«Будем живы — не помрем». Вася Обломов и Ксения Собчак об ощущениях от 2015 года

Собчак: Мы в прямом эфире и у нас последний эфир этого года. И сегодня мой гость - поэт, музыкант Василий Обломов. Привет, Вася.

Обломов: Всем привет. Да, всем здравствуйте, дорогие друзья, зрители телеканала Дождь. Важно, чтобы он не оказался последним, в принципе, эфиром.

Собчак: Поэтому говорить надо крайним.

Обломов: Ну да, наверное, потому что время сейчас такое, что надо говорить про крайний эфир. Мне нужно спеть песню.

Собчак: Да, если хочешь. Тут не то что прям нужно, если хочешь.

Обломов: Меня часто зовут для того, чтобы я пел песни почему-то.

Собчак: А у тебя это хорошо получается.

Обломов: Вот я расскажу песню, поскольку сегодня новогодний эфир, я решил сделать, в общем, так или иначе, все должно относиться к уходящему году, поэтому песни называется «Письмо Санта Клаусу».

Собчак: Вот такая вот грустная песня про Новый год от Васи Обломова.

Обломов: Новогодняя.

Собчак: Да, у тебя такое вообще настроение в этот год или это у тебя перед Новым годом такое настроение?

Обломов: Моя меланхолия намного более ярче, чем та радость, которую я показываю по телевизору. Ну, конечно, да, год печальный, очень плохой.

Собчак: Ну послушай, год плохой, но, может быть, следующий будет лучше? Вот, собственно, об этом я и хотела с тобой поговорить, пригласить тебя как своего старого друга, как человека, собственно, одного поколения со мной. Что уж стесняться, у нас с тобой небольшая разница в возрасте, я 1981-го, ты, насколько я понимаю, 1984 года. Разное у нас с тобой совершенно начало жизни. И в этом смысле мне показалось, что разговор с таким человеком как ты может получиться очень интересным, с точки зрения всех тех событий, которые происходили, с точки зрения подведения неких итогов года. Вот ты — мальчик, который вырос, вот я даже выписала, в северном каком-то жилмассиве города Ростова-на-Дону, самый криминальный район, Ростов-на-Дону, прекрасный город. Главная достопримечательность — крупнейшее кладбище в Европе и местный «Черкизон».

Обломов: Было, по-моему, сейчас не знаю, но было такое, да.

Собчак: Вот как вообще это отразилось на твоей жизни, как ты воспринимаешь наше с тобой поколение? Вот это что за поколение? Многие его называют потерянным, многие считают, что это люди, которые родились на стыке времен, когда уже прошли все приватизации и ваучерные аукционы, но еще не наступила нормальная жизнь. Вот как ты это определяешь?

Обломов: Ну мне кажется, что обостренное чувство справедливости, которая во мне есть, во многом вышла именно потому, что я жил в Ростове-на-Дону. В той среде, в которой мы росли, я не могу сказать, что я жил, рос на улицах и т.д. — нет, абсолютно нет. Мама меня отдала в музыкальную школу, чтобы я по улицам не шастал.

А касательно того поколения, проблема в том, что ну как-то люди, может быть, каких-то упущенных возможностей и т.д. Но той свободы, которая была дана людям в 90-е годы, ее, видимо, не хватило на то, чтобы общество как-то поменялось, а мы росли как раз в этот переходный период. Ну, то есть, когда в стране шли глобальные перемены 90-х годов, мне было глубоко плевать, я учился в школе, слушал «Нирвану» и абсолютно не обращал внимания на танки там где-то или что-то, вообще абсолютно было безразлично. Понравилось, что в школьной форме не нужно было ходить. Вот эти все веяния, то есть, что появилась «Кока-кола», «Макдональдс» и т.д.

Собчак: Но ты понимаешь, что это очень отличает нас от людей, которым условно сейчас 40 лет, или 45 лет? То есть, вот какие-то недоборы вот в эти 5-10 лет, он совсем про другое сделал людей, и вот это очень интересно.

Обломов: Мне кажется, люди вообще, в целом, по своему отношению к жизни у нас, во всяком случае, в нашей стране относятся достаточно безразлично. Ну я имею в виду вообще к общей жизни страны. То есть, они относятся к переменам, которые происходили в стране, как к погоде. Не было ощущения, что люди меняют историю, в смысле, здесь, в Москве или в Санкт-Петербурге люди чувствовали, что происходят перемены даже в 90-е годы, то там это воспринималось как: ну вот теперь будет так. Я недавно общался с людьми более старшего поколения, спрашивал у них, как вот они вообще, как им перемены, которые случились тогда. Я выяснил, что и свобода слова им глубоко была безразлична, и вообще все эти свободы — им все глубоко наплевать. Они вообще говорят: «Нам бы застой назад вернуть и все будет хорошо». Как у нас получилось, у нас же трагедия нынешняя страны в том, что людям в свое время не объяснили, что такое свобода и как ей пользоваться, а сейчас решили не няньчиться: вот будет так и никак иначе, все будут ходить по струнке. И все это приняли, и так мы и живем в счастливой России.

