов, Николай Усков, писатели различные, какие-то политические деятели. В каком качестве Леся Рябцева там выступает?

Прилепин: Так сложилось, что я мало отслеживаю текущую медийную жизнь и всевозможные скандалы, краем уха до меня доходило, что на Рябцеву обиделись разнообразные деятели, Виктор Шендерович на нее рассердился. Я так понял, что это новый тип хипстерского тролля, и я посчитал, что это любопытно.

Собчак: А она выступает с лекцией какой-то?

Прилепин: Ну она там в неожиданном будет качестве, я не буду открывать секреты, потому что там будут и разговоры, но будут не только разговоры, будут какие-то сюрпризы с ней связанные.

Собчак: Ну, например? Прорекламируйте, может быть, больше аудитории туда пойдет.

Прилепин: Да нет, пускай аудитория будет заинтригована.

Собчак: Нет, просто в каком качестве Венедиктов будет выступать, я примерно, зная Венедиктова много лет, представляю. И даже в каком качестве будет выступать Лимонов, я тоже представляю.

Прилепин: А Лимонов, кстати, пел однажды с Курехиным песни. Поэтому  у Лимонова тоже всякое есть в запасе всякие...

Собчак: А почему вы его, кстати, на афише не обозначили? Там все есть, а Лимонова нет, почему?

Прилепин: Ну я не рисовал афишу...

Собчак: Вы не стесняйтесь.

Прилепин: Я не рисовал афишу. Сейчас скажу, почему. Потому что с Лимоновым созвонились буквально на днях и посчитали, что нам нужен такой зубр из патриотического лагеря, как Венедиктов в либеральном, только что получили согласие, не успели вписать. Я про него говорил в трех эфирах подряд, поэтому как я могу стесняться Лимонова, который меня воспитал вообще.

Собчак: А откуда взялось финансирование на такой большой проект?

Прилепин: Вы знаете, там так получилось, что основная часть участников — это мои друзья: группа 25/17, Миша Елизаров, Серега Шаргунов, Герман Садулаев, и мы с ними договорились, что если там будут деньги, пойдет оборот от билетов, то мы им что-то заплатим, если не будет, то они просто так выступят, потому что мы — друзья. Я так понял, что Венедиктову просто интересно, просто ему любопытно.

Собчак: Ну, Захар, послушайте, мы с вами взрослые люди...

Прилепин: Сейчас, секунду, сейчас я дорасскажу дальше. А дальше там начинается, собственно, Новый Иерусалим, мы договорились с администрацией, им самим интересно, чтобы мы там выступили. Потом вопрос транспорта, мы договорились там с одной компанией, которой тоже интересно нас повозить, в этом поучаствовали, они китайцы, им все любопытно. А уже оставшиеся вещи, связанные с билетами и с плакатами, мы просто с моим товарищем скинулись из своих личных денег, слава Богу, я в последнее время зарабатываю что-то, вот и все.

Собчак: Прямо вот из личных денег скинулись?

Прилепин: Прям со своей карточки снял, что такого-то?

Собчак: Сколько? Сколько?

Прилепин: На данный момент 200 тысяч рублей.

Собчак: 200 тысяч рублей на организацию огромного фестиваля?

Прилепин: Ну, хотите, мы вам потом предоставим отчетность. Я, честно говоря, сам делаю это впервые, если я разорюсь на этом, я тогда скажу всему миру, что я больше не буду этим заниматься.

Собчак: Я просто, можно я честно скажу ту картину, которую видит человек, в том числе и я, когда начала готовиться к эфиру, про Захара Прилепина? С  одной стороны, я вижу Захара Прилепина, который достаточно давно и последовательно высказывает свою позицию и по русскому миру, и по «Новороссии», и по политической какой-то нашей ситуации, делает это последовательно и, как мне кажется, может быть, я ошибаюсь, вполне искренне. С другой стороны, я понимаю, что такое большой фестиваль, я вот знаю очень близко руководство...

Прилепин: Я вспомнил, «Вятский квас» еще нам помогает, конечно же, он неслучайно здесь.

Собчак: Я понимаю, сколько стоит организация, например, фестиваля «Афиша» и сколько стоят подобные вещи.  Понятно, что это не гонорары Шаргунову, он, в конце концов, не Мадонна. Но все остальное: билеты, организация...

Прилепин: А что остальное? Ну билеты, организация...

Собчак: Люди, которые, собственно, создают этот фестиваль, организовывают его и так далее...

Прилепин: Ну вот смотрите, билеты мы напечатали сами, плакаты напечатали сами, организация — это мои товарищи, которым тоже любопытно, как и мне, нас всего там 5 человек.

Собчак: Это все равно достаточно большие деньги. Этот фестиваль.

