Леонид Парфенов в СОБЧАК ЖИВЬЕМ

Парфенов: Я весь этот скепсис понимаю. Мои знакомые тоже делятся на тех, кто меня спрашивает «Зачем ты вступил?», хотя это не партия, но все равно говорят «вступил», а другие говорят «Чего тебя понесло на Болотную?». И тем, и другим невозможно объяснить, что на Болотную я пошел ровно за тем же, что на встречу в Кремль. Мне предложил Михаил Александрович Федотов записать меня в рейтинговое голосование по номинации «Общественное телевидение». По этой номинации я готов хоть на Селигер. Любая трибуна, где я могу говорить, что власть не хочет никакого общественного телевидения, что так оно не создается, что федеральные каналы будут антиобщественными – где угодно проповедовать то, что мы находимся в телевизионном отношении в недостойной страны ситуации, что хуже нас в этом смысле в Европе только Беларусия – это, пожалуйста.

Cобчак: А вас не смущало то, что это Совет при президенте России?

Парфенов: Я 150 раз, в том числе на «Дожде», спрашивал у господина Федотова, что это за императорский совет по ограничению абсолютной монархии? Но у нас  все при президенте: вся страна, нефтяные компании, и парламент, и партии, и правительство. Это данность.

Cобчак: До того как было проведено рейтинговое голосование, сформирован новый Совет, из него вышло большое число приличных порядочных людей, кому доверяют.

Парфенов: Дайте я пройду свой путь разочарования.

Cобчак: Вы их мнению не доверяете?

Парфенов: Думаю, что они правы в этом. Но я предпочел все-таки пользоваться и этой трибуной. Я буду говорить о том, что у нас нет общественного телевидения. И не будет, если его гендиректор будет ходить так же, как и другие гендиректора на летучки в Кремль. Я буду говорить, а здесь будет написано: «Парфенов, член Совета по правам человека при президенте РФ».

Cобчак: Вы же понимаете, для этой таблички и делается?

Парфенов: Уже не находится никакого другого человека в номинации «Общественное телевидение», который мог бы сказать, что оно у нас есть.

Cобчак: Мне кажется, немного по-другому все происходит. Очевидно, что это орган под руководством Федотова, созданный, чтобы показать, что «приличные люди тоже с нами». Часть приличных людей ушла, хлопнув дверью, нужен другой приличный человек, который должен поработать лицом.

Парфенов: Тогда теория такая – а еще держат «Дождь», чтобы показать свободу эфира.

Cобчак: Это после захвата НТВ: одни ушли, а Парфенов остался.

Парфенов: Я остался Парфеновым, мне никто не говорит: ты пойдешь на «Дождь», скажи, что у нас общественное телевидение есть. Вся моя общественно-политическая деятельность, начавшаяся два года назад с того, что я что-то сказал на вручении премии Листьева… Я говорю все время про одно: у нас телевидение не является телевидением, оно встроено во власть, журналист – всего лишь подчиненный начальника своего начальника, президента РФ. Он инструктор отдела пропаганды, агитации ЦК КПСС.

Cобчак: То, что вы сказали президенту в лицо на этом Совете, это повторение Листьевской речи…

Парфенов: И Болотной, и Сахаровской.

Cобчак: Он вам ответил.

Парфенов: Да.

Cобчак: Вы удовлетворены этим ответом?

Парфенов: Нет, конечно.

Cобчак: Что будет дальше?

Парфенов: Я пошел туда как в командировку. Я люблю первичную информацию. Я не видел Путина года четыре, и мне показалось важным – поскольку мне все говорят, что он не слышит, они считают, что все прошло – было любопытно и это услышать. Он, несомненно, навсегда извлек урок Собчака и Ельцина: нельзя расслабляться. Нельзя полагаться, что если тебя любят сейчас, то властью можно не заниматься. Еще три-четыре года назад мне казалось, что ему это все поднадоело. Тут он очень собрано и во всех положениях, не касающихся вопросов о власти, о демократии…

Cобчак: Больная тема одна – демократия?

Парфенов: Я убежден, что главный нарушитель прав человека в каждом государстве является госвласть. Кто еще может так нарушить права человека? У нас принимается такое количество – взбесившийся принтер, как теперь называют нижнюю палату парламента – приняла такое количество запретительных законов! Все, что ограничивает права человека, все на госбюджете! Все получает зарплату за счет налогоплательщика. И только расширение свобод является личной доблестью частной инициативы, группы инициативных граждан или еще чего-то.

