Алексей Красовский: «Медведев — трагикомическая фигура, а Путин ближе к триллерам и ужасам»

Собчак: Алексей вчера на премии «Ника» получил награду, стал лауреатом в номинации «Открытие года» за фильм «Коллектор». Я вас поздравляю с этим, Алексей.

Красовский: Спасибо большое.

Собчак: Но, как это часто бывает во временах политизированных, прославились вы вчера, к вашему сожалению или счастью, уж не знаю, об этом мы поговорим, совершенно не этим, не вашим призом, а вашей речью. Давайте ее еще раз посмотрим для тех, кто еще не видел ее.

Красовский: Не надо поднимать руки. За нашу и вашу свободу вышло большое количество людей на митинг, как вы знаете. Они вышли, потому что у них было просто немножко другое мнение, в отличие от министерства, ведомств, и больше тысячи людей было задержано — это в два раза примерно больше, чем здесь сидит людей в зале. Представляете, да? И многие из этих людей уже получили сроки — я сейчас коротко, простите — от 5 до 25 суток, кому-то, возможно, эти сроки продлят, и они встретят, как вы понимаете, свои Дни рождения не у себя дома. И мне бы очень хотелось, пользуясь этим, извините, моментом, попросить вас, дорогие коллеги, ветераны, уважаемые, авторитетные люди использовать свою власть над умами и над чувствами людей для того, чтобы что-то изменить в судьбе этих людей, потому что это наши с вами зрители, и я хочу, чтобы что-то, наконец, и в их, и в нашей жизни изменилось. Теперь спасибо большое.

Собчак: Вот такая вот речь, неожиданная речь. До вас, насколько я понимаю, высказался, как-то оппозиционно Манский, это было еще до речи Сокурова, которая вообще вызвала шквал оваций и, конечно, удивление. Алексей, почему вы решили это все сказать?

Красовский: Примерно полгода назад примерно то же самое, но по другому поводу я сказал «Кинотавре». Другой вопрос, что это вырезали сразу из эфира. Тогда я, обращаясь к Мединскому, сказал, что поскольку у нас действительно в тот «Кинотавр» было очень много независимых картин, я очень понадеялся, что у нас появится независимое телевидение и независимые суды. И это не вошло в эфир. Не знаю, здесь не сказать, что просто та же примерно история. Мне хотелось сказать, обратиться к коллегам по цеху, к коллегам, у которых есть больший вес, чем у меня, а я абсолютно верю в то, что они могут изменить эту ситуацию очень легко, если захотят.

А что побудило? Я был 26 числа на Тверской, я видел молодых людей, я видел, как хватали людей, которые вообще не имели отношения никакого ни к митингу, ни прочее, просто люди выходили из кафе, встраивались в этот поток бурлящий, и вылетали полицейские, и по каким-то своим соображениям выхватывали их, уносили куда-то. Меня это взбесило необычайно, потому что у нас, насколько я знаю, нет еще ни одной статьи, 149-я, по-моему, УК, которая позволяет наказывать людей, которые ведут себя так неадекватно, то есть бросаются на людей. То есть эти граждане полицейские. Но почему-то в отношении людей наших не мирных статей слишком много, они очень изобретательные, в посадках. И хочется это все прекратить, надоело просто уже откровенно.

Собчак: Вы раньше тоже ходили на митинги? Это же не первый ваш раз?

Красовский: Нет, не первая ходка, да.

Собчак: А на какие еще ходили? На Болотную, на Сахарова?

Красовский: Нет, на Болотную я не смог сходить. Я сходил, когда попытались посадить Навального, я был у Охотного ряда.

Собчак: Это был ваш первый митинг?

Красовский: Это был первый в Москве, наверное, так до этого, да. Я сам из Нижнего Новгорода и, в общем, какие-то мероприятия стараюсь не пропускать.

Собчак: А почему вы решили? Вы помните почему? Мне кажется, просто когда человек первый раз, человек с профессией, человек состоявшийся, человек, в общем, при деле идет на митинг уже во взрослом возрасте, как-то что-то, по себе помню, должно тебя сильно как-то… какие-то должны быть сильные мотивы. Помните ваше это ощущение, почему вы вдруг решили присоединиться к этому протестному движению?

Красовский: Да, конечно, помню, потому что я следил, например, и за делом «Pussy Riot», и за делом Навального, поскольку в те моменты еще их транслировали, это сейчас все прекратили, потому что это было настолько вульгарно, настолько все нелепо сфабриковано, что ты поражался как можно так примитивно, так бездарно врать и судить людей, просто подверстывая под это дело какие-то странные даже не законы, а какие-то статьи и прочее. И ты смотришь, когда это количество вранья, количество перегибов в отношении невинных девушек или того же Навального, или тем более брата его, который абсолютно герой не только по каким-то кинематографическим меркам, но и, конечно, по человеческим. Доходит это все до предела, и хочется…

У меня нет позиции в плане что делать в кино в этом смысле, как это изменить в кино, но как это изменить как гражданину предлагает тот же Алексей Навальный или какие-то другие люди, политики. Мне нравится это, у них есть тактика, они знают, что сделать. Они говорят: «Нужно выйти в данном случае». Окей, я, поскольку я не знаю, что как гражданин я еще могу сделать, я выхожу. Если нужно перевести деньги — я перевожу деньги. То есть все от меня зависящее, как от гражданина, я пытаюсь делать.

Собчак: Как вы думаете, что такого совпало в этом году, что сразу несколько уважаемых людей из киноиндустрии, и вы в их числе, решили высказаться на эту тему? Ведь протесты были и в 2012-м, и в 2013-м, и в 2014-м, в общем, в какой-то момент они утихали, в какой-то разрастались, но это, в общем, не новая история, и Алексей Навальный политический деятель уже достаточно много лет. Как вы думаете, что такого совпало сейчас, что вдруг появилось ощущение, что это новая какая-то волна негодования и, в общем, какой-то позиции?