Прилепин: Никаких денег, Ксения, там, правда, нет, у нас просто разный опыт участия в разных мероприятиях. Я вот, допустим, долгое время участвовал в создании организации, которая ныне запрещена, Национал-большевистской партии, колоссальное количество акций, которые мы проводили, нам задавали те же самые вопросы: кто вам забашлял, где вы все это нашли, кто вам заплатил за это, за то и вот еще за веревку, на которой вы спустились с 12 этажа. Никто никогда ни рубля не давал ни на что, мы никому не могли доказать, в том числе, кремлевским организациям, либеральным организациям, что у нас нету никаких денег, они не циркулируют внутри партии. Если люди хотят чем-то заняться, они найдут лишний рубль на что-то. Но никаких гонораров там не бродит, никаких сверхдоходов ни на что не надо. Если понадобится, я скажу просто, что я балбес и я не знал, что можно в такую фигню впаяться. Надеюсь, что люди, которые со мной этим занимаются, они просчитали риски.

Собчак: Ну просто смотрите, вы...

Прилепин: Вы хотите спросить, есть ли там кремлевские деньги? Там нет их.

Собчак: Я даже не спрашивала, вы уже сами про кремлевские...

Прилепин: Почему вы так долго про это спрашиваете, я пытаюсь догадаться.

Собчак: Послушайте, я понимаю примерно гонорары писателей даже такого уровня, как вы, писателей очень популярных. Я понимаю, что у вас большая семья, которую нужно кормить. И вы явно не тот человек, то есть вы не Лев Блаватник, не Михаил Фридман и не какой-нибудь еще другой олигарх, который может тратить свои собственные деньги на подобные вещи. И когда я вижу Захара Прилепина, писателя популярного, хорошо зарабатывающего для писателя, но не для какой-то олигархической структуры...

Прилепин: Я владею газетой, собственным сайтом...

Собчак: Который имеет свою пиар-службу...

Прилепин: Выступаю в качестве радиоведущего и телеведущего, снимаюсь в кино иногда, у меня книжки переводятся, ставятся спектакли, у меня идут экранизации, у меня, Ксения, много разнообразных уровней...

Собчак: Вы ходите с целой командой людей, у вас есть собственный пиарщик, есть огромная структура, которая вами занимается, у вас есть, вот я тоже читала о том, что в 2013 году в октябре вы проводили у себя на даче в Нижнем Новгороде, в своем доме, огромную встречу, собирали людей самых разных взглядов.

Прилепин: Какую огромную? 15 человек было.

Собчак: Ну в том числе, всем оплачивали дорогу, всех у себя принимали, ради того, чтобы поговорить о судьбах России и Крыма. Ну вот это все вы делаете просто сами на свои собственные деньги?

Прилепин: Да нет, конкретная встреча у меня на Керженце, в моей деревне, были ребята либеральных взглядов, монархических и прочих, кто-то там приехал бесплатно, кому-то нашли деньги, это мы делали вместе с телеканалом Дождь, на котором мы сейчас сидим, они что-то там помогли кому-то с билетами.

Собчак: Они не оплачивали дорогу Михаилу Леонтьеву.

Прилепин: Я, честно, говоря, не помню. Миша Леонтьев, наверное, за свои деньги приехал, едва ли ему кто-то оплачивал дорогу. У Миши-то есть денежки.

Собчак: Но вы собирали прямо каких-то совершенно разных людей разных взглядов.

Прилепин: Но там все было без фейерверков. Я купил 15 бутылок водки, которую мы даже не выпили.

Собчак: А зачем вы собирали всех этих людей?

Прилепин: За тем же самым, зачем мы проводим пикник «Традиции», мне просто любопытно иногда…

Собчак: Соединить несоединимое.

Прилепин: Даже не так. Я иногда, когда смотрю на вас или Максима Виторгана, или на Мишу Козырева, слушаю, читаю ваши блоги — я иногда ловлю себя на той же мысли, не знаю, ловите ли вы себя на этой мысли, что, может быть, вы невсерьез периодически используете какие-то выражения, какие-то, на мой взгляд, достаточно забавные стандарты. Может, вы как-то валяете дурака, может быть, есть какая-то заковырка во всем этом?

Собчак: Например? Что вы имеете в виду?

Прилепин: Примеров этих бесконечное количество. Вот все, что было связано с «Крымнашим» — это все был парад бесконечных двойных стандартов.

Собчак: Ну, например? Давайте все-таки говорить предметно.

Прилепин: Например, когда у нас был спор с Витей Шендеровичем, это было за 2 месяца до начала донбасских событий, бомбежки, в том числе, Славянск и Донецк. И я написал, что сейчас, когда начнутся бомбежки Славянска и Донецка, наша либеральная общественность ни слова не скажет по этому поводу и будет просто терпеливо молчать. На что мне Шендерович написал: «Захар, это исключено, этого никогда не случится. Демократическая власть Киева будет, скрипя зубами, договариваться с Донецком и Донбассом». Потом, когда начали бомбить, Витя Шендерович мило слился с этой темы, стал все это время не замечать ничего и говорить, что…

Собчак: Я за Шендеровича не готова…

Прилепин: Конечно. Я просто привел пример, который мне в голову взбрел. Там есть и другие примеры. Вы хотите, чтобы я вас поймал на слове на каком-то?