Cобчак: Что будет дальше?

Парфенов: Буду еще какое-то время, сколько пробуду там, обличенный этим статусом повторять ровно то же. Мне показалось, что это стоит делать – лишний раз повторять, что все это безобразие и так нельзя, это оскорбительно для русской цивилизации.

Cобчак: Вас не смущает, что власть может прикрываться вами, показывая, что с правами человека все нормально?

Парфенов: Еще раз повторяю – точно так же можно говорить о том, что «Дождь» не закрывают.

Cобчак: Прошлый раз ваша речь была сказана руководителю Первого канала. Это был яркий драматический момент. Что после этого изменилось?

Парфенов: Ничего не изменилось. Я нигде не работаю. Со мной уже изменить ничего нельзя. Я уже 8 лет не работаю по основной специальности.

Cобчак: На Первом канале выходят ваши фильмы. В тот момент выходила ваша программа «Какие ваши годы» с Татьяной Арно.

Парфенов: Каждый раз это отдельное трудовое соглашение, отдельный акт, который подписывается до окончания программы. Я не являюсь работником нигде.

Cобчак: Если это похоже на кошку, мяукает и у нее хвост, значит, это кошка. Если мы видим Леонида Парфенова, ведущего программы на Первом канале, значит он ведущий Первого канала, даже если у него трудовой договор составлен не так, как у Ивана Урганта. По факту вы на тот момент были ведущим Первого канала.

Парфенов: Вы же знаете, что программа «Какие ваши годы» не выходит больше.

Cобчак: В тот момент выходила, и после вашей речи вышло несколько выпусков.

Парфенов: А потом были выпуски, которые были записаны, но не выданы в эфир. И, кстати, гонорар как ведущий я за них не получил. Это для меня ничего не меняет. Меня спроси, что ты думаешь о телевидении, я скажу только это.

Cобчак: Я про разницу позиций. Я не уверена, что я ее до конца разделяю, но есть некая позиция, она касается, например, Гудковых. Их часто упрекали в том, что если они против Госдумы, пусть сдадут мандат. Отчасти эти упреки имели место быть. С одной стороны, вы тогда сказали ту речь, многие говорили о том, что есть нестыковка: Леонид Парфенов при этом ведет программу на Первом канале.

Нет ли в этом того же «сдай мандат»?

Парфенов: Я телевизионщик. Тогда, договаривая в этой логике, нужно вообще уезжать из страны. Если ты с этим не согласен, а большинство не разделяет, чего ты здесь? Катись колбаской по Малой Спасской.

Cобчак: Можно жить здесь, не будучи встроенным в систему.

Парфенов: Не бывает так. Ты ходишь по этим улицам, общаешься с этими гаишниками, платишь налоги. Если власть нелигитимна для тебя, что же ты платишь налоги?

Cобчак: Для вас нет нерукопожатных людей и работы, от которой вы бы точно отказались?

Парфенов: Если вы мне укажете, кому я пожимаю руки, а он заведомо нерукопожатен, и какой я занимаюсь постыдной работой… Я не задавался таким вопросом. Я не политический деятель, у которого есть заготовленная позиция о наказательной системе, о США, СНГ и других темах. Передо мной возникает вопрос, я на него реагирую.

Cобчак: Мамонтову вы руку бы пожали при встрече?

Парфенов: Думаю, он не протянет руку. Скорее, скажу «Привет, Аркадий». Я не знаю. Мне такое количество людей тогда понаговорили про меня всякую всячину, и кто это ему написал, и зачем это было сделано. А я потом этих людей видел и думал: обсудить с ним это? С чего он взял, что кто-то написал?

Cобчак: А вашим бывшим коллегам по НТВ, которые снимают «Анатомию протеста»?

Парфенов: Я не знаю, кто снимает. Это, по-моему, одна из величайших тайн российского телевидения.

Cобчак: Шалимов и его отдел.

Парфенов: Я с ним даже не был знаком. То, что расцвело пышным цветом – правовая дирекция – это все случилось за те 8 лет, что я не работаю. Они были в значительной степени экстерриториальны. Даже в те времена, когда были выпуски под названием «Криминал» 10-15 минут перед программой «Сегодня».