Красовский: Мне трудно ответить за всех, попытаюсь за себя. Меня необычайно воодушевили как раз эти молодые люди, я их фотографировал, потому что это было большое количество кино- и фотогеничных людей на улицах, правда, почему-то сейчас пытаются это все превратить и затроллить, намекая на то, что это был какой-то протест школьников и так далее. Школьников было не так много. Но, конечно, видно прекрасно, что вышли дети вместо родителей.

И эта картина, когда родители уже не могут или не хотят, или уже не верят в протестный способ общения с властью, вместо них вышли дети, меня это очень поразило. Потому что когда так хватают, выдергивают, принося физические страдания этим детям, а я понимаю, насколько это тяжело, когда взрослые, не объясняя тебе ничего совершенно, ведут себя по-скотски. И я, как отец, конечно, это прочувствовал, потому что это невозможно пережить и перенести. Я понимаю, что если бы это случилось с моим ребенком прямо сейчас, я бы, наверное, тоже преступил закон. И для меня наступил момент этой истины, когда ты понимаешь, что нужны другие действия. Кино, конечно, классная штука, но сегодня есть в мире более важные вещи и, на мой взгляд, это одна из них.

Собчак: Но все-таки режиссер — такая профессия во многом провидческая и обобщающая какие-то те явления, которые часто с нами происходят, в общем, в воздухе. И режиссер как раз обладает той профессией, которая позволяет ему это все сформулировать иногда раньше, чем целое поколение, иногда за десятилетие, и поэтому, собственно, я вас спрашиваю не за всех, а за это ощущение. Считаете ли вы, что сейчас с этим протестом и этой «Никой», которая совпала с этими протестными днями и, в общем, все как-то этим было прочувствовано, что наступает какая-то новая волна? Есть у вас ощущение перезагрузки протеста, перезагрузки этого ощущения в воздухе?

Красовский: Абсолютно. И более того, это даже какое-то крепкое, оно именно 26 числа почему-то окрепло и стало таким абсолютно твердым, железобетонным, потому что я вдруг понял то, чего не мог понять раньше. То есть я смотрел на молодых людей и не понимал, почему их так много, потому что я раньше видел этих людей по телевизору и живьем, их не было в таком количестве. Я вдруг понял, что эти люди, для них ни Песков, ни Путин не формируют повестки дня, они не их оппоненты, они живут в другом медиа и прочем пространстве.

Собчак: А какая их повестка у этих людей, как вам кажется?

Красовский: Там полный набор был, и я думаю, там, конечно, было и развлечение, безусловно, тоже, потому что это интересное времяпрепровождение. Но в первую очередь это было возмущение тем несправедливым перераспределением, в общем-то, народных благ. И, я думаю, в их отношении тоже достигло порога какого-то это бесконечное вранье, которое они наблюдают среди взрослых людей, но не совпали по кодам, что называется. А у детей есть приложение мобильное, у них есть куча технологий, которые позволяют им жить и здесь, и там и так далее. Они абсолютно современные люди, а власть слишком отстала, она не может ничего им предложить взамен. То есть что им нужно делать для того, чтобы достичь таких же богатств — им никто на это не дает совета. Нет мастер-классов, которые бы объяснили, что нужно сделать, чтобы иметь 23 дачи во всем мире и платить за них 39 рублей в месяц, никто не объясняет, как достичь такого успеха.

Поэтому дети эти, в общем-то, несложные выводы для себя делают сами. Им это не нравится, потому что они еще, я думаю, что в массе своей все-таки еще и талантливые, они надеются распоряжаться своим головным мозгом по прямому назначению, а не только потреблять что-то физически, удовлетворять свою плоть. И это нормально в этом возрасте, и поэтому они, конечно, очень интересные, и их очень много, их будет пребывать просто потому, что они будут подрастать, те, кто еще не вышел, они будут прибывать в геометрической прогрессии, потому что мы их еще поставляем, рожая. И с этим ничего нельзя сделать.

Количество приложений будет увеличиваться, количество предложений развлекательного характера тоже будет увеличиваться. И сегодня бесполезно покупать телеканалы, то есть это деньги на ветер, чтобы завоевать их внимание. Мы сегодня вынуждены, мы, я имею в виду кинематографисты, конкурировать с ними во всем в другой среде, и в том числе с людьми, которые распаковывают яйца и имеют аудиторию значительно больше, чем аудитория «Первого канала» и, извините, Дождя. И это, мне кажется, в каком-то смысле непобедимое поколение, в свое время сказали очень правильно, что они, конечно же, увлекающиеся люди, то есть они могут сейчас увлечься политикой, а послезавтра — чем-то другим, она их может быстро разочаровать. Но я думаю, что здесь у нас настолько интересные антагонисты, с которыми, я думаю, будут...

Собчак: Которые дают много интересных поводов им пойти.

Красовский: И сюжетных поворотов, безусловно, тоже. Поэтому даже видно сейчас уже, в нашей администрации президента, к сожалению, нет настолько интеллектуально развитых и достойных соперников, которые могли бы предложить сейчас какую-то любопытную борьбу или какие-то такие способы и шаги, поэтому, я думаю, дети их перехитрят совершенно, абсолютно, у меня нет сомнений в этом никаких.

Собчак: От общего давайте перейдем к частному, потому что помимо той общей атмосферы, о которой мы сейчас говорили, о детях, которые, безусловно, победят, и я тоже, в общем, в это верю, как минимум по биологическому признаку. Все-таки вы не боитесь за собственную судьбу режиссера? Это, насколько я понимаю, ваша первая такая серьезная награда. Была еще одна на «Кинотавре», если я не ошибаюсь, но все-таки «Ника» — такое федеральное признание, первая речь, и сразу такая явно оппозиционная. Не боитесь ли вы, что сейчас в условиях атомизированного общества, сильно политизированного общества это станет большой преградой просто для вашей только начинающейся карьеры?

