Собчак: Константин Юрьевич, наверное, первый вопрос связан с тем, что все ждут в сентябре, премьеру в «Ленкоме», «Борис Годунов». Расскажите, почему вы приняли такое решение – «Ленком»? Богомолов: Марк Анатольевич, видел серию спектаклей, звал в течение, наверное, двух лет. Как-то мы ходили вокруг да около, выбирали материал, и в какой-то момент мы остановились на Сорокине, потом отказались по разным причинам от Сорокина. Искали снова и после Сорокина пришли к Пушкину. Собчак: Отказались от Сорокина почему? Богомолов: Это была сложная и долгая история, которая болезненна, наверное, для «Ленкома», я не хотел бы ее комментировать. Собчак: Марк Анатольевич не очень хотел? Богомолов: Нет, это сложно. Как-то так сложно и отказались. Не буду это комментировать. Я очень хочу сделать Сорокина, я его очень люблю, и Захаров его очень любит, но не сложилось. Я надеюсь, в другой раз сложится. Это касалось «Дня опричника», которого Захаров уже пять лет назад пытался делать, был момент – предложил мне делать. Собчак: По политическим соображениям не сложилось? Богомолов: Нет, политических соображений не было, исключительно по каким-то творческим соображениям. Я потом перешли к Пушкину, что, в общем, рядом, Сорокин с Пушкиным. Я серьезно, без дураков говорю. Я считаю, что после … Собчак: Новая словесность? Изобретение новой словесности? Богомолов: Я считаю, что это величайший стилист, человек, который наиболее свободным, сложным и интересным образом чувствует русский язык, после Пушкина. Собчак: Я знаю, что он один из ваших любимых писателей. Богомолов: Не просто любимый, я предполагаю, что я что-то понимаю в языке и в литературе, я абсолютно уверен, что это человек, о котором будут исследования писать через века, и он останется в истории русской литературы, как и ряд великих писателей. Потом набрели на Пушкина, на «Бориса Годунова». Как-то после «Карамазовых», Марк Анатольевич, посмотрев спектакль, зашел за кулисы и подтвердил свое приглашение, и мы окончательно ударили порукам, и вот в сентябре будет премьера. Собчак: Но вы осознаете, зачем вас Марк Анатольевич позвал в «Ленком»? Я скажу честно, что, наверное, большинство ваших зрителей придут в «Ленком» на ваш спектакль впервые со времен «Юноны и Авось». Ну реально. Богомолов: Maybe. Я думаю, что часть зрителей во МХАТ пришла впервые в какой-то момент. Собчак: МХАТ в этом смысле все-таки не «Ленком», согласитесь. Богомолов: Естественно, не «Ленком». Собчак: Кстати, как вы относитесь к ленкомвской манере? Богомолов: Я очень люблю ее и Захарова очень люблю. Мне очень близок его тип юмора, сарказма, отношения к театру, отношения к драматической игре и школы актерской. Собчак: Вам чем близок конкретно? Богомолов: Он человек ироничный, очень ироничный, и я человек ироничный, он человек циничный, я тоже… Собчак: Если мы говорим о его стиле в профессии, о методе его? Богомолов: Я люблю зрелищность. Я не стесняюсь сказать, что я люблю зрелищность, я люблю пошлость, я люблю игру. И вообще я считаю, что театр – это игра, обман, и я ненавижу скотски серьезное проживание на театре. И не люблю традиционную русскую актерскую школу. Ну вот не люблю. Собчак: То есть ленкомовская пошлость в этом смысле, она… Богомолов: Театр – пошлое дело, это грубое дело, это в хорошем смысле грубое дело. И в «Ленкоме» это очень сильный замес, очень мощный замес. Это надо уметь еще делать, профессионально делать и со вкусом делать. Пошлость тоже надо иметь делать со вкусом, в нее надо уметь играть. Вот они умеют в нее играть. Кстати, мне очень комфортно с артистами старшего поколения в «Ленкоме», вот это редкая вещь, мне, пожалуй, впервые за мою карьеру чрезвычайно комфортно с актерами старой школы, собственно, захаровской школы. Собчак: То есть вы в качестве наживки для ребрендинга, такая система взаимоотношений вас не пугает? Богомолов: Не знаю, это не мое дело, я – наживка для ребрендинга. Я думаю, любой человек