Cобчак: Никакой преемственности между тем, что делали вы, и тем, что делают они, вы не чувствуете?

Парфенов: Это известная преемственность. У нас в программе «Намедни», которую закрыли в 2004 году, был отдел адского трэша. У нас был там один человек, а потом все это разрослось.

Cобчак: А почему разрослось?

Парфенов: Потому что в условиях «черный, белый не берите, да и нет не говорите» приходится брать желтый. Я это объяснял и на встрече в Кремле. Господин Дондурей, которого я очень уважаю, говорил, что все беды от того, что нет комиссии по нравственности. В результате, у нас выходят ток-шоу об инцесте. А я объяснял, что у нас спорить про детей Кристины Орбакайте можно, а про разоблачение антикоррупционера Навального нельзя. А телевидение так устроено, что там нужно, чтобы о чем-то кричали. Должна быть проблемность, какой-то градус, какая-то тема, в которой можно нести, чего хочешь. И этого хочет зритель, иначе скучно.

Cобчак: Это было с вашим отделом адского трэша?

Парфенов: Естественно, потому что на общественно-политической проблематике программа «Намедни» закрылась.

Cобчак: Много приходилось снимать сюжетов?

Парфенов: Все скандалы были публичными. Был скандал, когда в 2003 году после ареста Ходорковского известная встреча Путина с правительством, когда он нервно перекидывал блокнот и говорил «Попросил бы истерику прекратить». У нас был комментарий «Попросил бы истерику начать». И был приглашен Максим Галкин, которому я несколько раз показывал, сам купил такой блокнот. Объясните психофизику человека, что он думает при этих действиях. Сейчас трудно представить, что Максим Галкин охотно шел на такие эксперименты без всякого гонорара, между прочим. Это требовали категорически снять, я все-таки это отстоял. Был большой материал Трегубова, который сняли. Но это даже не скрывали, «Записки Кремлевского диггера» даже в анонсы вышло. И был материал про вторую инаугурацию Путина, начинавшийся с вмонтированного отрывка из «Сибирского цирюльника».

Cобчак: А Dolce&Gabbana?

Парфенов: Это инаугурация Медведева, когда они вдвоем выходят. Это в эфир уже не могло выйти. Это были другие времена. А то было в 2004 году. Начиналось с того, что император Всероссийский въехал на белом коне, а президент РФ на черном «мерине». И далее все весело шло, и тогдашний гендиректор, господин Сенкевич, пришел по этому поводу разбираться. Мы долго разбирались. Я, в конце концов, отстоял. Закончилось все словами: «Леша недобрый мальчик». «Леша» прилипло потом навсегда. Вот, пожалуй, все случаи. А все остальное выходило более-менее нормально.

Cобчак: Мы в эфире «Собчак живьём», сегодня у нас в гостях Леонид Парфёнов, и мы продолжаем разговор об отделе адского трэша, который был в программе «Намедни», и из которого вырос весь адский трэш, существующий сейчас на НТВ.

Парфенов: Смотрите, была большая комната, в ней сидели продюсеры: Николай Картозия, Сергей Евдокимов, Юлия Панкратова, Софья Гудкова и другие, и все они занимались общественно-политической проблематикой. Их скажем было семь. А вот восьмым был отдел адского трэша, то есть всякой «желтизны», которой действительно много в русской жизни.

Cобчак: А это правда, что вот этот «восьмой стол» со временем становился всё больше и больше? И в этом смысле там самый большой рейтинг давали репортажи о землеройках-людоедах и прочих вещах.

Парфенов: Нет. Такого у нас не было. Мы всегда шли от новостного повода. В этих новостях было действительно огромное количества трэшака всякого, это да.

Cобчак: А этот самый трэш давал большой рейтинг?

Парфенов: Нет. Я вам могу совершенно точно сказать, что больше всего рейтинга давали программы Андрея Лошака.

Cобчак: Но, по сути, можно сказать, что вот такой трэшовый стиль или его небольшие вкрапления уже тогда присутствовал в программе «Намедни»? И это стало началом или предтечей программы «Максимум»?

Парфенов: Ещё раз вам повторю, что весь вопрос в эфирной пропорции. Программа «Намедни» была всего лишь одной восьмой частью НТВ.