Красовский: Спасибо за чувство молодости, которое вы так...

Собчак: Нет, извините, но просто с точки зрения призов и награды, в общем, у вас такая началась полоса как бы успеха, и вы ее сами, по сути дела, себе кастрируете, простите за это слово. Или я неправа?

Красовский: Как ни странно, хочется поговорить о кастрации. Дело в том, что до того, как сделать полнометражное кино это, «Коллектор», это очень актуальная оказалась тема, я пытался делать другие сериалы и фильмы, сценарии, в том числе как режиссер, как сценарист, предлагал их продавать на каналах. И в какой-то момент мне коллеги, когда нам в очередной раз не то чтобы отказали, они сказали: «Мы берем, но вместо этого пожилого человека должен играть актер помоложе, нужно еще что-то сделать» и так далее. Я спросил: «А что конкретно все-таки предлагают? Мне не очень нравится». Весь этот набор странных пожеланий к материалам, потому что это получалась совершенно другая история, я говорю: «Не кажется ли, — своему продюсеру говорю, — что по большому счету нам предлагают кастрировать героя нам самим?». Он говорит: «Да, потому что там все уже кастрированы. Если ты не хочешь кастрироваться, хотя бы подтянись, сделай вид, никто же не узнает, что там на самом деле».

Собчак: Это, безусловно, вот так, да.

Красовский: И не очень хотелось в этом состоянии пребывать подтянутом.

Собчак: Нет, подождите, но можно же ничего не говорить. Смотрите, я же очень наблюдаю со стороны, как журналист, за всей ситуацией, связанной, условно, с такой драматической интригой нашей страны, которая называется «Творческие люди, с кем вы?», назовем ее так. И там масса сюжетных линий, там все не черно-белое кино. То есть не то что есть, знаете, с одной стороны у нас Быков, который на каждом митинге и, в общем, последними словами Путина и кровавый режим кроет, а с другой стороны — Михалков, все не так однозначно.

Есть огромное количество кинематографистов, ваших коллег, которые заняли очень удобную нишу под названием «Люди большого дела». И на любой вопрос про то, что поддерживаете вы власть, не поддерживаете, они очень умно и красиво, и долго говорят о том, что, вы знаете, я вне политики. Я считаю, что каждый человек должен заниматься своим делом. У меня большое дело, я занимаюсь кино, творчеством, мне все равно, Путин, Навальный, мне все так это неинтересно. Звучат они убедительно, красноречиво, если еще снимают и фильмы неплохие, ни тех, ни у других они не вызывают больших вопросов. Почему вы не выбрали этот по нашим временам самый умный путь?

Красовский: Потому что в данном случае, если говорить о «Нике» применительно, это не про меня кино, понимаете? Это не про то, как я получил приз и что-то сказал. Это история про людей, которые сейчас сидят, а я не хочу, чтобы они сидели. Я не могу оправдывать свое бездействие или как-то разговаривать.

Собчак: И что, разве выпустят после ваших слов? Вы всерьез верите, что после того, как вы выступили, я, кстати, не знаю, вырезали ваше выступление?

Красовский: Сегодня узнаем вечером, в ночи, но хотя мне все равно, если честно.

Собчак: То есть вы всерьез считаете, что вы своими словами можете повлиять на то, что их выпустят?

Красовский: Не хочется говорить о банальности про то, кто там камень точит, но я верю, что это цепная реакция, чтобы расщепить какие-то атомы и привести к ядерному взрыву, нужно для начала все-таки эти атомы подружить друг с другом и столкнуть.

Собчак: Даже ценой собственной будущей карьеры?

Красовский: Да понимаете, я не договорил про предыдущую историю. Я же не вчера родился и придумал этот сценарий, который материализовал. Я долгое время шел ко всем этим неудачам, которые у меня уже случились до того как. Поэтому я человек закаленный в боях, и если мне не дадут бюджет на нормальное полнометражное кино, я снова разыграю историю на одного, на двух актеров, не нужно космического для этого бюджета, чтобы рассказать о том, что меня сегодня беспокоит. В этом смысле когда эти смешные государственные деятели обвиняют нас в том, что мы что-то не так снимаем за государственный счет и должны быть патриотами в их понимании, для меня это смешно, потому что мы-то как раз и не снимаем за государственный счет, мы не тратили денег налогоплательщиков. Поэтому мне несложно повторить этот трюк на бис, что называется. Трудно донести до зрителя — это трудно, правда, а снять, как мы сняли — не так сложно. Добраться до зрителя, чтобы он услышал, посмотрел, пришел, проголосовал, а не скачал это.

Собчак: Не сложно, но вы же сами таким образом отрезаете себе сознательно путь к каким-то другим возможностям.

Красовский: Почему? Я пока не очень понимаю. То есть, понимаете, мне хочется, чтобы эти люди однажды, отказывая мне в чем-либо, в какой-то материальной поддержке и так далее, все-таки нашли в себе силы и смелость тоже сказать, почему они это делают, потому что они там что-то поджали, отстригли или им все-таки кто-то позвонил и это запретил. Пусть будут также смелыми, честными в отношении, по крайней мере, своего народа, своих зрителей. Я считаю, что мы должны за зрителя бороться не только в кино, но действительно на публичных площадках. А мы это перестали делать.

Я в этом смысле тоже немножко 20-летний, в смысле во мне максимализм остался, мне кажется, что когда есть честная борьба, есть спортивное состязание в этом смысле — это же интереснее, заводит во всяком случае. Я Сокурова наблюдал, для меня он абсолютно молодой человек, простите, пожалуйста, я должен извиниться за такое сравнение, потому что он снимает актуальное и, несмотря на то, что он уходит в историзмы, но он снимает современное кино и очень бодрое, Вуди Аллен в замечательном тонусе находится.