Собчак: Меня сложно, честно вам скажу, поймать на слове. Мы можем продолжить.

Прилепин: Я могу сказать.

Собчак: Хорошо, тогда приведите конкретный пример, потому что иначе это не очень состоятельно.

Прилепин: Ну, вот недавно у вас была беседа с Сергеем Шаргуновым, и Сергей спросил, почему вы переоделись только в представителя православной конфессии, а не одели кипу или что-то, связанное с другими конфессиями. Вы сказали, что у меня будет большой фоторепортаж со всеми конфессиями. И его пока не случилось и, я думаю, не случится.

Собчак: Нет, уже случилось. Вы можете посмотреть на сайте «Сноба». А задают мне вопрос, почему я оделась в одну одежду и не оделась в другую — примерно так же, так как это мой был художественный журналистский прием, примерно так же, как спрашивать вас, почему вы написали свой роман «Санька» о нацболе, а не о молодом либерале. Это ваше, собственно, право — написать о том, о ком вы считаете нужным. А мое право как журналиста — использовать те художественные приемы в своих репортажах, какие я считаю нужным. И мне кажется, что вы, как писатель, должны понимать, что такое художественный прием. И насколько он не может кого-либо оскорбить до тех пор, пока это предмет моих фантазий и моих каких-то приемов, которые я считаю правильными. Давайте вернемся к вам и к теме, которую я хотела с вами обсудить. То мероприятие, о котором мы начали говорить, куда вы пригласили самых разных людей: Михаила Леонтьева, Михаила Зыгаря — нашего главного редактора, писателя Сабдулаева, Ивана Миронова, там было много людей, Антон Долин. Самые разные люди. Вы с ними, насколько я знаю по их свидетельствам, обсуждали, в том числе, судьбу Крыма.

Прилепин: Да нет, не обсуждали. Там не было еще никакого Крыма. Может быть, в проброс шла речь, но даже не шла вся эта крымская история. По-моему, Михаил Леонтьев произносил какой-то монолог о том, что Крым должен быть наш — такой прозорливо-провидческий. По-моему, Зыгарь был этим не очень доволен. Но эта тема была — минут 7 у нас заняла. А все остальное время мы обсуждали другие вещи.

Собчак: Но у вас этого провидчества не было. У вас же в романе «Обитель» — вы тоже писали о «Новороссии» гораздо раньше тех событий, которые там происходили.

Прилепин: Я, знаете, Ксения, у меня еще где-то за год до украинских событий, я начал публиковать один за другим тексты, связанные с Украиной. И их вышло очень много — наверное, десятка полтора, и они все вышли за год до Майдана. И я, конечно, потом уже, спустя год после украинских событий, я их перечитал месяца 3 назад. Я был, конечно, поражен, потому что многие вещи буквально расписаны поэтапно: что будет раскол страны, будет гражданская война, какие люди придут к власти, многие из них просто были названы — Яценюк, например. И какие должности будут занимать. Я даже не помню, как это сложилось. Я часто ездил в Киев — у меня там было много приятелей, какие-то вещи они мне сообщили. Но там все этим было пропитано. И потом, когда я слышал из России, что там все придумала Америка, а с другой стороны, из Киева, что это все придумал Дмитрий Киселев и Россия — это все было смешно, потому что все там было настолько назревшее, что я все это уже описал. И не только я. Поэтому да, было некоторое ощущение предсказуемости ситуации.

Собчак: То есть вы чувствовали нарастание ситуации?

Прилепин: Чувствовать — это что-то такое иррациональное. Я просто это видел, слышал, это люди говорили. Большого ума не надо было, чтобы это понять.

Собчак: Вот вы часто жалуетесь в своих блогах, что нашисты не едут на Донбасс, даете интервью на эту тему, что вот есть нашисты, столько денег было в них вбухано, и они никуда не едут, а вот нацболы…

Прилепин: Я не жалуюсь, я констатирую факт.

Собчак: Да, констатируете факт, безусловно. Я лично слышала от одного бывшего нашиста такую версию. Хотела с вами обсудить, насколько вы верите в ее правдоподобность. Что на самом деле еще с давних времен, с самого выхода Лимонова по УДО спонсировалось властью два фронта: с одной стороны — нашисты, с другой стороны — нацболы. И была создана система, при которой эти две организации должны были воевать друг с другом и друг друга ненавидеть. Но на самом деле финансирование шло и на одну, и на другую организацию. И только со сменой Суркова поменялась эта история и риторика игры, появилась другая необходимость в смене ролевых масок, но идея того, что есть противостояние двух финансируемых властью структур радикальных, каждая на своем фронте, она была. Как вы можете это прокомментировать?

Прилепин: Это ахинея в последней законченной степени. Это такая, я даже не знаю, кто это придумал и кому это взбрело в голову.

Собчак: Это говорят изнутри нашистской организации.