Cобчак: Хорошо, тогда в этой связи вопрос: считаете ли вы себя праотцом адского трэша или нет?

Парфенов: Ой, вы знаете, меня уже называют праотцом такого количества всего! Пускай называют.

Cобчак: А вы свою ответственность чувствуете?

Парфенов: Ответственна та ситуация, при которой семь остальных столов были «вырублены». Ещё раз повторяю, мы не выдумывали скандалов, интриг и расследований.

Cобчак: Но это же рейтинги!

Парфенов: Не всегда, только в том случае, если в программе освещалась животрепещущая тема. Но согласитесь, в 2003 году сообщить, что есть такое слово «гламур»! В то время даже никто слова такого не знал!

Cобчак: Помимо гламура вы сообщали и о землеройках-людоедках.

Парфенов: Да не было землероек! Была проблема каннибализма в России, когда люди по пьяной лавочке режут друг друга и съедают печень. И эти процессы происходили в Пензенской области!

Cобчак: В вас прямо заговорил Аркадий Мамонтов.

Парфенов: Нет, это правда. Вспомните хотя бы кыштымского карлика, это же было!

Cобчак: Какой кыштымский карлик?

Парфенов: Наделавшее в недалёком прошлом много шума мумифицированное тело, якобы, инопланетянина. Эти люди в Кыштыме всё ждали чуда, и им казалось, что они живут в какой-то аномалии. И вот это чудо явилось, а люди оказались не готовы к встрече с ним. Это был в некотором смысле лирический материал.

Cобчак: Понятно, в целом, значит, получается, что журналистику погубили ради трэша. Не вы лично, конечно, а сама ситуация, существовавшая на тот момент?

Парфенов: Понимаете, когда общественно-политическая проблематика запрещена, когда споров по существу – нет.

Cобчак: Но в то время таких запретов не было.

Парфенов: Не было, поэтому у нас и существовало ещё семь других направлений.

Cобчак: Согласитесь, что белая лошадь и черный «мерс» Президента – это не аналитика, а, скорее, остроумные слоганы? Это как бы политическое ёрничанье на хорошем уровне.

Парфенов: Нет, нет. Я вам сейчас объясню. Это все-таки форма некоей аналитики. Понимаете, какая штука: проходит инаугурация, которая была очень тонко хореографирована. Эта феерическая съёмка со 150-ти камер с разных ракурсов.  И все это видели. А программа выходит в конце недели и вам нужно объяснить: а что это такое собственно было? А это была коронация, это было своего рода миропомазание на царствие. Поэтому в программе и был задействован образ Александра III. И в этом смысле мне это кажется вполне корректным.

Cобчак: Да, это корректно. Это как бы не в лоб, а в бок. Не грубо так – «Путин, уходи!»,  а изящно и красиво, для интеллектуальной элиты, она, мол, поймёт правильный смысл.

Парфенов: Мне казалось, что это событие надо было объяснить людям именно на этом языке. И стоит помнить, что власть в России совершенно не переносит иронии. Вот когда её просто боятся или против неё озлоблены – это она понимает, потому что и она точно так же относится к нам. А вот когда мелькает насмешка, я думаю, что власть внутренне чувствует, что над ней смеются. Мы тут вполне серьёзно на шестидверном «Мерседесе» в Кремль въезжаем, а они тут ёрничают!

Cобчак: Мне кажется, что власть гораздо меньше боится таких ироничных интеллектуальных людей со «шпильками» и белыми ленточками.

Парфенов: Она считает, что это «фигня», это их внутренняя «туса». И как бы эти события не будут иметь электоральных последствий.

Cобчак: Про программу «Намедни» многие думают, что Парфенову надоело выходить в эфир с такой программой. Он смертельно устал и к тому же понимал, что программа скатывается в некий трэш, и поэтому он нашел для себя выход в виде того, чтобы пойти на обострение?

Парфенов: Я не могу это ни подтвердить, ни опровергнуть. Мне всё равно не поверят, поскольку я заинтересованное лицо. Но программа, как сейчас помню, закончилась на рейтинге 10,2. Она выходила полных три сезона, это не тот срок, чтобы заканчивать, поскольку сам жанр программы, можно сказать, вечен.