Собчак: Другой вопрос, тоже не могу его не задать. Я специально посмотрела и, в общем, это тоже было интересное открытие. До вашего выступления у вас было одно количество друзей, например, в фейсбуке. Сейчас я смотрю по комментариям многих людей, там какое-то огромное количество людей на вас подписалось в соцсетях. Вас узнал совершенно другой пласт людей, который, может быть, и ваше кино «Коллектор» никогда не смотрело и вообще не знало о существовании режиссера Алексея Красовского. Эта речь заставила этих людей на вас посмотреть по-другому, обратиться к вам, но не как к режиссеру в первую очередь, а как к гражданину своей страны с четкой гражданской позицией. Вам это приятно или вам все-таки где-то немного обидно в душе, что вот так? Что как гражданин вы на себя обратили внимание?

Красовский: Есть третий вариант, пока эти два не про меня.

Собчак: Не знаю, вы режиссер, он, может быть, и есть, но я его просто не назвала.

Красовский: Мне пока просто некомфортно, если честно, потому что я привык отвечать людям и как-то взаимодействовать с людьми, когда мне задают вопросы. Сейчас, поскольку там каждый примерно несколько секунд приходит какой-то запрос или сообщение, я не успеваю просто на это физически реагировать.

Собчак: Вам это было удивительно? Вы удивились, что такой интерес?

Красовский: Да, это странно.

Собчак: Вы не ожидали?

Красовский: Я не ожидал совершенно. То есть мне было комфортнее быть, что называется, за кадром — это нормальное для меня состояние, поэтому я, конечно, волновался, выходя и произнося эти слова, и сейчас я не очень понимаю, зачем они это все делают.

Собчак: А ощущения у вас какие, чувства? Вот вы занимаетесь своей профессией, вы отдали ей огромное количество ваших лет, вы снимали сериалы, вы продумывали сценарии, вы писали. Что-то было удачно, что-то неудачно. Вы сняли фильм, за который получили признание и в России. И за рубежом, какой-то интерес к вашей работе, которую, я уверена, вы любите и делаете всю жизнь это дело. А, условно, по иронии судьбы интерес к тому, что вы имели мужество и, извините, яйца сказать то, что вы сказали. Какое у вас внутренне к этому отношение? Правда, мне кажется, это очень интересно.

Красовский: Я огорчу зрителей, потому что я не чувствую ничего в этом смысле, прямо совершенно. Меня это не заботит, не беспокоит. Единственное, если это не будет сильно отвлекать — зашибись, здорово, я буду счастлив. В смысле, если меня не будут вовлекать в какие-то там дебаты, споры и троллинги, потому что, конечно, появляются какие-то сумасшедшие, о существовании которых я не знал. Теперь я о них узнал, потому что они пишут, они более активны, чем нормальные люди, они пытаются докричаться со своими, в общем, достаточно аляповатыми воззваниями про Госдеп и прочие штампы. Ничего, правда. Простите.

Собчак: Последний вопрос тогда на эту тему. Что бы вам было приятнее — интерес этих людей и подписки к вашему фильму или, собственно, к тем вещам, которые вы разделяете, верите, о которых говорили? Если бы у вас была возможность выбрать?

Красовский: Можно я еще раз повторю фразу про то, что это не про меня кино? Мне бы очень хотелось поговорить все равно…

Собчак: Ну как не про вас? Это ваш фильм, социальный достаточно.

Красовский: Мы сейчас обсуждаем последствия этого. Мне кажется, зрителя не должны волновать мои чувства вообще по поводу того, какое количество у меня друзей образовалось, не должно волновать, реально что-то изменится или не изменится. Меня этот вопрос тоже волнует, я верю, что изменится, но не могу зрителям пока сказать когда, и это меня тоже удручает. Мне хотелось бы сказать, что да, я верю, сейчас давайте прям развернутый прагматичный список последствий, что вот послезавтра их выпустят на свободу и все будет хорошо. Я, безусловно, в это верю, иначе не было бы смысла это делать. А что, почему образовалось, они из-за этого или из-за чего-то другого… Я всегда рад новым людям, особенно если это приличные интересные люди, разделяющие мои взгляды, а уж если они и совпадают во вкусах — чудесно.

Собчак: Если вас вот, скажем так, обвинять в том — это сейчас очень популярная в интернете позиция, сразу оговорюсь, не моя, но она очень популярная — что, ну, понятно, сейчас вот все пиарятся на политике, он просто тоже вот так решил распиарить свой фильм. Вот вам обидно будет это услышать?

Красовский: Нет, не обидно. Меня очень трудно, честно говоря, как-то в этом смысле задеть, ну а в данном случае еще и потому, что фильм сильно давно уже вышел, и, кроме того, я четко знаю, что зрители, которые никогда не платят за кино, а скачивают его в интернете — ну, посмотрят они и так. Ничто не изменится в нашей ситуации.

Собчак: Ваш фильм о коллекторе — о человеке, который собирает долг, и, в общем, сам попадает в очень непростую ситуацию и в каком-то смысле сам оказывается жертвой. Вот что вы хотели сказать этим образом и что вы вкладывали в эту ситуацию, и почему именно «Коллектор»? Как это родилось все?

Красовский: Три вопроса в одном. Первый вопрос, вы знаете, мы не любим — что вы хотели сказать — значит, видимо не получилось сказать. Ага, ну ладно, хорошо, попытаюсь пригласить. По сути, на месте главного героя мог бы оказаться Дмитрий Анатольевич Медведев, которого сегодня, в общем… Ну, давайте встанем на другую позицию и скажем, что мы играли в это во все.

Собчак: Вы говорите — не любите. Видите, какой вы ответ интересный даете.

Красовский: Да, потому что, смотрите, вот вы тоже несчастный абсолютно человек, которого вдруг сегодня все бросились травить, выходить против него на улицы, в общем, и гадать, что же он там делает, что чувствует и почему он не подает нам сигналы.

Собчак: То есть вы его ощущаете как несчастного человека?