в таких взаимоотношениях преследует свои цели. Свои цели преследует Захаров, свои цели преследует театр, свои цели преследую я. Понятно, что для меня «Ленком» это тоже можно как-то сформулировать цинично. Это не только союз большой любви, хотя мне приятно, что Захаров действительно, я чувствую такие вещи, ко мне хорошо относится, с интересом. Собчак: Пока вы о нем ничего в Фейсбуке плохого не пишете, значит, все хорошо. Богомолов: Я вообще в последние полгода ни про кого в Фейсбуке плохого не пишу. Собчак: Да ладно? Мы еще про это поговорим. Там за вами действительно интересно следить. Но сейчас о другом. Я хотела вернуться к «Борису Годунову». Последняя нашумевшая постановка, режиссерская работа была у Владимира Мирзоева – фильм с оригинальным текстом. Как вы относитесь к нему? Наверняка видели. Богомолов: Я не видел. Собчак: Серьезно? То есть вы ставите «Бориса Годунова» и не отслеживаете тех, кто делал что-либо до вас? Богомолов: А зачем? Собчак: Вы в такой канон классический погружаетесь, мне кажется, это необходимо. Нет? Богомолов: Скажу честно, я его не видел до начала работы, я посмотрел куски его, у меня сейчас нет времени посмотреть целиком. Собчак: То есть куски видели? Богомолов: Кусочки посмотрел буквально неделю назад. Спектакль через несколько дней выйдет на сцену и будет собираться на сцене, потом будет перерыв и перед премьерой в сентябре несколько прогонов. Я его посмотрел неделю назад кусками. Я посмотрел, что-то мало ли я кто-то, чего-то… Собчак: И? Богомолов: Нет, все нормально. Собчак: То есть вообще про другое? Богомолов: Про другое, про другое точно. Есть какие-то стилистические иногда совпадения, но это не трагично, не принципиально, там совершенно другое, о другом и по-другому сделано. Собчак: А другое – это про что, и какие стилистические совпадения есть с Мирзоевым? Богомолов: Стилистические исключительно в современности, условно говоря, в современности костюмов. Ничего в этом нового нет, ни Володя, ни я, никто не первый в этом – сделать классику в современных костюмах. Собчак: Про другое – про что? Богомолов: Это очень трудно определить, про что. Я не знаю, про что. Это такие прирожденные убийцы немножко. Гришка Отрепьев – в этом есть немножко от, я вообще люблю тарантиновскую эстетику в театры вносить, в этом есть что-то от «Бешеных псов», это такая банда, которая собирается грабить, условно говоря, Банк России, это такая сборная солянка людей, прирожденные убийцы. И Гришка – человек, у которого нет определенной цели, кроме сжечь свою жизнь. Это все глупо звучит, когда начинаешь выражать. Там главное, на самом деле – стиль и игра, а стиль крайне ироничный. Собчак: А насколько надо учитывать то, что было сделано до тебя, если берешься за такие темы, как «Борис Годунов»? Богомолов: Конечно, нужно учитывать. Просто есть какие-то вещи, которые повторять не хочется, но они, безусловно, талантливы. Учитывать каким-то образом нужно. Собчак: То есть вы познакомились со всеми, кроме Мирзоевым? Богомолов: Да ни с чем я не знакомился. Слушайте, в обозримом прошлом нет каких-то сверх значимых постановок «Бориса Годунова». То, что я знаю про это, то и знаю. Меня как-то это совершенно никогда не парит, потому что я прекрасно понимаю, что я делаю свою историю. Я понимаю, что вряд ли кто-то в прошлом соединил это с этим и сделал так, как я сделаю. Собчак: Постмодерн, мне кажется, он из этого состоит, он предполагает изучение и какое-то другое переосмысление того, что было до тебя. Богомолов: Я не верю в этот термин – постмодернистский – и во все эти дела. Собчак: Вы не считаете себя постмодернистским режиссером? Богомолов: Нет. Понимаете, есть очень простая вещь, для кого-то это соединение разных текстов, для меня это единый текст, для меня соединение эстрады и классического материала, эстрадной песни, самый элементарный и грубый пример, или соединения разных текстов, разных материалов в одном произведении – это не является сложением разнородных элементов. Собчак: Бодрийяр, говоря о постмодерне, именно это и имел в виду, что это и есть постмодернистский прием, когда ты соединяешь уже понятные и знакомые… Богомолов: Для меня это единый текст, я не соединяю. Да, я беру текст, который един. Для вас это, может быть, соединение, но для меня это не является соединением, я не вижу разнородности этих элементов. Соответственно, я не получаю кайфа от того, что я соединю разнородные элементы. Для меня это все существует как в едином тексте. Собчак: То есть в том же «Гаргантюа и Пантагрюэль» совместимость каких-то эстрадных песен с текстом Рабле, с какими-то вставками… Богомолов: Ксения, это вопрос широты обзора. У вас в поле зрения попадает одновременно Рабле, я не знаю, Хармс, эстрадная песня и прочее или не попадают? Вот и все. Или вам надо повернуть голову – и вы увидите рядом это. Собчак: Просто когда это попадает в единый обзор, это и называется постмодерном. Богомолов: Стоп. Когда это соединяет человек, берет и соединяет, то тогда предполагается, что это постмодерн. Я не соединяю, я просто говорю вам, что это все едино. Я не пытаюсь это соединить, что важно. Я как бы говорю, что это естественно. И раз за разом в каждом спектакле я пытаюсь убедить людей, и так и происходит, сначала рецензенты пишут, что это дикое, адское смешение, потом начинают думать: «Видимо, это какой-то стиль». Пять лет назад я делал то же самое, может быть, в меньшей степени профессионализма, наглости и прочее, но я делал то же самое. Просто медленно, шаг за шагом отвоевывая пространство, я более-менее убедил людей воспринимать это как некий подчерк. Окей, пускай это воспринимается как некий подчерк. Собчак: Я бы хотела перейти к другой теме – ваши посты в Фейсбуке. Все-таки есть такое ощущение лично у меня, я вас читаю постоянно, что от вас все время, говоря журналистским языком, идет информационный слив, то есть еще не запретили, но уже скоро запретят, не дали провести репетицию… Богомолов: Иногда. Ну не дали провести репетицию – это вы немножко сочинили. Собчак: Образно, то есть все время ты погружаешься в некий контекст ваших отношений… Богомолов: Это же не мой дневник, это СМИ. Собчак: Это такой осознанный тонкий шантаж или это… Богомолов: Как вся наша жизнь, как любое общение, это отчасти шантаж, отчасти слив. Собчак: Немного да? Богомолов: Ну конечно. Слушайте, вы же общаетесь с людьми, вы же что-то сливаете в компании про кого-то. Собчак: Одно дело в компании, другое дело – в Фейсбуке. Богомолов: А какая разница? Естественно, я не солью в Фейсбуке то, что я солью в компании, но я солью то, что нужно этой компании, фейсбучной компании. Собчак: Это помогает, этот метод? Богомолов: Да фиг его знает. Это часть нашей жизни. Собчак: Давайте смотреть по результату. В итоге с Табаковым и с МХАТом вы расстались. То есть, может быть, это, наоборот, навредило? Богомолов: Я буду в следующем сезоне делать работу в МХАТе. Собчак: Какую? Богомолов: Не скажу. Большую, очень большую. Собчак: По классике? Богомолов: Да. Собчак: Достоевский был, Пушкин был. Богомолов: По Шекспиру. Собчак: «Макбет»? Богомолов: Не скажу. Поэтому, что значит «расстался»? Был момент ссоры, был момент проблем. Достаточно быстро мы нормализовали отношения. Фейсбук и мешает, потому что это дикая зависимость, идиотическая зависимость, это понятно, но, слава Богу, я хоть не играю в компьютерные игры. По крайней мере, у меня эта зависимость есть – просматривать. С другой стороны, это игра – игра с общественным мнением, игра с собственной презентацией в мир. Собчак: Вы не боитесь, что общественное мнение, одно дело – когда эти люди приходят к вам в театр и ждут классического стиля Богомолова и ждут этих провокаций, манипуляций, и знают, что с ними будут играть во время вашего спектакля, а другое дело – когда с ними играют в Фейсбуке. Не боитесь ли вы, что этим создается ощущение, знаете, как в