Собчак: Ну приняли все-таки не все. Я помню, что ты тоже, да и я, и многие люди как раз нашего поколения были очень активны, когда были митинги, когда была какая-то надежда на перемены. Просто вот последний год, почему вот ты говоришь, он ужасный был, я тоже чувствую примерно так же. Но это ощущение наше внутреннее связано, может быть, как раз с тем, что эти надежды все не оправдались, что уже понятно, что на эти митинги выходить не очень имеет смысл, перемен все равно никаких не будет.

Обломов: Я всегда был намного более радикален, нежели это может казаться, поэтому я не могу сейчас в эфире говорить прям-таки радикально, поскольку не хочу неприятностей для телеканала Дождь, да и для себя.

Собчак: Прям радикален — что ты имеешь в виду? Всех сжечь? Что ты под этим подразумеваешь?

Обломов: Нет, ну просто, говоря о том, что кому-то там что-то не понравилось, вообще нас было ничтожно мало, как показала жизнь, жизнь сама это показала. И поэтому как бы говорить о том, что там какая-то часть общества... Большей части общества глубоко плевать, какой-то маленькой части общества было не все равно.

Собчак: То есть, по сути, все справедливо? Мы должны подчиниться вот такой вот, условно, демократии и жить в той стране, в которой хочет жить большинство наших сограждан. То есть, по сути дела, это все справедливо получилось.

Обломов: Ну тут очень хитрая ситуация. Большинство наших граждан примут эту ситуацию такой, какая она есть. То есть, если завтра скажут, что там есть пыль — это полезно для здоровья и поднимет российское сельское хозяйство, активно будут говорить это по телевизору, то часть людей, конечно, будет есть пыль, часть, конечно, не будет есть пыль, но не будет этому противоречить. В итоге эта пыль станет частью, нормой жизни нашей страны. А мое ощущение и ужас заключается в том, что появилось ощущение, глядя на новости и на происходящее в стране, кажется, что люди, которые управляют страной, занимают государственные посты и принимают решения, по их мнению, кроме дебилов в стране больше не живет никто.

И вот в этих всех обращениях, в этих новостях, в этих объяснениях про то, как мы давим кур и т.д., это кажется, что обращаются к идиоту, а я же вроде не идиот, и ты как-то чувствуешь, что я что-то потерялся вообще из этой системы координат. То есть, власти обращаются к народу, условно, у народа нет ума, а народ, естественно, при этом обратной связи никакой нету, электроннолучевая трубка просто вещает и облучает телезрителей. И на этом как бы все. Она говорит: «Вот, завтра будет хорошо, если вы будете ходить в отечественном, в шмотках отечественных». И все как бы: «Ну понятно. Будем как-нибудь с этим жить. Ну все». А ты как бы смотришь на эту ситуация и что-то как-то не очень. Печально.

Собчак: Мы продолжаем разговор с Васей Обломовым. Мы уже обсудили Белковского за глаза, перешли к Чаплину. Нет, ну вообще время показывает, что даже люди, которые в свое время казались нам такими жесткими государственниками и мракобесами, сейчас для власти оказываются не особо мракобесными уже, то есть, уровень их мракобесия не соответствует общему уровню мракобесия в стране. Вот, собственно, то, что произошло с Чаплиным, прекрасное тому подтверждение. То есть, вот уже все его интервью после того, как последовало это громкое увольнение в конце года, уже эта какая-то ругань патриарха, какие-то критические намеки на то, что у них были разногласия, что он хотел бороться с коррупцией. Вот как ты к этому ко всему относишься? Хорошо ли, что вытесняют слой за слоем вот такого рода людей из власти?

Обломов: Ну я просто в сортах этих людей не разбираюсь, поэтому когда один слой сменяет другой слой и под ним оказывается, то есть, для меня это очень такие вещи одного порядка, поэтому я предпочитаю глубоко не копать, потому что увольнять будут еще больше, поэтому как бы я не обращаю внимания.