Прилепин: Ну, они там, видимо, я и так к ним не очень хорошо относился, а после этих слов буду еще хуже. Во-первых, 200 человек были посажены в тюрьмы на очень великие сроки, часть людей были убиты при самых разных обстоятельствах, сотни людей прошли через административные задержания. Какая-то очень странная система спонсирования. Куда все эти деньги делись? Кому они предназначались? Я сам нахожусь в числе людей, знающих о многих решениях и уж точно отвечающих за идеологию этой организации. Я близко знаю Лимонова и знаю, как он живет — это все не то, что не имеет никакого отношения к действительности, это зловредный бред. А кого спонсировали — я могу сказать, кого спонсировали вот из этих верхних кабинетов. Они спонсировали определенных лидеров правонационалистических организаций, как раз, в том числе, и для того, чтобы в случае чего бороться с национал-большевистской или либеральной угрозой. Вот им давали деньги.

Собчак: Кого вы имеете в виду?

Прилепин: Кого именно — я лично не назову. Я просто знаю, что подментованные квазифашисты молоденькие, их натравливали и на наши митинги, и на все остальные, были драки с ними. И я примерно понимаю, какой был механизм этого воздействия. Они были, многие из них, подментованные. И вот тут ситуация получилась обратная: нашисты не поехали на Донбасс, а наши эти правые движения процентов на 30 или на 47, они поддержали украинский Майдан. То есть, это такое легкое безумие власти, которая вкладывает сначала деньги в тех, кто не имеет никакой ни ответственности истинной за родину, ни какого чувства пассионарности — они сливаются, едва им перестают башлять. А с другой стороны, вот эти правые, которые при первой же возможности побежали туда, нарисовали себе свастики и пошли воевать с донецкими и луганскими ребятами. Бред просто. А больше всех получают другоросы и нацболы по башке и сидят по тюрьмам, которые там единственные и воюют.

Собчак: Ну, не единственные. Там есть еще и другие взаимосвязи.

Прилепин: Там есть и другие правые и другие взаимосвязи, но, тем не менее, я говорю про молодежную политику.

Собчак: Также вы знаете, наверняка, и из разговоров здесь, в России, и из разговора там, по месту боевых действий, что достаточно активное участие принимал в этих решениях и в этих действиях Владислав Юрьевич Сурков, в том, что касалось событий на Украине. Вы с ним из одного города, вы в свое время говорили в интервью, что мы с ним не родственники, хотя родились…

Прилепин: Мы не кровные родственники. Я с ним однажды виделся в Кремле в составе группы молодых писателей — это была первая наша и последняя встреча.

Собчак: Вы виделись один раз в жизни?

Прилепин: Один раз в жизни, да. Сейчас я повспоминал — один.

Собчак: То есть в городе вы не пересекались?

Прилепин: Дело в том, что он меня старше лет на 12-13. Это даже не город, это маленький городок Скопин. И там мы не так далеко друг от друга жили, но когда я вырастал, он был уже взрослым парнем. Потом он ушел в армию и потом больше не возвращался. Когда он уходил в армию, мне было лет 10 — мы никак не могли с ним пересечься. А потом он уже в «Менатеп», все остальное. И судьба нас не свела.

Собчак: Но вас не смущает то, что один из вдохновителей идеи нашистов в России, в том числе, занимается сейчас Украиной и украинским вопросом. Вас не смущает эта взаимосвязь?

Прилепин: Может, смущает, может, не смущает. Я не знаю, какие решения он там принимает, за что он там ответственен. С этим ничего не поделаешь. У нас ограниченный круг чиновников, и они могут заниматься чем угодно: они могут заниматься дурными делами, могут заниматься благими делами.

Собчак: Сурков в принципе может заниматься благими делами, на ваш взгляд?

Прилепин: Я думаю, что в каких-то вещах он — профессиональный человек. Он циник, конечно — в политике все циники. Но я не очень понимаю конкретное поле его действий. Не очень понимаю, чем он занимается, в том числе, и на Донбассе, и занимается ли он этим. Я знаю, что он пришел туда постфактум. Просто мы так разговариваем о Суркове, как будто он там все это придумал. Он пришел, чтобы попытаться какие-то разрулить задачи, которые, на мой взгляд, и не очень разруливаются.

Собчак: Которые не разрулили до него.

Прилепин: Да. Может быть, пытались объединить Донецк с Луганском, которые не объединяются. Может быть, пытались объяснить ополченцам, чтобы они не наступали, а они периодически наступают — там много было разных вещей, которые, как на Украине думают, что там работают под флагом Кремля, а там на самом деле происходят вполне себе самостийные вещи в Донецке и Луганске.

Собчак: А к Стрелкову в партию вы бы пошли?

Прилепин: Я состою в одной партии, в лимоновской партии, и выходить из нее не собираюсь. Что касается Стрелкова, я с очень большим уважением к нему отношусь, и я в каких-то вещах, может быть, его поддержал. Стрелков — он более правый, а я — более левый. Я не уверен, что он сам меня позовет в свою партию. Стрелков — монархист, а я — левак.