Cобчак: Говорят, что вам не нравилась сама программа и то, что вы были недовольны разрастанием этого самого трэша, это правда?

Парфенов: Нет, вообще не понимаю, откуда такая информация. Не было никакого разрастания, как вы говорите. Но первый звонок был очень серьёзным, и программу требовали закрыть. Это произошло после «Норд-Оста». Я всё это выслушал сам.

Cобчак: Хорошо, мне ответ понятен: всё неправда, и вы хотели продолжать работать?

Парфенов: Да, а я больше ничего не умею делать! Я пишу кадровые и закадровые тексты.

Cобчак: А на Первом канале вы хотели продолжать работать?

Парфенов: У нас на Первом было три или четыре выпуска, которые просто не пустили в эфир.

Cобчак: А если бы все-таки предложили продолжить, вы бы согласились?

Парфенов: Вы знаете, уже полтора года прошло, не готов ответить. Если бы были проекты, в которых я могу оставаться самим собой, то да. Все последние 8 лет я делал фильмы про русскую культуру, про русскую историю с претензией на небанальность. Кстати сказать, объём этих эфиров у меня был гораздо больше.

Cобчак: А Константин Эрнст сильно обиделся на вас?

Парфенов: Костя никогда этого не покажет.

Cобчак: Он вам вообще ничего не говорил? Вы же с ним часто общались.

Парфенов: Мы никогда прямо эту ситуацию не обсуждали. И я понимаю, что ему этого совсем не хочется.

Cобчак: А было ли какое-либо охлаждение отношений между вами?

Парфенов:  Формально нет. Мы переписывались смс-ками. До него ещё и не очень-то дозвонишься. У нас нормальные, рабочие отношения. Я думаю, что он менее всего принимал мои слова на свой счет. Он понимал, что речь, прежде всего, шла об общественно-политической ситуации, при которой институционально телевидение находится в некотором подчинении.

Cобчак: Я не физиономист, но мне показалось, что когда вы показывали крупным планом лицо Эрнста, на фоне обличительной вашей речи, ему было дико неприятно!

Парфенов: Мне он об этом говорить не стал. Но то, что он уверен в отсутствии каких-либо подозрений с моей стороны в его адрес – это абсолютно точно.

Cобчак: А вы подозреваете не его? Вы говорили о каком-то абстрактном теленачальнике?

Парфенов: Я говорил в целом о той ситуации, в которой мы все оказались, прежде всего, конечно, по вине власти.

Cобчак: А Эрнст виноват в том, что он оказался в этой ситуации?

Парфенов: Мы все виноваты в этом. Мы все виноваты за то, что у нас вот такая судьба.

Cобчак: А конкретно Эрнст виноват в этом?

Парфенов: Выражаясь по-русски, все они отрабатывают барщину. Я думаю, что это понимают и их кураторы.  В условиях, когда генеральных директоров первых трех телеканалов прямо или косвенно назначает президент, другой ситуации быть просто не может.

Cобчак: Генеральный директор Первого телеканала Константин Львович Эрнст, по-вашему мнению, несёт ответственность за, так сказать, дебилизацию нашей страны через телевидение или нет? Или виноваты те, кто сверху?

Парфенов:  Мы все виноваты. Я не могу возложить ответственность за сложившуюся ситуацию на одного человека. Мы все виноваты в том, что в 1996 году у нас таким же образом побеждал Ельцин. Проходили выборы с заранее известным результатом. Виноваты все те, кто работал в то время на телевидении, все кто этим занимался. Все те, кто против этого не протестовал, все те, кто это видел. И господин Зюганов, который был таким «липовым» кандидатом на второй тур, что даже коробку из-под ксерокса не использовал!

Cобчак: Хорошо. Но мы говорим про нынешнее телевидение. Вы сами говорите, что для вас это сейчас самое важное. Вот конкретно: Константин Эрнст, с одной стороны, ваш друг, с другой – человек, которого многие обвиняют в той ситуации, что сложилась сейчас на телевидении. Вы согласны с этим?

Парфенов: Вы знаете, в моей жизни было два человека, про которых я могу сказать, что если бы фишка легла по-другому, то, может быть, на этом месте был бы я. Это Александр Башлачёв – замечательный друг моей юности и рок-музыкант. Я всегда понимал, что он поёт и за себя, и за меня. И Константин – когда я думаю об этом, то мне кажется, что это могла бы быть именно моя карьера.