Собчак: А что? А зачем ты живешь тогда в России, вот скажи? Ты пишешь песни про то, что все говно, и отчасти, ну даже не отчасти, а практически полностью я с тобой согласна. Ну, то есть, это, действительно, та ситуация, в которой мы все живем. Но у меня есть точный ответ для себя, почему я не считаю возможным отсюда уехать. Вот он у тебя есть, почему ты не уезжаешь отсюда?

Обломов: Есть, пока есть.

Собчак: Ну почему?

Обломов: Ну слушай, во-первых, я пишу о том, о чем пишется, по большому счету.

Собчак: Пишется о говне, в основном.

Обломов: Камертон. Я реагирую на как бы ситуацию снаружи, то есть, вокруг меня. То есть, если я так чувствую, то я не могу заставить себя сочинять там… Я помню, мне кто-то предложил дуэт, типа: «Давай запишем дуэт», я говорю: «Интересно, давай запишем». Нет-нет, я сказал, типа: «А на какую тему, о чем будем писать?». Мне предложили дуэт про фестиваль «Нашествие». Я сказал: «Вот так это, да? То есть, это самая животрепещущая тема, которая сейчас может появиться вообще?». Это был один из русских рокеров. Самая животрепещущая — это про фестиваль «Нашествие». То есть, ну вот как жить вообще? Я считаю, что искусство должно быть актуальным, как-то объяснять жизнь в какой-то степени, описывать ее.

А касательно того, что я живу в России, у меня есть здравое желание здесь заниматься любимым делом. Конечно, если они создадут свое СРО, у меня еще есть эта элементарная возможность заниматься музыкой, делом всей моей жизни, то причин для того, чтобы свалить, у меня появиться гораздо больше, чем есть сейчас. И когда заходит речь о том, что: «Тебе не нравится — уезжай», это все далеко не так просто, как им кажется. То есть, у меня нет желания быть в статусе таджика в Лондоне, ну или из Сирии, там понаехавшего непонятно кого, без прав и т.д.

Собчак: Нет, ну это как раз понятно. А ты не боишься, что ситуации, когда будет нравиться, ее не будет, что такой опции нет? Вот ты как вообще рассматриваешь сегодняшнюю ситуацию в России? Вот если подводить итоги этого года, ты начал с того, что год ужасный, ты считаешь, следующий будет лучше?

Обломов: Нет, я считаю, что следующий будет еще хуже, и я думаю, будет еще хуже, дорогие россияне, будет еще хуже, будет очень плохо, готовьтесь. И реально, можно шутить на эту тему, но, я же говорю…

Собчак: Вот я не знаю, честно говоря, куда хуже, но я недавно встретила своего знакомого девелопера, который занимается недвижимостью, и он был сильно подвыпивший, проходил мимо меня, и так вот, не останавливаясь, на ходу бросил фразу, он говорит: «О, Ксюха, привет. Смотри, у тебя полгода есть, чтобы что-то еще в этой стране продать, потому что потом ты не продашь ничего и никогда», — сказал он и побежал куда-то дальше. Вот как бы это общее ощущение, что через полгода люди осознают, собственно, итоги вот этого скачка валют, падение нефти и всего-всего-всего.

Обломов: Дело не в валютах и не в падении нефти. Понимаешь, как объяснить, обычный россиянин же не разбирается в ценах на нефть…

Собчак: Что значит не разбирается? У него раньше была зарплата, условно, 50 тысяч рублей, и он мог что-то себе купить и нормально на эти деньги просуществовать. Сейчас на 50 тысяч рублей еще через полгода с инфляцией, с подорожанием продуктов и всего, что идет медленнее, чем курс, он просто придет в магазин и поймет, что это стали другие деньги.

Обломов: Ну его кормят этой информацией, что у нас в России величие. Президент по телевизору занимается физкультурой и спортом, показывают, что у него все хорошо, все делается правильно. Он сидит, смотрит телек — значит, наверное, так и нужно. У нас же людей, которые могут проверить хотя бы своими глазами информацию, выехать за рубеж, их же и до кризиса было не так немного. Я узнал, что 20% людей с загранпаспортами в нашей стране живут. Когда я первый раз уехал...

Собчак: Нет, ну подожди. Ну люди же тоже не такие идиоты. Ты вот как-то плохо думаешь о людях. Слушай, человек, который приходит в магазин: раньше сыр, который стоил 140 рублей, сейчас там стоит 350. Он это, поверь мне, точно чувствует.