Собчак: Но вы же на Донбассе, в основном, общаетесь с полевыми командирами, как я поняла. И судя по вашему блогу, который вы ведете, по помощи, которую вы собираете, вы, в основном, помогаете Мотороле, пишете, отчитываетесь.

Прилепин: Неправда. Мотороле мы как раз не очень помогаем.

Собчак: Ну, о Захарченко вы практически не пишете ничего. Почему? У вас какое-то особое отношение к администрации?

Прилепин: Я не искал просто встречи с первыми лицами. Во-первых, я помогаю далеко не только полевым командирам. Процентов 80 помощи идет домам инвалидов, детдомам, частным лицам. И у меня весь архив траты и дарственные грамоты, и вся видеосъемка, кому и в каком количестве мы что привезли — у меня это все хранится, все это обнародовано. А то, что мы заезжаем в гости к Мотороле и ряду других подразделений — это просто мой личностный интерес. Я просто отслеживаю какие-то развития национального характера на примере этих персонажей. Я знаю Пургина, я знаю еще несколько персонажей, но я не ищу встречи с большими начальниками.

Собчак: Не ищите, потому что они вам несимпатичны?

Прилепин: Да нет, может быть, кто-то мне симпатичен, кто-то — нет.

Собчак: Захарченко вам симпатичен?

Прилепин: Он харизматичный человек, конечно.

Собчак: Возвращаясь к Лимонову. Смотрите, мне когда звонят украинские СМИ, при том, что я, безусловно, в этом конфликте занимаю позицию — я сочувствую этому народу и считаю, что с ним обходятся сейчас крайне несправедливо в его же границах, но я никогда не даю никаких интервью, потому что мне кажется, что одно дело — ругать свою собственную страну внутри своей страны и совсем другое — делать это на другом поле.

Прилепин: Пушкинская позиция такая. Очень хорошая.

Собчак: При этом сейчас сделаю неожиданный поворот к Лимонову, вы сказали, что вы состоите в партии Лимонова, не собираетесь никуда выходить и т.д. Ведь совершенно очевидно, что Лимонов, не знаю, отдает он себе в этом отчет или нет, я думаю, что отдает, вот самим своим переходом в «Известия» абсолютно габриляновские и понятно, как и для чего купленные и сделанные, всеми этими статьями в «Известиях», которые вы наверняка читали и видели эту эволюцию последних двух лет, ведь совершенно очевидно, что он перешел на то другое поле, которое, может быть, он и разделяет искренне и внутренне, но на которое переходить точно не стоило. Почему вы до сих пор поддерживаете его и находитесь в его партии?

Прилепин: Понимаете, газета «Известия», как и ваш журнал, как и журнал «GQ», как и газета «Советская Россия» — это просто бумага, на которой написаны те или иные тексты. У меня изначально позиция уже 15 лет назад была такая, что я вообще публикуюсь везде, где меня принимают с моими текстами, в том числе, и у вас, в «Советской России», в газете «Правда» и в газете «Завтра», и в «Новой газете».  Это именно попытка обращаться к самым разным аудиториям. Я понимаю, кто меня прочитает в газете «Завтра», я не понимаю, кто меня прочитает в журнале «GQ». И мне это любопытно. И Лимонов что, он распустил партию? Что он такое совершил? Он изменил взгляды?

Собчак: То есть вы не считаете, что за 2 года с ним произошла некая трансформация? Вот честно.

Прилепин: Трансформация произошла со всеми. Я считаю, что противоположный лагерь либеральный нарушил такое количество табу, которые не стоило нарушать, что приход Лимонова в «Известия» как-то теряется.

Собчак: Вы же умный человек, давайте не будем эти штампы: либеральный лагерь, нарушили какие-то границы.

Прилепин: Есть какое-то количество людей, которые символизируют определенную точку зрения, и эти люди достаточно всем известны. Хорошо, я не буду обобщать. Часть либеральных персонажей, ассоциировавшихся с этой идеологией, вело себя не совсем разумно, на мой взгляд.

Собчак: Вы так брезгливо немножко называете это либеральными персонажами и при этом одновременно претендуете и своим фестивалем, и встречами у себя дома на роль миротворца. Не кажется ли вам, что…для меня, например, в этом есть большое противоречие: с одной стороны, вы стараетесь всех объединить — зовете людей разных взглядов, устраиваете фестиваль, куда приглашаете и Венедиктова, и Лимонова. С другой, это сквозит во всех ваших постах, вы с такой брезгливостью говорите о либеральных персонажах.

Прилепин: Во-первых, не с брезгливостью, а с болезненным чувством, потому что все-таки наблюдение глубоко страдающих людей по ту сторону украинской границы на территории Донбасса и Луганска, оно меня вводит в состояние некоторой раздражительности, про которых мои бывшие приятели из числа прогрессивной общественности выражаются крайне отвратительно.