Красовский: Да, безусловно.

Собчак: Вам его жалко?

Красовский: Конечно. По-человечески, очень жалко, потому что, ну, когда ты видишь плакаты, на которых написано «Жалкий, уйди», — гамма чувств, от смеха и потом до негодования: какого черта, он же все-таки у нас какой-то деятель. Мы должны хоть немножко их уважать, да? А ты этого не чувствуешь — ну, значит, в тебе какая-то проблема. Вы знаете, меня беспокоило то, что травля сегодня очень легко направляется на людей — прям вот по щелчку. Вот мы сейчас с вами рождаем какого-то персонажа и говорим — «Ату», и зрители бросаются, они не слышали никогда, но вдруг узнают, потому что они вам верят, а мне уж теперь тем более, бросаются этого человека пинать, шпынять и репостить, в общем, наше с вами видеообращение.

Собчак: То есть на месте коллектора мог бы оказаться Медведев? Слушайте, это вообще удивительная мысль.

Красовский: Кто угодно. Как выяснилось, это кино про Медведева во многом, и я приглашаю еще раз посмотреть наш фильм, и не только, но и про Димона тоже. Видите, я сейчас пиарюсь все-таки.

Собчак: Слушайте, ну а с другой стороны, смотрите, ведь люди, которые вызывают нашу жалость, — это тоже определенные люди. Вот Путин вызывает такую жалость — не вызывает. У большинства людей. Я не знаю, как у вас, но вот, условно…

Красовский: Ну там другой характер, он же «суперхироу» у нас, нет, как? «Суперхироу» не вызывает, он — Человек-паук и так далее.

Собчак: А как вот это складывается, причудливая мозаика, как вы считаете, как режиссер? Ну это же абсолютно ролевые модели? Это же, собственно, вот если так говорить, о характерах мы ничего на самом деле не знаем — что там за этим характером Медведева или за характером Путина, ну, кроме каких-то там общеизвестных фактов. Вот как складываются эти такие удивительно клишированные образы, как вы считаете, как режиссер?

Красовский: Ну, они совокупно складываются, с помощью еще не очень компетентных людей, которые в их окружении находятся и пытаются им этот образ сложить. Это все гомерически смешно, потому что в какой-то момент это все страшно расстраивается, когда ты строишь, пытаешься доказать, что это не мистер Бин, а очень серьезный политик, у него большая карьера, а потом ты видишь, как этот человек танцует, и вот одним танцем он просто перечеркивает все многолетние достижения.

Собчак: Вы понимаете, что если бы, условно, этот же танец протанцевал Владимир Владимирович, может быть, мы бы все восприняли наоборот, что «а что-то человеческое-то в нем есть».

Красовский: Ну он же играл на пианино, это же тоже было…

Собчак: Это же не вызывало такой гомерический смех, вот почему? Он и со стерхами летал, и вроде тоже странная, абсурдная ситуация, но почему-то она как-то стерлась из памяти, а вот эти танцы Медведева остались. Вот что это, объясните нам с режиссерской точки зрения.

Красовский: Танцы очень идут ему просто. Понимаете, бывает совпадение и несовпадение образа — мискаст это называется, когда актер не попал. В случае с танцем — попал абсолютно. Просто ему идет эта роль, он на своем месте, он очень хорошо… ну, это же тиражируется еще к тому же, мы все теперь можем так танцевать, это узнается, у этого танца появилось название и так далее, и можно удивлять и шокировать всех вокруг. А со стерхами мы не можем полететь, нам это не дано — это образ, который идет супергерою, в общем, а в России, к сожалению, комиксы как-то плохо приживаются. Я думаю, что Дмитрий Анатольевич попал вот в этот образ, ему он удался. Поэтому все, что сейчас касается уточек и других каких-то там мерчендайзинговых навальновых находок, они отлично, я думаю, будут продаваться, тиражироваться и так далее.

Собчак: То есть он, скорее, с вашей точки зрения, трагическая фигура?

Красовский: Трагикомическая, я бы сказал.

Собчак: А Путин?

Красовский: Мм, Путин — драматическая. Но там ближе к триллерам и фильмам ужасов, наверное, куда-то туда. То есть я бы тоже очень хотел, чтобы там была, знаете, политика, как в «Карточном домике», были какие-то сложносочиненные повороты, чтобы там были люди, которые просчитывают шаги на три–четыре хода вперед — не-а. К сожалению. Очень жалко, но нет. Не получается. Это какая-то пародия, скорее, на политический фильм. Простите, пожалуйста, Владимир Владимирович, я знаю, вы очень стараетесь что-то сделать по-другому, но что-то там не получается.

Собчак: Алексей, ну вот мы поговорили о том фильме, за который вы получили приз, о ваших политических взглядах, а вот что дальше? Наверняка есть какие-то сценарии, которые вы уже планируете воплотить в жизнь после этого успеха, наверняка есть какие-то планы — что это?

Красовский: И с этими сценариями есть те же абсолютно проблемы, которые были перед «Коллектором». И главные проблемы — найти деньги. Примерно все то же самое, я вернулся, что называется, к тому же состоянию, в котором был до этого фильма. Вот сейчас найдем — снимем, не найдем — снимем все равно.

Собчак: То есть и на «Коллекторе» тоже была основная проблема — это деньги?

Красовский: Да, конечно. Притом, что это микроскопический бюджет, даже на него нужно было найти деньги, и я потратил несколько месяцев просто поиска, похождений вокруг наших продюсеров — у нас, оказывается, в Москве их очень много, несколько десятков. И на пятом десятке я перестал вести им счет, потом вот нашелся Дмитрий Руженцев и Георгий Шабанов, которые, к счастью, рванули и осмелились это сделать.

Собчак: А что это за сценарий, расскажите вот, собственно, что интересного сейчас лежит, и может быть, ждет своего часа?