Обломов: Нет, конечно, он чувствует. Но я лично слышал в очередях магазинов разговоры из серии: «Проклятая Европа, что же она творит?». Причинно-следственная связь нарушена. У людей плохая память, поэтому часто кажется, что русские умеют прощать. Они ни хрена не помнят, ничего не понимают, им просто говорят: «Вот». Многие даже, может быть, уже и не помнят, кто именно запретил овощи, фрукты, почему растут цены, никто никому ничего не объясняет. Причем власть-то действует хитро, она сама делает какие-то молча действия, как мудрый Дэн Сяопин сидит, а по телевизору какие-нибудь полоумные совершенно люди начинают объяснять... Чем занимается телевизор: он объясняет мудрость действий власти. То есть, совершенно какие-то дикие, идиотские подробности, почему это на самом деле хорошо.

То есть, власть даже сама не отвечает на вопрос: «Почему так?». Нам непонятно, куда мы идем, что будет завтра, какой завтрашний день будет, какой путь развития. Все успехи экономические по телевизору объясняются фразами из серии: «Достигла ли экономика дна или не достигла? Вот мы сейчас решаем в этом году» и т.д. Поэтому как вообще на это все? А ты мне говоришь: «Люди не такие глупые». Конечно, наверное, они не глупые, но просто они считают, им внушили за много лет, что от вас вообще ни черта не зависит.

Собчак: Нет, ну это да. Им не нужны, может быть, даже эти гражданские свободы, но то, что холодильник пустеет, поверь мне, люди чувствуют сразу. Я не верю в то, что эта ситуация не повлияет на них.

Обломов: Понимаете, они не начинают злиться. На мой взгляд, они не начинают злиться на тех, кто в этом, действительно, виноват. Они начинают в этом обвинять кого угодно. У нас все виноваты вокруг в наших проблемах, все подряд. И это правда, они же так и делают. Начинают объяснять, я помню, был же идиотизм, когда у нас с Крымом началась эта история, когда министр иностранных дел у нас заявил, что если бы не Крым, то Евросоюз придумал бы что-нибудь другое, чтобы ввести санкции. Кому он это сказал?

Собчак: Ну подожди. Ну вот случилась же история с «Платоном», например. Власть же одумалась, она же сделала шаг назад.

Обломов: А что она? Как она одумалась?

Собчак: Ну признала, что не до конца доработана система, что она...

Обломов: Она отменила ее?

Собчак: Да. Ну, как минимум, заморозила то, что собиралась сделать.

Обломов: Слушай, ну это как с убийством Немцова. Они кого-то арестовали и спустя год сказали, что это какой-то водитель.

Собчак: Ну как? Отменила штраф. То есть, нет, там были приняты какие-то. То есть, шаг назад был сделан абсолютно точно.

Обломов: Это не шаг назад.

Собчак: Ну как?

Обломов: Ну шаг назад — это когда там что-то в Испании ввели, а они все...

Собчак: Ну отмена штрафов — шаг назад. Сказать, что надо доработать систему и потом ее вводить — это тоже шаг назад.

Обломов: А они отменили систему или нет?

Собчак: Нет, они не отменили систему, но они каким-то образом снизили штрафы.

Обломов: Ну вместо полмиллиона будут теперь брать 50 тысяч рублей. Ну что, все равно большие деньги для среднестатистического жителя России, конечно. Ну другое дело: сколько этих дальнобойщиков приехало? Вообще почему они приехали на МКАД? Почему они не приехали в Ново-Огарево? Нет, у меня вот такая простая мысль: вот почему нельзя было поехать в Ново-Огарево прям туда?

Собчак: Но потому что их туда бы точно не пустили.

Обломов: Ну так это было понятно. Понимаешь, они же все к царю-батюшке. Он же не знает, что делают с нами все эти гады, подлецы. Мы сейчас ему все нажалуемся — и будет все хорошо. Езжайте к нему в Ново-Огарево, вот прям адрес — вперед! Это же как вот с этим… Знаешь, когда были эти митинги, это как ходить на передачи НТВ в то время, да и сейчас, и разговаривать о политике, с белой ленточкой сидеть в передаче на НТВ на записи. И никому в голову тогда не пришло прийти к Останкино и потребовать, чтобы они говорили правду. Никому в голову это тогда даже не пришло.

Я помню, я однажды пришел на какую-то передачу, вот в самом начале, в самом начале пришел на передачу в Останкино, с Пашей Бардиным мы познакомились на том эфире. А мне позвонили и сказали: «Мы хотим поговорить про честность выборов». Я говорю: «Хорошо», пришел. В первые 5 минут каких-то два типа бритоголовые начали друг с другом драться. Выходит ведущий и говорит: «Псы с городских окраин». Я останавливаю и говорю: «Подождите, извините, о чем мы говорим?». Ну типа, а он говорит: «Если что, придут к власти фашисты. Вот все будет плохо». Я говорю: «Вы же сказали: «Пойдем про честные выборы говорить»— «Я знаю, о чем нам здесь нужно говорить». А там сидели всякие депутаты вот эти с белыми ленточками, пришли там: «А можно я скажу?». Но я ушел с передачи этой.