Собчак: Но стоит ли тогда брать на себя роль миротворца, если вас так раздражают либералы?

Прилепин: Я же не выступаю в качестве Иисусика, который говорит: «Давайте всех будем любить, давайте, чтобы был мир везде». Я иду со своими взглядами и их выражаю этим людям, и нахожу в себе силы этих людей усадить за один стол, но это не значит, что я устраняюсь из этого противостояния. Я внутри него нахожусь и пытаюсь из последних сил найти какие-то общие слова, общие интонации, которые не заставят нас окончательно друг друга передушить — вот и все. Какое в этом противоречие?

Собчак: Противоречие в том, как вы отзываетесь о либералах. Это показывает ваше к этому отношение и не дает возможности быть в роли этого миротворца.

Прилепин: Ну, я периодически высказываю другие взгляды, заступаюсь за каких-то людей, стараюсь в себе человечность сохранить по этому поводу.

Собчак: В 2011 году на встрече писателей с Путиным вы задали Владимиру Владимировичу вопрос о расследовании Навального по «Транснефти», секрету успеха Геннадия Тимчененко. Мы все помним  это выступление. Вас сейчас интересует подобное расследование или ваш интерес поугас к этой сфере?

Прилепин: Если представится такая возможность и будет подходящая тема — ничто не остановит меня, чтобы задать подобный вопрос.

Собчак: Сейчас такой темы нет? Вас не интересуют последние события?

Прилепин: В данный момент у меня в голове такой темы нет, собственно, у меня даже тогда ее не было. Я просто проштудировал прессу и последние скандалы и нашел какие-то вещи, которые меня взволновали. Я не отслеживаю экономическую повестку дня. Я думаю, что такие темы в случае новой встречи найдутся.

Собчак: А зачем вы тогда об этом спросили, если вы не отслеживаете?

Прилепин: Я какие-то вещи на тот момент и ранее, касающиеся экономической повестки дня и состояния коррупции в России, они для меня…я просто долго время работал и сейчас работаю журналистом. Но сейчас я меньше пишу на эти темы. Я, в принципе, понимал, как устроена эта система, я понимаю, что там происходит. И каждое новое коррупционное дело — у меня нет никакой нужды его отслеживать. Просто мне сказали об этой встрече — я посмотрел, о чем мне было бы любопытнее всего спросить. Не спросить, какой-то философский вопрос поднять, а спросить какую-то конкретную тему. Мне интересен был даже не ответ на этот вопрос, а просто психическая реакция человека. Вот мне было это гораздо более любопытно.

Собчак: А мне интересно было, если говорить о психических реакциях и вообще поступках и мотивациях, как вы считаете, Навальный, который вел все эти расследования, весь дискус до «Крымнаша» был вокруг того, бросит ли Навальный либералов ради националистов или он все-таки бросит националистов ради либералов. И либералы, в том числе писатель Акунин и прочие, больше всего переживали из-за неких националистических взглядов Навального и боялись, что он использует их для того, чтобы прийти к какой-то власти. И на самом деле внутренне исповедуют какую-то совершенно другую идеалистическую идеологию. Крым как раз показал, что вдруг совершенно против интересов большинства и очевидного одобрения большинства Навальный занял позицию либералов. И, наоборот, оттолкнул от себя националистическое крыло и разорвал в этом смысле с националистами. Как вы считаете, почему он так поступил? Ведь он — умный политик, на мой взгляд. С точки зрения политического хода это был явно ход проигрышный.

Прилепин:  Почему проигрышный?

Собчак: Ну как, большинство поддерживает, националисты поддерживают.

Прилепин: Смотря где, вы считаете, большинство.

Собчак: В нашей стране.

Прилепин: Во-первых, в России нацоналисты точно не составляют большинство и крайние националистические идеи…

Собчак: Нет, присоединение я имею в виду.

Прилепин: Можно здесь считать большинство, а можно считать, как часто считают, что весь мир против России — можно считать большинство там. И Алексею гораздо, может быть, проще быть первым с этой стороны, со стороны прогрессивного мирового общества, стоящего, в том числе, за российской прогрессивной общественностью, чем с той стороны, где ему искренне кажется, где это мнение толпы, где при любом новом кризисе и очередном повороте мгновенно развеется и рассосется с первыми сквозняками, и он будет первым уже здесь в качестве Керенского.

Собчак: То есть вы отдаете себе отчет, что за мнением этой стороны стоит мнение мирового прогрессивного общества?

Прилепин: Не за мнением этой страны.

Собчак: За мнением этой стороны, стороны, которая выступила против присоединения. Вы сами только что это сказали.

Прилепин: Оно не модулирует, это мнение, но, тем не менее, есть прогрессивное человечество, которое на какие-то вещи, происходящие в нашей стране, смотрит с  заботой и нежностью. И, конечно же, Алексею, может быть, импонирует это внимание, импонирует то, что он в меньшинстве, но это очень сильно, очень ярко, очень деятельно-пассионарное меньшинство. И оно когда-то в его понимании должно стать большинством. Он, может быть, искренне убежден в этом.