Красовский: Хорошо, могу рассказать об одном сценарии, который всех пугает, и поэтому я не знаю, удастся ли его воплотить. Он не совсем про «закон Димы Яковлева», он, скорее, про людей, которые попали в журналы этого закона. Про американскую пару, которая пытается усыновить ребенка, и вступает в силу этот закон. Они, вместо того, чтобы, как все остальные законопослушные американцы, уехать, они его похищают и чешут через всю Россию в надежде спасти этого больного ребенка. Мне хотелось сделать остросюжетное кино, сценарий написан, переведен и ищет инвесторов, в общем, так.

Собчак: Но на такой сценарий вам, действительно, тяжело будет найти инвесторов.

Красовский: Да, тяжело, но что делать. Как я уже сказал, это кино не про меня. Поэтому я снимаю про других людей, про их интересы, про то, что волнует, надеюсь, не только меня, но и много кого еще.

Собчак: Вы воспринимаете сами себя, как, условно, оппозиционного режиссера? Вот, смотрите, и вот «Коллектор», в общем, с какой-то такой историей, не политической, но социальной точно, и политизированный сценарий, связанный с «законом Димы Яковлева». Вы себя считаете, можете назвать — вот, я оппозиционный режиссер?

Красовский: Сейчас глупость скажу, потому что мне кажется, что не бывает других режиссеров в принципе. Режиссер не должен быть равен с властью, он всегда должен находиться на стороне тех, кому хуже, кто слабее. Власть по определению сильная. Если режиссер занимает политику сильных людей, то он заведомо, мне кажется, отрезает себя от широкой аудитории.

Собчак: Почему, он себя отрезает от интеллигенции, а от широкой аудитории он как раз себя может присовокупить к ней.

Красовский: Он снимает, и мы это видим по многочисленным сдач больших проектов нашему главному кинозрителю, он делает кино для одного этого зрителя, он приглашает его, он устраивает кинопремьеры для этого зрителя, вкупе с министрами, и мы понимаем, для кого это кино создано — вот для него. И потом включается вот эта массированная реклама…

Собчак: Ну народу же это тоже может нравиться? Или вы считаете, что, условно, фильмы типа «Викинг» — это на самом деле не народное кино? Ведь у него есть хороший прокат, хороший «сарафан», люди идут, смотрят, отождествляют себя с этой историей, условно, становления Руси.

Красовский: С кем, с викингом они себя отождествляют?

Собчак: С главным героем — вполне, почему нет. Мощный прокат, неплохой, насколько я понимаю, «сарафан», неплохие цифры. Или там «Притяжение» Бондарчука, тоже поднимающий вопросы зла, добра, что хуже, что лучше — в общем, это все такое, ну, вполне кино, вписывающееся в концепцию сегодняшней власти. При этом оно вполне нравится народу, нравится достаточно искренне, как мне кажется.

Красовский: Какое-то время назад, когда мы продавали сериал про военный госпиталь на канал «Россия», нам сказали, почему, собственно, этот сериал понравился, и я-то думал — за сценарий, за какие-то там находки. Нет, потому что в главной роли был практически Владимир Путин, вот только в белом халате. И оказалось, что — нам прямым текстом это сказали — что аудитория Второго канала любит, когда Путин — МСЧ, Путин в службе спасения, расследует преступления и так далее. Ну то есть только играли его разные люди, включая женщин, на канале «Россия», но зритель это считывал всегда. Путин — викинг, например. Это отлично. Ну вот теперь он еще и там, только теперь его играет Данила Козловский. Неудивительно, что это ему нравится, и нравится народу, потому что они же проводят какие-то фокус-группы, опросы и так далее.

Собчак: Ну, так значит, все-таки, не для одного зрителя — для тысячи, для миллионов.

Красовский: Да, потому что зрителям нравится, когда есть добрый царь, добрый отец, который, вот они думают, покровительствует и может перевоплощаться.

Собчак: А имеем ли мы право вообще, как граждане, как творческие единицы, вмешиваться в эту абсолютную любовь и дихотомию?

Красовский: Я про другое сказал. Я сказал о том, что мне кажется, режиссер должен быть оппозиционен по отношению к любой власти в принципе. Его задача — защищать и каким-то образом помогать тем людям, которым хуже, которые слабее и не могут этого сделать сами. Потому что мы все-таки чуточку, немножко чуть более защищены.

Собчак: Но, если режиссер искренне считает, что все хорошо, наконец-таки великая Россия с великим правителем, и, наконец-таки повезло жить в той исторической эпохе, когда все хорошо, и не за что ругать власть?

Красовский: Не верю.

Собчак: Вы не верите, что кто-то из современных режиссеров может жить с этим ощущением?

Красовский: Режиссер тоже умеет это играть, очень хорошо, не хуже, чем актеры умеют играть вот это вот — что все хорошо, граждане, окститесь.

Собчак: То есть в искренность этой позиции вы не верите?

Красовский: Не верю совершенно. Они отлично играют, точно так же, как депутаты Государственной думы отлично играют и серьезных борцов за наши права, и прочее.

Собчак: То есть вы считаете, что там искренних, скажем так, борцов за эту позицию нет? Это всегда самоубеждение.

Красовский: Не за позицию, но людей, которые искренне верят в то, что сейчас все хорошо, что все изменяется…

Собчак: Почему, я вполне верю, что Бортко, или даже Бортко — плохой пример, Говорухин — вот он, в отличие от Михалкова, производит впечатление человека, который искренне верит в то, что сейчас мы вот как-то хорошо живем, правильно живем.

Красовский: Я не уверен, что он где-то именно так говорил, мне кажется, он более все-таки сложная фигура и тонко чувствующий человек, и не уверен, что вот такими максимами рассуждает.