И смешно другое было: что я ушел, Паша Бардин, кто-то еще ушел, камера НТВ тут же, какая-то специальная камера была, которая тут же за нами побежала по коридору снять, что же мы еще, может быть, скажем по поводу того, что мы ушли. А журналист этот, который вел эту передачу, он потом был мной замечен в передаче «Парфенов» на телеканале Дождь, он рассказывал какую-то историю про детей-сирот или что-то такое, я уже не помню.

Собчак: То есть это неправильно. Таких журналистов приглашать нельзя.

Обломов: Уходя с той передачи, я спросил: «Вам не стыдно?». Я же говорю, у меня обостренное чувство справедливости. Мне искренне было обидно, что так. А он мне сказал: «Нет, мне не стыдно». Все. Я бы на месте порядочного издания, которое стремится к объективности…

Собчак: Ну слушай, это тоже какая-то странная крайность: не приглашать людей с другой позицией, согласись. Это уже чуть-чуть не про свободу слова, а про диктат совсем другой позиции.

Обломов: Нет-нет-нет, приглашать — конечно, но просто...

Собчак: Есть же масса людей, которые тебе могут быть неприятны идеологически, журналисты, которые тебе идеологически могут быть неприятны.

Обломов: Ну это как сейчас сделать на Дожде передачу, дать ее Чаплину, чтобы он разоблачал православие.

Собчак: Ты знаешь, если бы Чаплин к этому моменту не сделал бы 148 интервью, я бы его тоже пригласила поговорить.

Обломов: Я имею в виду на постоянной основе, чтобы он уже был не как гость, не как герой сюжета, а как такой полноценный эксперт, чтобы он вел: «Я вам расскажу, почему православие, на самом деле, плохое». И вот проповедь от него была бы. Можно сделать, и наверняка это даже смотреть будут и будут ему верить, и ему наверняка будет что сказать, самое смешное. Но я бы этого не делал.

Собчак: А что бы ты делал? Давай так.

Обломов: Как?

Собчак: Слушай, мы с тобой очень много не в эфире, а в смсках, в кафешках разговаривали на эту тему. У тебя есть позиция по самому широкому кругу вопросов, ты следишь за политической жизнью, читаешь газеты, ты знаешь политическую повестку. Вот что вообще, ты считаешь, нужно делать? Я знаю, что ты очень критично относился к многим поступкам бело ленточного движения, ты считаешь, что они все, прости, просрали, что имели, что все это было дико неправильно и, собственно, их победили, потому что они сами не смогли ничего сделать. А что надо тогда?

Обломов: Дело в том, что не их победили, а людей. Я всегда ассоциировал себя исключительно с жителями страны, а не с людьми в каком-то там политическом движняке. Я всегда ощущал на себе просто как один из жителей страны, даже когда меня пригласили на этот митинг, я долго парился на тему того, стоит ли мне вообще туда приходить выступать или не стоит.

Собчак: Но в итоге пошел, и ходил не раз. Почему же ты считаешь, что все это не сложилось?

Обломов: Почему не сложилось — могу объяснить, как мне кажется. Когда тебя обсчитали в магазине, ты пришел в магазин какой-нибудь московский, ты купил какой-то еды перед Новым годом, и тебе дают чек, тебя обсчитали, причем обсчитали сильно, и ты сильно переплатил. И, например, даже ты узнаешь об этом, придя домой. Что ты делаешь в этом случае? Ты возвращаешься в магазин и предъявляешь: «Друзья, я на самом деле купил за столько, а ценник-то был на самом деле другой. У нас сегодня красная цена». И это то же самое было, что люди же вышли по поводу честных выборов. Все же просили: «Пересчитаете выборы, вы нас обманули». Что сказал администратор магазина? Он сказал: «Ну приходите через неделю», ну типаа. А получилось еще смешнее: ты сам постоял, поругался, там сказал: «Я ата-та, я сейчас милицию позову» и т.д.

Собчак: Ну хорошо, тебя послали куда подальше.