Собчак: Вы считаете, что в России это пассионарное меньшинство большинством никогда не станет?

Прилепин: Оно, слава Богу, никогда не станет большинством, хотя оно периодически им становилось: в 1991 году, в феврале 1917 года.

Собчак: Понятно. Позиция ясна. Про «Ракету» еще очень хочется с вами поговорить. Для меня было самое странное — это соединение щуки, лебедя и рака. Почему вдруг вы, писатель, философ Захар Прилепин и актер такого провокационного жанра Охлобыстин, и актер Пореченков. Что это за соединение такое в телевидении «Ракета»? Как оно родилось? Это трио «Виа-гра» практически?

Прилепин: Я пытаюсь придумать какие-то основания для нашей встречи, и я помню, что каждый из нас поочередно ездил на Донбасс с теми или иными целями. Это одно из оснований. У нас есть какие-то общие убеждения жизненные.

Собчак: Ну как это произошло? Как втроем? Вы что, пригласили их тоже на дачу к себе?

Прилепин: Никого я не приглашал.

Собчак: Как родилась эта идея?

Прилепин: Механика простая: мне позвонил Пореченков и сказал: «Слушай, вот есть один проект. Давай встретимся, возможно, его удастся воплотить».

Собчак: А проект этот откуда взялся?

Прилепин: Я, честно говоря, не спрашивал Пореченкова. Он пришел ему в голову, он посчитал, что сейчас есть для этого возможность. И это было 2 недели назад. Честно говоря, я последние 2 недели провел в Крыму, я даже не участвовал в пресс-конференции. Не знаю, как сейчас все эти шестеренки работают. Мы встретились, пообщались и еще раз убедились, что на все вещи, которые происходят в России и в ее идеологическом поле, смотрим плюс-минус схожим образом, и посчитали, что есть возможность и необходимость запустить подобный проект. Я к нему, честно говоря, к его механике не имею отношения.

Собчак: Охлобыстин в какой момент присоединился?

Прилепин: Сразу же на первой встрече был Охлобыстин и Пореченков.

Собчак: Слушайте, ну генеральный продюсер канала «Ракета» Александр Казаков — это человек, который бывший лидер прокремлевского молодежного движения «Местные». И этот факт отрицать уже бессмысленно. Он — бывший член общественной палаты, возглавляет некий сейчас центр очень странный, со странными ушами финансирования стратегического планирования при парламенте «Новороссии». Почему такой человек является генеральным продюсером?

Прилепин: Я знаю Сашу Казакова — он хороший организатор.

Собчак: Он близко контактировал с Сурковым в свое время.

Прилепин: Хорошо, что вы все в прошлом времени.

Собчак: Бывших в определенных профессиях не бывает.

Прилепин: Давайте будем считать, как мне часто очень говорили, так как я — ОМОНовец, я внедрен в партию, потом внедрен туда, внедрен сюда.  Это смешно. Саша там не работает, он оттуда вышел. И так как он мой близкий товарищ, он мне подробно объяснил с какой целью он…

Собчак: С какой же целью?

Прилепин: Видимо, на многие вещи, которые мы с вами уже обсуждали, он смотрит схожим образом: те вещи, которые моделируются специализированно Кремлевской администрацией, они не всегда удаются в силу тех или иных причин, потому что там слишком много завязано на вещах не личностных, не умственных, а на каких-то корыстных.

Собчак: А кто же бывшему лидеру движения «Местные», которое в свое время поддерживал Сурков, кто же Охлобыстину, вам и Пореченкову смог выделить такую сумму денег для финансирования на запуск проекта?

Прилепин: Канал еще не запустился, насколько я знаю.

Собчак: Ну как? Иван Охлобыстин заявил, что вы уложитесь где-то примерно в 1,5 млрд. долларов.

Прилепин: Ваня сказал так, да? Ну, спросите у него.

Собчак: Вы знаете, что если 1,5 млрд. долларов — вы точно не сможете говорить, что эти деньги вы взяли со своих гонораров.

Прилепин: Если найдут деньги, наверное, мы узнаем, кто даст такие большие деньги.

Собчак: Вы участвуете в этом, даже не зная, кто будет финансировать этот проект?

Прилепин: У нас есть ряд, насколько я знаю по разнообразным событиям, ряд людей, не входящих в госструктуры, которые всерьез озабоченны какими-то вещами. Условный пример, он не имеет никакого отношения к «Ракете» — Малофеев.

Собчак: «Спас», Малофеев и неслучившаяся история с Fox News.

Прилепин: Есть такие люди. Он — не единственный человек. Просто он периодически появляется на моем горизонте и, видимо, расчет был на одного из таких людей. И этого спонсора, видимо, пока еще нет, как я понимаю.

Собчак: Вы ищете своего Малофеева?

Прилепин: Наверное, они ищут своего Малофеева, потому что я ничего не ищу.

Собчак: А что будет на этом телеканале?