той притче «Волки! Волки!», то есть запрещают, запрещают – не запретили, запрещают, запрещают – опять Богомолову не запретили, а в третьи раз, когда действительно будут запрещать… Богомолов: Посмотрим. Пока все ничего. Ну я же тоже с умом это делаю. Шутки шутками, где-то это бывают эмоциональные срывы, которые приводят к каким-то проблемам, которые у меня возникают в Фейсбуке, национальный срыв. О чем-то я жалею, что я написал, это не надо было делать, и у меня возникли проблемы. Собчак: Вы что имеете в виду, чего не надо было делать? Богомолов: Наверное, не надо было всей этой истории с «Карамазовыми» через Фейсбук. Собчак: Да, мне тоже так казалось. Богомолов: Я был в таком эмоциональном… Может быть, этот год был самым тяжелым и напряженным в моей жизни. Я, наверное, никогда не испытывал такого эмоционального напряжения, психического давления, как в ноябре, декабре, январе, феврале прошедших. Собчак: Это было связно именно с творчеством или с политической ситуацией? Богомолов: Это было связано со всем. Это был очень тяжелый выпуск, это были очень тяжелые репетиции, это был очень тяжелый процесс, самый тяжелый в моей жизни. Это была крайне физическая усталость, это была очень сложная ситуация, которая возникла тогда, и конфликт очень тяжелый. Это был очень тяжелое расставание с театром, это были очень тяжелые объяснения. Это вслед накатившаяся информационная волна, слава Богу, я хотя бы уехал в Польшу и был там. Но когда ты репетируешь и ты понимаешь, что у тебя после репетиции 50 звонков от всяческих, из которых ни один не определился… Собчак: Вы отчасти сами это провоцировали. Богомолов: Да нет. Слушайте, я не провоцировал ничего. Это было крайне неприятно, потом все эти киселевские дела возникли и так далее. Собчак: Мне кажется, вы, как умный человек, должны быть готовы к таким вещам. Богомолов: Я не готов. Я не настолько умен, чтобы быть готовым… Собчак: Не кокетничайте. Богомолов: Хорошо. Я не настолько опытен, чтобы быть … Я не настолько опытен в публичном своем, я могу играть, что я публичный человек, но я человек не настолько публичный на самом деле, все это игра. И, конечно же, все это очень сильно выматывает, я не скажу, что ранит, это выматывает, это психическое напряжение просто. Слава Богу, у меня хватает юмора и азарта осознавать это как игру и играть в это. Слава Богу, у меня хватает внутренней свободы послать все, ну и какая-то есть интуиция кошачья и способность на лапы падать. Собчак: Про способность выживать в таких условиях. Главная претензия, которую я слышу среди тех же героев Фейсбука, сидящих потом в кафе и обсуждающих ваши посты, состоит в том, что вы при этой ловкой игре со зрителями, выкручивании рук благодаря постам в Фейсбуке по поводу каких-то театральных интриг… Богомолов: Мне кажется, вы очень преувеличиваете фейсбучную историю, ну окей. Собчак: Хорошо. При этом вы ставитесь в государственных театрах и за государственный счет, берете деньги у государства. Как вы внутренне решаете эту дилемму? Богомолов: Никак. Собчак: С одной стороны, такие выпады… Богомолов: Какие выпады? Собчак: В сторону ваших работодателей, в том числе. Богомолов: Секунду, у меня работодатель есть Табаков, Захаров и прочие. Собчак: Понятно. С одной стороны, вы часто пишете, и справедливо, что вас зажимают, о какой-то цензуре и так далее, с другой… Богомолов: Ну неправда. Я в каждом интервью последний год, начиная с «Идеального мужа», везде подчеркиваю: не было цензуры. Не было цензуры. Собчак: Но были попытки. Богомолов: Не было. Собчак: Что-то сократить, что-то… Богомолов: Ксюша, вы помните, мы были на премии «Сноб», я сказал: «Нет проблемы. Я ставлю «Карамазовых», я все время это подчеркивал. Нет проблемы и не было проблемы у меня с цензурой. Меня не цензурировали. Собчак: То есть проблемы с государством у вас нет? Богомолов: Нет, у меня нет проблем с государством. Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