Обломов: И ты говоришь: «Ну ладно, я приду через месяц. Сейчас я съезжу на Филиппины, отдохну, как я собирался, потом я возьму этот чек, если он еще не истерся, я приду в магазин и опять предъявлю вам». На мой взгляд, если тебя обсчитали, то вопрос нужно решать здесь и сейчас. И тогда, когда людей обманули на выборах, вот именно тогда нужно было брать и требовать пересчета немедленно. Не ждать, не устраивать дискуссий, не рассказывать о том, что: «А вот там они сказали, что мы креативный класс». Блин, мы все — креативный класс. Я видел тех женщин и мужчин, которые вышли на площадь, никакой это был нафиг не креативный класс. Точто такие же обычные люди. Просто стало прикольно чувствовать себя.

Они начали играть в эту игру: давай мы тебе скажем, что ты молодец, лучшие люди страны. Ты такой: «Да. Это я». Давайте будем с кем-нибудь сейчас вести дискуссию на эту тему, о добре и зле и т.д. А время идет, время идет, время идет, и все говорят: «Ну Бог с ними, с этими выборами. Сейчас будем готовиться к президентским». Я вообще удивился, когда я это услышал. Как это — Бог с ним? А были люди, которые были на митинге на Сахарова. Мне, кстати, Троицкий рассказывал, что он подошел к одному из тех людей, которые организовывали этот митинг, и сказал типа: «А что? Почему через месяц-то? Завтра, послезавтра», ну типа решать-то вопрос нужно сейчас, это же как бы очевидно. И никто этого не планировал, но понятно было, что решать нужно сейчас же. На что был ответ типа, я уже не помню, кто это сказал, что типа: «Слушай, у меня билеты вообще взяты на Новый год на отдых. Я уже все, оплатил путевку. Ну как-то вообще я не планировал. Я вернусь, потом будем решать».

Собчак: Ну это не он один, слушай, все уезжают на отдых.

Обломов: Ну как все? Не все, далеко не все россияне.

Собчак: Ну очень много людей, которые были на это митинге, уезжали на отдых — это тоже, может быть, было неким фактом.

Обломов: Ну да, я просто и спрашиваю, что было сделано, на мой взгляд, неправильно. Неправильно было то, что это простили, а я не забыл и не простил. Я вообще, кстати, вообще гипер не простил. Я все запомнил и память у меня хорошая.

Собчак: А дальше-то что с этим делать? Хорошо, вот мы живем в некой системе, которая, по-своему справедлива, потому что, ребят, сейчас, слушай, мы сейчас обсуждаем не прошлый год, а события 2-3-летней давности. Сейчас другая повестка, сейчас мы живем как бы в квазисправедливом мире, в мире, где у нашего президента 70% рейтинг, все поддерживают...

Обломов: Это кто сказал?

Собчак: Нет, ну подожди. Я эту смену настроения я почувствовала тоже на улицах, с водителями, которые являются главной лакмусовой бумажкой таких изменений, с людьми вокруг, Путина поддерживают, Крым поддерживают. На почве Крыма переругалось огромное количество семей и, собственно, был абсолютно раздроблен весь этот креативный класс условный Болотной площади, потому что там тоже все это разделилось — кто-то за, кто-то против. В общем, мы живем в вполне справедливом мире, в мире, в котором большинство — вот эти 70%, условно — они поддерживают то, что происходит, не хотят перемен, не хотят Украины, которая их сильно напугала и которую они теперь ассоциируют с тем «а у нас ведь можно быть также, если бы Майдан удался, у нас была бы такая же ситуация». И, собственно, вот мы вынуждены терпеть это нарастающее мракобесие, законы и все то, что вот мы видим вокруг, и дальше вопрос только: сколько нам хватит либо терпения, либо просто экономической ситуации у страны, насколько хватит денег и возможностей. Нет? Разве вот ты так не считаешь?

Обломов: Когда в Советском союзе был голод, никто не бастовал. Голодные бунты — это не про нашу страну. Мы терпели очень много, людей сажали в тюрьмы, были репрессии, доносы и т.д. И страна благополучно это терпела. Поэтому говорить о том, что экономическая ситуация доведет в стране до каких-то там перемен и т.д. Голод? Мы сплотимся. Они ведь будут рассказывать это: «Давайте сплотимся!». И все будут сплачиваться. Я просто хочу, чтобы сплотился президент с премьером и вместе ели русскую еду и носили русскую одежду. Я хочу, чтобы они, люди, которые принимают судьбоносные решения, они страдали, прежде всего, ощущали эту историю. А по факту же это не так.

Собчак: То есть, тебе просто важно, чтобы они страдали? Не чтобы все остальные жили хорошо.

Обломов: Нет, я хочу, чтобы люди, которые совершают преступления, если они совершают их, то они получали наказание.