Cобчак: Спасибо. Мы прервёмся на рекламу, буквально на пару минут. С нами  Леонид Парфёнов. Оставайтесь с нами.

Cобчак: Об одном вашем друге, Эрнсте, мы уже поговорили. А сейчас я хочу спросить про другого. У вас как у профессионального телевизионщика, насколько я знаю, есть ещё один близкий друг – Владимир Владимирович Познер. Скажите мне как телевизионный профессионал, вы дружите с Познером?

Парфенов: Об этом должен всегда говорить старший по возрасту.

Cобчак: Я хочу услышать ваше профессиональное мнение: как вы считаете, та ситуация, в которой Владимир Владимирович Познер, заканчивая одну из своих последних программ, разразился такой большой речью по поводу Развозжаева и всей той ситуации, которая произошла, - это экспромт, это согласованная акция с Эрнстом, направленная на какие-то конкретные цели?

 Парфенов: Я не знаю, мы разные люди все. Что-то кажется со стороны логичным поступком, ожидаемым.

Cобчак: К примеру, фразу о Навальном Эрнст вырезал, а о Развозжаеве оставил. Почему?

Парфенов: Не знаю, может быть, не углядел, не в Москве был.

Cобчак: У вас есть какое-то своё мнение?

Парфенов: Нет. Я знаю на «ящике» порой кажется, что там мышь не проскочит. Там бывают тут-сям какие-то проблески.

Cобчак: Вы верите в то, что это просто случайно проскочило в эфир?

Парфенов: Со стороны Владимира Владимировича, это было, несомненно, преднамеренно. Я отказываюсь представить, что он что-то случайно брякнул на камеру. Со стороны Эрнста это может быть и случайностью. Бывают такие вещи, которые как бы в логике текущего эфира кажутся недопустимыми, но проходят по тем или иным причинам.

Cобчак: Вот про митинги. Вы почему перестали на них ходить? Это какая-то принципиальная позиция?

Парфенов: Нет. Просто и раньше я не на все митинги попадал.

Cобчак: А в последнее время это у вас прослеживается как нечто постоянное.

Парфенов: На какие-то митинги я ходил, но не выступал, например, на Новом Арбате, где выступали вы. На какие-то не ходил.

Cобчак: Мне кажется, что на Новом Арбате это был последний митинг, в котором вы принимали участие. Потому что 6-го мая вас уже не было, в сентябре тоже.

Парфенов: 6-го мая меня просто не было в Москве, как это всегда бывает. Получается, что если на каком-то митинге выступил, а на следующем – нет, то как бы тебя там и не было.

Cобчак: А вы на следующий митинг пойдете?

ЛП: А когда он будет?

Cобчак: 8-го или 9-го декабря. Будете ли вы в будущем продолжать уличную протестную активность или ваша позиция изменилась?

Парфенов: Если у меня будет время, возможность и желание, то я в декабре бы пошёл.

Cобчак: Вас не разочаровали последние события, вас не разочаровала оппозиция? У вас нет какого-то внутреннего сомнения?

Парфенов: Тут коротко не ответишь. У меня есть на этот счет некоторое представление об этой картине. Моё представление такое.  24-го сентября 2011 года, когда произошла эта чудесная рокировка, Медведев сообщил, что он теперь будет Путиным, а Путин будет Медведевым, и при этом они сказали, что они договорились об этом давно. Результаты президентства Медведева не имели никакого значения. Далее, через 2 месяца, по законам социологии это минимум для осознания того, что произошло, начались думские выборы. Тогда все и возмутились. Мое убеждение, что протестное настроение приобрело после этих событий другие формы.

Cобчак: А вы разочарованы такими формами протестов?

Парфенов: Скорее да. Потому что люди, которые пытались этим заниматься профессионально, программы не предложили.

Cобчак: У вас и у Акунина, в начале этих митингов, был самый высокий рейтинг доверия.  Но далее вы свою активность не проявили.

Парфенов: Это не моя профессия. Рейтинг доверия – это «кто на митинге лучше говорил». И, наверное, я что-то умею говорить.

Cобчак: Но для Дмитрия Быкова это тоже не профессия, тем не менее он до сих пор продолжает активное участие в протестном движении.