Прилепин: Я так думаю, что будут какие-то…все те вещи, которые у нас произносятся с лукавым или фарисейским, или недальновидным каким-то видом, они все должны произноситься всерьез. Все те вещи, которые сегодня уже есть, за них надо, так или иначе, отвечать своим естеством. Я хочу, чтобы повестка дня не была заляпана руками этих квазигосударственных патриотов. Мне очень хочется, чтобы многие люди этим занимались.

Собчак: Кого вы туда пригласите? Киселева пригласите, Соловьева пригласите или кого? Леонтьева, может быть?

Прилепин: Я думаю, что ни тот, ни другой — Соловьев уж точно туда не пойдет.

Собчак: Ну кто будет костяком?

Прилепин: Вот мы втроем будем костяком, будем вести по 7 программ.

Собчак: Отлично. В этом году у вас вышел музыкальный альбом под названием «Охотник». Я нашла замечательные слова в одной из песен. Я не знаю, может быть, вы даже с ними будете делать свои майки вот эти. «Пора валить тех, кто кричит: «Пора валить!». Вы это серьезно?

Прилепин: Вы знаете, Ксения, как вы замечательно сказали, что в своем творчестве я могу позволить себе самые разнообразные вещи и не обязан на эту тему объясняться.

Собчак: То есть это ваш лирический герой?

Прилепин: Нет, это не лирический герой.

Собчак: Или это все-таки вы признаете?

Прилепин: Вы — образованный человек и прекрасно знаете, что зачастую литература и музыка работают в пространствах таких даже не переходных, а за гранью: «Я убил шерифа», «Кишкой  последнего попа царя удавим» — это если вспомнить русскую классику. Там много чего происходит.

Собчак: Вы с этой строчкой согласны? Вы, Захар Прилепин, согласен ли со строчкой песни: «Пора валить тех, кто кричит: «Пора валить!»?

Прилепин: Вы понимаете, это строчка песни: «Пора валить с пьедестала тех, кто говорит: «Пора валить!».  Пора перестать обращать внимание на тех людей, которые вместо «Здравствуйте» говорят «Пора валить».

Собчак: Я правильно понимаю, что вы сами уже не выезжаете в Европу? Пореченков, я знаю, уже не выезжает. Он невыездной.

Прилепин: Я выезжаю еще в Европу. В какую-то страну меня не приняли.

Собчак: Это в какую?

Прилепин: Я не помню. У меня был какой-то отказ.

Собчак: В Польше?

Прилепин: Нет, но в Польше я тоже давно не был. Как-то, видимо, просто перестали звать.

Собчак: Когда вы в последний раз были в стране Евросоюза?

Прилепин: Я был в Швейцарии.

Собчак: Швейцария — не страна Евросоюза.

Прилепин: Нет? До Швейцарии я был на Кубе, до Кубы я был во Франции.

Собчак: То есть после этого не знаете пока, закрыт вам въезд или нет?

Прилепин: Я знаю, что у меня есть проблемы с переводами моих книг. Они возникли, и благословенная святая и свободная Европа не хочет издавать книги от человека, поддерживающего сепаратистов. Ряд издательств категорически отказались.

Собчак: То есть, вы обвыкаетесь теперь жить здесь. И поэтому, конечно, тех, кто призывает валить, вам как-то не хочется…

Прилепин: Почему обвыкаюсь? Я прекрасно перемещаюсь по миру, я просто надеюсь на благоразумие мира, который понимает, что есть право на высказывание разнообразных точек зрения.

Собчак: С этим я полностью согласна.

Прилепин: Есть господин Курков, который издает свою книгу про Майдан, но почему-то в Европе не хотят мою книгу про Майдан издать. Я так искренне по-детски удивляюсь: почему же вы так нелюбопытны, однообразно и банально нелюбопытны?

Собчак: Захар, я знаю, что вы участвовали во второй Чеченской войне.

Прилепин: И в первой, и во второй.

Собчак: А вам приходилось убивать людей?

Прилепин: Мне приходилось стрелять в те места, где находился противник. Не предполагаемый, а реальный. В упор — нет.

Собчак: То есть, вы не знаете, убивали вы или нет?

Прилепин: К счастью, да.

Собчак: А могли бы убить человека?

Прилепин: Это была моя работа. Конечно, мог бы.

Собчак: Понятно. Я дарю вам эту книгу. Тут даже написано.

Прилепин: Андрей Белый «Петербург».

Собчак: Понимаете, почему я вам ее дарю?

Прилепин: Во многом, как кому-то кажется, провидческий роман про предреволюционную Россию.

Собчак: Вам кажется не провидческим?

Прилепин: Нет, почему? Просто в мире Белого я чувствую себя всегда неуютно — там слишком много ложных и лишних жестикуляций. Я как поэта его гораздо больше люблю.

Собчак: А с кем-то из героев романа ассоциируете себя?

Прилепин: Нет.

Собчак: Спасибо вам большое за эту возможность пообщаться.