Собчак: А тебе не кажется, что сейчас это уже все повестка вообще минувших лет, сейчас это все не актуально? Сейчас уже ситуация такая, из которой нету никакого положительного выхода.

Обломов: Неактуальна в смысле?

Собчак: В смысле, что положительного выхода из этой ситуации сегодня уже нету. Уехал ты отдыхать, не уехал, против ты Путина, за ты Путина. Вот тебе не кажется, что мы находимся в той исторической точке, когда это все уже вообще не имеет значения?

Обломов: Да, я считаю, что все, все уже горит, все в аду и ты в аду, и ты горишь вместе со всеми. Конечно, я думаю, что все уже происходит очень плохо. Конечно, мне кажется, что я испытываю определенную апатию по поводу... То есть, я ничего не жду такого, чтобы что-то сейчас там.

Собчак: Хорошо, а слома ты не ждешь какого-то? Тебе не кажется, что следующий год, вот очень многие говорят, начиная от астрологов, извини, что я их упомянула, до того же Улюкаева с его предсказанием по поводу 2017 года и концом Стабфонда, что в принципе следующий год будет решающим? У тебя есть такое ощущение?

Обломов: Мне кажется, он будет хуже предыдущего.

Собчак: Но он будет решающим, ты не думаешь о том, что...?

Обломов: Решающим в каком смысле?

Собчак: Что может быть слом вот этой всей системы, что могут быть какие-то революционные действия.

Обломов: Ты понимаешь, я должен, поскольку я не верю в судьбу и считаю, что у человека жизнь зависит полностью от его поступков и действий, я должен видеть какие-либо признаки того, что это должно произойти. То есть, хотя бы какие-то намеки и признаки. Тот самый злополучный свет в конце.

Собчак: А я вижу.

Обломов: Я не вижу.

Собчак: Я вижу, я встретила три дня назад радостнейшего просто, сияющего Диму Быкова, который мне сказал: «Послушай, все, скоро все закончится. Ходорковский будет президентом, Навальный — премьером, все будет в стране отлично. Понятно, что это вот кончится буквально со дня на день. Чем хуже, тем лучше, потому что чем хуже, тем скорее все это мракобесие как бы сожмется».

Обломов: Дима Быков должен это рассказать жителям Северной Кореи. Вот они будут очень рады послушать его. Сейчас говорят: визы дают для россиян, мы торгуем с ними сеном. Нужно съездить и рассказать в Северной Корее, что чем хуже, тем жизнь скоро наладится. Я эту позицию, ну мне кажется, что это все не так, и что... Ты понимаешь, просто люди, которые думают, что если поставить Ходорковского президентом, мы, например, Ходорковского сейчас поставим президентом — и что сразу все станет хорошо. Это все, на самом деле, не совсем так. Просто нужно, чтобы люди понимали, что свобода — это ответственность, а поскольку в стране большинство людей не хочет никакой ответственности на себя брать — ни за свою жизнь, ни за свои поступки, им важно, что вот власть она либо молодец, Крым присоединила, либо она не молодец, как Обама. У нас же сейчас всю ответственность несет Обама, а все действия — не Обама. Так вот, поскольку никто не хочет брать на себя ответственность, это очень удобно.

Но я просто хочу сказать, что люди, поймите, что фирма, если даже говорить про бизнес, фирма, в которой всевозможные решения завязаны на одного руководителя, все буквально на нем висит на одном, глобальная огромная фирма, если все устроено так, что все решения зависят только от него и без него никуда, то это очень плохой руководитель. Потому что его задача сделать так, что есть он или нет его, фирма должна работать дальше, и не он должен учить сотрудников, как нужно работать, а они должны приносить пользу фирме и деньги. Просто у нас большинство любит трудиться, а не работать. Мы сидим с утра до вечера в офисе вконтакте, в одноклассниках, где можно пока сидеть, сидим до вечера: «Ой, я как-то так устал, блин, да, мне нужно работать, премия» и т.д. А при этом ты за весь день ни черта не сделал. И это же тоже про нас. То есть, это как бы такая глобальная фигня, я считаю, что момент упущен, на самом деле, в 90-е годы, я же говорю, никто не занялся тем, что не начал объяснять…

Собчак: Можно начинать пить, правильно я понимаю, в кризис?

Обломов: Я плохо пью, то есть, мне плохо, когда я пью, но...

Собчак: Но наливай тогда уж. Раз все так плохо, то есть одно решение всех проблем — это безалкогольное шампанское, потому что алкогольное в эфире нельзя, к сожалению.

Обломов: Да, у нас же новогодняя передача, я забыл. То есть, я же должен создавать новогоднее настроение.