Парфенов: Это просто темперамент. Он – поэт-трибун, поэт-гражданин.

Cобчак: А Пархоменко – он такой же журналист как и вы.

Парфенов: Он ушел в отставку из «Вокруг света» для того чтобы заняться общественной деятельностью. Опять-таки это вопрос темперамента.

Cобчак: Но вам даже неоткуда уходить в отставку. Вам как бы сам Бог велел этим заниматься.

Парфенов: Но я не умею этого делать. Я не умею заниматься общественной деятельностью. Я могу сформулировать какое-то своё мнение, оставаясь в профессии, и моя апелляция к людям была такой:  «я обращаюсь к тем, кто телевизор называет ящиком». Поскольку все наше населения является телезрителями.

Cобчак: Но вам же, по сути, даже терять нечего. Вы нигде официально не работаете.  Вы же ничем не рискуете.

Парфенов: Это совсем вопрос не риска. Если бы я думал о том, что я рискую, то я бы и на Болотную не стал выходить.

Cобчак: То есть вас, кроме телевидения ничего не волнует?

Парфенов: Нет, я просто полагаю, что пытаясь остаться в профессии, пусть и внештатно, нужно все-таки заниматься своим делом, высказываться про дело. Говорить «задачи нашего движения сегодня» - я их не знаю. Я не знаю, как организовывать других на что-то. Ни стратегии, ни тактики такой работы – она мне неведома.

Cобчак: Правда, что вы предлагали свою кандидатуру на пост генерального директора телеканала ТВЦ?

Парфенов: Меня никто ни о чем не спрашивает уже давно, не пытается меня никуда трудоустроить. Точно так же, как со мной никто не говорил ни про общественное телевидение, ни про что-то другое. Все разговоры о трудоустройстве на каких-то кнопках обычного показа закончились, думаю, в году 2009-м, если не в 2007-м.

Cобчак: А вы бы могли на общественном телевидении работать? Возглавить, например, вместо Лысенко?

Парфенов: Нет. Вообще ни на какую управленческую работу я в жизни не пойду. Я был на ней и с благодарностью вспоминаю тот день, когда я перестал на ней быть. Я могу делать только журналистскую работу. Где ее делать, если есть достойные условия и возможности, мне без разницы. Кроме радио, на радио я совсем не умею. А вот книги, журнал, газета, телевидение – это, пожалуйста!

Cобчак: Вопрос от одного нашего коллеги и телезрителя Павла Лобкова. Он формулирует вопрос так: сразу после того, как вы были уволены из программы «Намедни», через два месяца вы сняли фильм об Олимпиаде. Фильм, после которого многие шутливо стали вас называть «Леня Рифеншталь», имея ввиду, что фильм был патриотический, говорил о достижениях Олимпиады. Почему вы сразу после увольнения решили снимать этот фильм? И почему он получился именно таким?

Парфенов: Мне его заказали. Не Первый канал, кстати. Это не лучшая наша работа. Я не очень здорово понимаю в спорте, там это видно.

Cобчак: Зачем его сделали?

Парфенов: Заказали. Работа такая: что-то лучше получается, что-то хуже. Когда каждый твой шаг рассматривают и видят в этом глубинный смысл, то может показаться, что в этом есть какая-то глубокая политическая тенденция. Нет никакой тенденции не было. «О, спорт – ты мир!» назывался фильм. Ничего особо патриотического там не было, но это был фильм про тех, кто медали получал, всякая победа выглядит достойно.

Cобчак: Это не было надеждой трудоустроиться на Первом канале?

Парфенов: Для этого нужно в штат приходить, а не разовые фильмы предлагать.

Cобчак: У нас заканчивается время. Вам в подарок книга.

Парфенов: Это Гоголь, «Ревизор».

Cобчак: Мне кажется, Леонид, вы тот человек, который в любой ситуации, даже самой негативной всегда найдет позитивное и хорошее. Даже если ему не везет, ему в конце все равно везет.

Парфенов: Не знаю, может быть. Я никогда не помню времени, когда оно было благоприятно для журналистики в России. Тихо спиваться по этому поводу, как было с поколением, которое при Брежневе спилось? Я застал такие пьющие редакции, мне казалось, что я никогда не увижу русского трезвого журналиста.