Собчак: Ну, я, конечно, преувеличиваю. Но я имею в виду, что там, условно, глобально он поддерживает, на мой взгляд, эту власть и существующую систему, не потому что его кто-то заставляет или какие-то большие миллионы ему мерещатся, а потому что отчасти он, правда, так считает. То есть вот я верю, так же, как я отчасти верю в искренность Захара Прилепина, и в общем, совершенно не разделяя его позицию, я могу себе представить, что он это говорит, в отличие от многих других, вполне искренно. То есть правильно ли я понимаю, что вы отказываете в искренности вообще всем этим людям?

Красовский: Я им не только в искренности отказываю, я отказываю им… я не могу с ними солидаризироваться и входить в полемику, потому что это, ну как бы сейчас привести пример какой-нибудь… Это все равно, что, знаете, выйти играть на поле в футбол, только у всех этих людей в руках оружие, а тебе еще мяча не дали — а мяч всегда у них, он еще привязан к ним как-то — а вы все с кандалами, и так далее. То есть тут правила нарушены, это очень неспортивно. И люди, которые встают на ту сторону и пытаются с тобой вести полемику, давайте снимать честно — у нас права неравные. У меня нет миллиардного бюджета, нет восьми лет, чтобы снимать свою киноэпопею, и так далее. У нас этого ничего нет, и поэтому странно даже как-то рассуждать…

Собчак: Но верить в то, что на этой стороне поля могут играть люди, которые искренне верят, что так правильно?

Красовский: Но они же играют-то нечестно. Так все нормально, они не соблюдают правил игры. Потому что в футбол играют по-другому.

Собчак: Все ли понимают эту нечестность?

Красовский: Я уверен, что понимают, уверен, что понимают прекрасно, то есть они где-то, может, со своей совестью договариваются, что лучше это, чем то… Мы не знаем, что там в голове у Навального, у Красовского, а у вас-то уж тем более, и поэтому пусть лучше будет тот человек, которого мы вообще не знаем совершенно, но мы хотя бы можем допридумывать.

Собчак: Согласна. Хорошо, как вы относитесь к еще одной очень важной позиции в современном нашем политизированном мире, когда художественный руководитель, например, какого-то театра, условно, Ширвиндт, не может высказываться и говорить открыто то, что думает, оправдывая и объясняя это тем, что он защищает свой театр, свой коллектив — и таких людей становится все больше и больше. Вот как вы к этому относитесь?

Красовский: Понимаю его.

Собчак: То есть эта позиция достойна уважения?

Красовский: Сочувствия, скорее, и понимания. Но уважения все-таки какого-то…

Собчак: Но вы бы на этом месте, условно, вы же понимаете, что вот условно, если вы на нем оказались, вы бы так же поступили?

Красовский: Нет. Но это я.

Собчак: Почему?

Красовский: Потому что у нас разные характеры.

Собчак: Ну то есть что, подставили бы людей и развалили театр из-за того, что вам бы захотелось пойти на митинг 25-го числа?

Красовский: 26-го.

Собчак: 26-го.

Красовский: Я бы искал другие пути, как спасти театр и как дать этим людям работу, и прочее, прочее. Я, собственно, так и пытаюсь это делать, понимаете? Когда я понимаю, что я не могу сделать кино за миллион долларов, я ищу, как сделать кино за сто тысяч долларов — вот это мое решение.

Собчак: Ну как. Есть очень простая дилемма: вот вы возглавляете какое-то художественное объединение, условно, театр. И вы понимаете, что если вы выходите и высказываете открыто свою позицию, будь то на «Нике» или на митинге, то большая вероятность того, что просто вам, как театру, не дадут денег или разгонят труппу, или устроят еще что-то — вот, собственно, простой выбор. Вы будете подвергать риску этих людей?

Красовский: Да, буду, потому что я верю в это абсолютно, что если этот поступок будет совершен не мной, Алексеем Красовским, когда он без году неделя как режиссер, а Ширвиндтом или кем-то другим очень авторитетным, известным человеком, ничего этого, о чем мы сейчас говорим из последствий, не произойдет. Потому что это сделает он, это сделает второй, третий, четвертый и так далее. Я верю в это совершенно. Они неперебиваемые авторитеты, степень уважения к ним такая высокая, что это трудно будет объяснить своей вот этой вот лояльной аудитории 86-процентной, что причины и следствия, они равны. Человек вышел — лишился театра. Серьезно? Ну надо все-таки что-то поизобретательней. И я думаю, что они будут подкладывать вот это что-то — ну, пусть понапрягаются, пусть тоже почувствуют себя драматургами и придумают действительно какое-то интересное оправдание.

Собчак: Давайте вернемся к церемонии, к вашим коллегам, в общем, это такой понятный жанр, мы все еще помним, когда режиссер Майкл Мур использовал площадку Оскара для того, чтобы высказаться, вот теперь площадка наших кинематографических премий используется, для того чтобы сделать какие-то важные политические высказывания. Сокуров, который говорил после вас уже, говорил, в частности, о политзаключенных, о Сенцове — вот как вы относитесь к этой ситуации, что вы думаете про Сенцова? Вот такую другую крайнюю сторону этой проблемы.

Красовский: Надо отпустить человека. Я когда-то написал о том, что дети, художники и душевнобольные не должны подвергаться вот каким-то серьезным наказаниям — к ним нужно относиться по-другому. Если это художественный акт, будь то прибивание чего-то, сожжение и прочее — это художественный акт, как ни странно. То есть подносить под него какие-то уголовные статьи — это ну просто сумасшествие полное. И да, человек может заявлять что-то, планировать что-то и так далее. Но все равно к нему надо относиться, надо изучать это более серьезно. К нему применена какая-то жестокая, бесчеловечная статья — ну это дурдом просто.

Собчак: Вы считаете те высказывания, вот конкретно, если мы говорим о судьбе Сенцова, которые прозвучали, как облегчат его судьбу? Вы считаете, это возымеет действие?