Собчак: Да, у нас новогодняя передача. У нас альтернативная новогодняя передача, в которой бесконечно говорится о том, как все хреново.

Обломов: Да.

Собчак: Да, это у нас с тобой хорошо напару получилось.

Обломов: Ну вообще, на самом деле, все...

Собчак: А ты чувствуешь вот вокруг себя, что в этом году, условно, не такое новогоднее настроение как обычно? Или это твое исключительно личное субъективное ощущение?

Обломов: У меня вообще нет новогоднего настроения. То есть, я не чувствую.

Собчак: А ты видел людей, у которых оно есть? Вот давай так. Потому что я это вижу и вокруг себя, но я думаю, наверное, я просто окружаю себя такими людьми, которые вместе со мной находятся в неком одинаковом восприятии реальности. И, наверное, где-то есть те люди, которые сейчас покупают подарки с радостью, кладут их под елку и думают: «Как же шикарно, год обезьяны, надо быть в красном». Они должны быть, такие люди.

Обломов: Нет, ну, наверное, они где-то есть, все пытаются.

Собчак: Но ты их тоже не знаешь?

Обломов: Ну слушай, ну у меня тоже елка дома стоит, в конце концов.

Собчак: И у меня тоже.

Обломов: Вот так.

Собчак: Профессиональная рука чувствуется.

Обломов: Да, и я хочу сказать, что, конечно, людям хочется, на самом деле, вот ты говоришь — Ходорковский, Навальный и т.д. На самом деле, многие так и не поняли, что людям просто хочется по-человечески жить, чтобы их никто не трогал, не парил.

Собчак: Так, может, им хочется, чтобы мы их не трогали и не парили. У них все уже есть: любимый президент, прекрасные программы телевизионные.

Обломов: Так, понимаешь, они, я думаю, в равной степени ненавидят и нас с тобой, и я думаю, и людей, и депутатов, и правительство.

Собчак: Я думаю, нас больше, извини.

Обломов: Я думаю, одинаково. Просто, я думаю, что когда они смотрели этот телевизор, когда была вся эта катавасия, они смотрели-смотрели-смотрели, а жизнь-то не менялась, ЖКХ росло и все такое. Они, я думаю, возненавидели всех, то есть, они хотят, чтобы все мы сгорели когда-нибудь.

Собчак: Как в песне Шнурова.

Обломов: Да, хорошая песня, кстати.

Собчак: Ну да. Тост давай, тост, Вась, и песню.

Обломов: Тост. Будем живы — не помрем.

Собчак: Оптимистично.

Обломов: Очень. Мир чудес.

Собчак: Мир чудес, да. Нас ждет мир чудес. Ну что, и новогодняя песня, такая же жизнеутверждающая, как была вначале?

Обломов: Учитывая, что я знаю, что это за песня, очень новогодняя и жизнеутверждающая, я хочу сказать, что я забыл, нужно сказать. Надо же о работе говорить. 8 января, если вы, телезрители, будете в Москве, попадете в Москву, жителей и гостей столицы мы приглашаем на концерт Васи Обломова в клуб «16 Тонн». У нас будет рождественский концерт, кстати, приходи. В последнее время мы уже не так часто в Москве играем, но мы держимся. Мы стараемся встречаться с нашими слушателями. Песня, которую я сейчас исполню… а, кстати, я сыграю песню — и закончится эфир?

Собчак: Да.

Обломов: У меня подарок тебе. Ты любишь дарить подарки, и я решил, что мне стоит подарить тебе подарок. Я хочу, чтобы ты открыла, ты же всегда даришь что-то, как у тебя обычно бывает? Книжка или что-то, что можно читать.

Собчак: Да, книжка со смыслом гостю.

Обломов: Теперь ты можешь его посмотреть, и я решил, что мне стоит подарить тебе. Я хочу, чтобы ты показала телезрителям.

Собчак: Ага, «Веселые картинки» — детский юмористический журнал, ЦК ВЛКСМ. Круто.

Обломов: Выпущенный к 60-летию Советского союза.

Собчак: Слушай, оно на 1 год старше меня. Круто, спасибо.

Обломов: А песня, которую я исполню, я записал вместе с королем жизнеутверждающих и оптимистических песен — с Глебом Самойловым. Она называется «Жить всегда».

Собчак: Это программа «Собчак живьем». Мы поздравляем всех вот с таким вот веселым наступающим Новым годом.

Обломов: Счастья.

Собчак: Вместе с Васей Обломовым. Счастья и любви. Счастливо.

Фото: Алексей Абанин / Дождь