Красовский: Хочется верить, что да. Ну, я верю в то, что возымеют действия слова Сокурова, он же не первый раз это заявил. Он пришел к президенту сначала и сказал, вчера это сказал. Ну, кто-то еще об этом скажет, сейчас мы еще раз об этом скажем, намекнув, что это важно — люди об этом услышат. Я был на какой-то премии, где один сначала документалист вышел и сказал, что он снял фильм документальный про людей в колониях и вынес для себя вывод, что не все люди заслуживают вообще прав, оказывается, и что некоторые права нужно заслужить. И зрители это восприняли — дикие были овации. Я был очень удивлен.

Потом вышел другой режиссер-документалист и рассказал про Сенцова, сказал, что ему дали такое количество невозможных лет и так далее, и вдруг я услышал рядом женщину — никто не хлопал практически, за исключением нескольких человек, — и рядом со мной женщины сидели, которые говорили: ну у нас так просто не дают 20 лет, значит, есть за что. Вот они всерьез сидели в это верили, то есть для них забыто и стерто все, что у нас было в истории, каким-то образом.

Поэтому если сейчас аудитория хотя бы услышит это имя и фамилию и задумается над этим парадоксом, почему режиссер, ну, мы говорим более большими словами, художник, артист и так далее идет по каким-то уголовным статьям и лишается свободы на такой большой период — я надеюсь, что наша миссия будет хоть чуть-чуть выполнена, в смысле освобождения его и других несчастных людей.

Собчак: Вы просто затронули очень интересную тему, я тоже хотела задать об этом вопрос, вот о женщинах, которые реагировали на эти 20 лет и что просто так в нашей стране не дают. Вот смотрите, на премии «Ника», со стороны мне было очень это очевидно, что, например, тот же Гусман начал хлопать, ну, чуть-чуть вынужденно. То есть, условно, такая была реакция, что он не мог не хлопать, хотя он явно был недоволен тем, что говорил, как минимум, Сокуров, в этот момент просто камера его крупно показывала, и я могла как-то сделать свою оценку его реакциям. Вот вы это чувствовали в зале? Вы же были на премии, вы видели Гусмана, других людей — вы чувствовали эту вынужденность с одной стороны и, может быть, боязнь с другой — похлопать, и непонимание, как себя вести в этой ситуации или нет?

Красовский: Да, конечно, по первым примерно трем рядам я это сразу почувствовал, что лучше на них не смотреть, потому что…

Собчак: То есть прямо это ощущалось, что людям неловко как-то себя проявить.

Красовский: Да, конечно. Они примерно, по-моему, со второй моей шутки поняли, что это будет не шутка дальше, как-то они сразу это прочувствовали, к чему я веду, и окаменели буквально. И я стал общаться с другой аудиторией, в общем, и так довел до конца, иначе, если бы я общался с ними, я понял, что, наверное, у меня были бы какие-то актерские зажимы и прочие несчастья.

Да, безусловно, это чувствуется, но я не стал бы обличать в чем-то Юлия Гусмана, потому что он вел церемонию, в общем, у него были другие задачи, он сверялся со сценарием и прочее. Потом мы очень мило пообщались, он, по-моему, очень великодушный человек, который позволил нам все это сделать. Молодец. Ну то есть я не ставил бы с ним знак равенства между теми женщинами, которые много вообще не знают и многое с удовольствием забыли. У нас есть время? Я могу рассказать одну короткую историю про фокус-группу, хотите?

Собчак: Давайте, у нас времени мало, мы заканчиваем, но историю я с удовольствием послушаю.

Красовский: Я, прежде, чем нам разрешили снимать сериал про военный госпиталь, я приходил в шоу «За стеклом», это когда фокус-группа, 12 людей разных возрастов и полов, собираются вместе и обсуждают твое кино — быть ему, не быть. И аудитория там была самая разная, но что меня поразило, что та самая желанная аудитория 45+, женщины, которые очень любят телеканал «Россия», все их очень боялись, потому что были уверены, что вот они сейчас нас всех разнесут по кускам. Но выяснилось, что это единственная аудитория, которая помнила и Беслан, и «Норд-Ост», и прочее. У всех остальных людей даже старшего возраста почему-то это было выкинуто из головы, они уверены были, что этого ничего не было, что террористы не могут захватывать школы и больницы, у них есть свой кодекс, и прочие какие-то глупости несли. Все было стерто, залито чем-то, непонятно. А это была нормальная, интересная аудитория. То есть каким-то образом все-таки до них что-то свежее и полезное доносится, они умеют это фильтровать. Словом, я бы не ставил крест и даже на тех женщинах, про которых я рассказал.

Собчак: Последний вопрос. Алексей, вот представьте ситуацию, что, не знаю, у вас неограниченный бюджет и возможность снять кино вашей мечты, вот что примерно это будет, что за сценарий? Что за история?

Красовский: Ага. Она готова. Называется «Мимистр».

Собчак: Мимистр? Опять про Медведева, что ли?

Красовский: Нет, совсем не про Медведева, ну, такой вот собирательный образ. Я мечтаю снять кино, в котором бы либо не было слов совсем, либо они бы ничего не значили, совершенно. Ну такое, пантомимная, что называется, эксцентрическая комедия про нашего какого-то собирательного министра, потому что мне они кажутся очень комедийными персонажами. Это человек, которому даже не нужно говорить, и все его решения угадываются, все его действия и поступки, о которых он только собирался подумать, его помощники…

Собчак: Кем вы будете вдохновляться, рисуя этот собирательный образ министра?

Красовский: Ну, безусловно, Мединский — это просто мой кумир в этом смысле, человек, которым я не устаю восхищаться.

Собчак: Нет, ну с такими взглядами, товарищ Красовский, в Министерстве культуры денег вам на такое кино не дадут, я так скажу.

Красовский: Да, но мы же мечтаем. Прагматично, я же понимаю, что да — не дорасту, но помечтать можно.

Собчак: Да, ну, наверное, телеканал Дождь — именно телеканал, на котором мы всегда можем помечтать. Спасибо за то, что вы пришли в нашу студию.