Троллинг отчаяния на RT, Соловьев возглавит борьбу с путинизмом, а власть уже проиграла Россию
В этом выпуске Виктор Шендерович рассказывает, почему россияне так легко упустили свободу после развала Советского Союза, есть ли в России элита на случай, если режим все-таки поменяется, и какой сигнал послало интервью с Петровым и Бошировым — как внутрь, так и наружу.
Месяц мы не виделись, довольно много у нас накопилось разных тем и вопросов, сейчас будем это всё обсуждать. Конечно, есть одна вещь, которую я в начале каждой программы говорю, к сожалению. 128 день голодовки Олега Сенцова. Цифры, которые мы называем, каждый день страшные, просто когда программа выходит раз в месяц, это производит особенное сильное какое-то впечатление.
Отсечка такая, да. Отсечка.
Отсечка, да. Я не могу с этого не начать. Мы эту тему много раз обсуждали и вряд ли к ней сегодня еще вернемся или вернемся как-то не специально, а какими-то косвенными образами. Но тем не менее произнести эту фразу в начале эфира мне важно.
Давайте я сначала спрошу, есть ли у кого-то сходу вопросы. Да, давайте, пожалуйста.
― Здравствуйте, меня зовут Илья. У меня такой к вам вопрос. Вы очень часто в эфирах говорили об элите, «народ ― трава, правитель ― ветер» и так далее. У меня такой вопрос: в случае, когда всё поменяется, хватит ли нам людей для этой элиты? Потому что, по моему мнению, для элиты всё-таки нужны мозги, то есть это должны быть люди умные, должны быть как-то хотя бы по-нашему правильно ориентированы, то есть они должны быть либеральных взглядов. И у них должно быть желание.
В общем, вопрос уже понятен.
― Проблема в том, что и с образованием, и с…
Понятно, более-менее вопрос понятен, Илья. Мне кажется, что вы поменяли местами телегу и лошадь, да: когда всё изменится, хватит ли элиты? Чего оно изменится? Если не хватит элиты, то чего оно изменится, да, с какой стати?
Да нет, как раз я очень часто слышу обвинения в русофобии, да, в отношении себя, но мне кажется, что как раз русофобами можно называть тех, кто презрительно отзывается о возможностях нации в целом. Говорят: «Ну, вот это я слышу регулярно». Причем это слышно со всех сторон, да, включая тех, кто сегодня элита: «Ну, такой народ, вы же видите». Это их главная отмазка, это то, что они нам внедряют в головы наши либеральные: «Если не мы, еще хуже будет, вы же видите, да. Такая дрянь, им только дай власть, да. Вы знаете, что будет? Скажите спасибо, что мы».
У меня про это была когда-то, двадцать лет назад, двадцать пять лет назад была такая партия «Выбор России», и сегодня один мой приятель напомнил в связи с коллизией в Приморье. Пьеса называлась «Выбор России». Звучало так: «Девушка, я вам нравлюсь?» ― «Нет». ― «А вот тот в портянках?» ― «Господи, ну и рожа». ― «Вот видите! Так что давайте по-хорошему».
Да, вот этот выбор, который нам представляется, да. Если не я, то вот они, если не хочешь их, то, значит, я. Всё, да. Это ложный, конечно, выбор. И вот как раз русофобия, на мой взгляд, глубинная такая, иногда неосознаваемая, заключается в этой позиции. «Да ну, такой народ, ну нет, вы же видите, рабы, да. Сверху донизу все рабы, всё, так что скажите спасибо, что так».
Нетушки, нетушки. Людей русских, в европейском смысле слова русских, то есть разговаривающих, думающих по-русски, всё-таки худо-бедно, да, 140 миллионов только здесь, а еще снаружи размазано неровным слоем, да, миллионов, так сказать, несколько. Очень качественных, должен заметить. Для того, чтобы сформировать правила, нужно 100 тысяч человек. Вот, выше крыши. Это, собственно, верхний кадровый эшелон: экономисты, юристы, депутаты, сенаторы, да, философы, историки. Тот мозговой центр, который сформирует правила, напишет законы, обеспечит их исполнение, да, обеспечит правила.
Это не я говорил про траву и ветер, это Конфуций. Это до меня, как сказано в «Кавказской пленнице», да. Это немножко до меня, да, это в XIV веке, даже не в XIV, как вы знаете. Раньше. Поэтому это всё сформулировано. Так вот, люди есть. Я их наблюдаю в большом количестве и в России, не съехавших большое количество, да. И замечательные, образованные. В огромном количестве они съехавшие, но в досягаемости. Они в европейских университетах. Сергей Гуриев, бежавший, потому что ему грозили арестом по новому делу Ходорковского, возглавляет Европейский банк, да. Огромное количество юристов, экономистов, совестливых, образованных, умных людей, инициативных, готовых взять на себя ответственность, да. Они есть.
Здесь они либо маргинализированы, либо выдавлены вон, либо вынуждены работать в довольно специфических условиях такого унизительного компромисса, то есть принося некоторую малую пользу на своем участке, может быть, очень эффективно. У меня недавно была беседа с одним молодым человеком сорокалетним, очень высокопоставленным человеком, случайно свело в гостинице питерской, да, разговорились. Очень высокопоставленный человек, в одно касание до самых, так сказать, верхов. Образованный, молодой, умный, замечательный, да. Объяснявший мне, почему он голосует за Путина: потому что его устраивает то, как он может реализовываться, как лучше становится и так далее.
Но дальше мы утыкаемся в разговоре в то, что я понимаю, что, да, весь ваш ум, образованность, все ваши умения ― это до тех пор, пока вы не перешли дорогу первому попавшемуся Сечину или Кадырову, до тех пор, пока ваши европейские планы, европейские знания не пришли в противоречия с политическим кишлаком, который тут находится. Кишлак, да. С совершенно четкими азиатскими правилами. Как только вы, да, входите в противоречие ― всё. Вы должны бежать. Или вас закатывают под асфальт, да. Вот и всё. Или вы садитесь в тюрьму. Примеров огромное количество, и тех, и других.
Потенциальная элита есть. Как сделать так, чтобы эта элита стала элитой, а не маргиналами, беженцами, заключенными и так далее? Ваня Непомнящих, да, по «болотному делу». Человек с лицом Костолевского из фильма про декабристов. Красавец, умница, образованный человек, совестливый. Взяли, сломали жизнь, посадили в лагерь. Потом еле-еле смогли бегство ему устроить, потому что его хотели снова брать. Просто ему помогли бежать, и он сейчас где-то в Америке получает высшее образование.
Вот это элита российская. Вот если таких Вань в прямом и переносном смысле, да. Причем, как назло, еще и не еврей, да? Еще и русский. Как из пушки, да. А мы говорим: «Народ». Так, ребята, если у нас за русский народ Рогозин и Сечин, а, значит, вот этого замечательного Ивана мы выбрасываем вон, вытерев об него ноги, ну тогда не удивляйтесь, что у вас воруют, убивают и так далее.
― Я скорее не про русский народ, а про то, появится ли у нас своя Новодворская в XXI веке.
Новодворская у нас уже была.
― И свой Сахаров в XXI веке.
Обязательно появятся.
― Обязательно. Всё, тогда вопросов нет, я вам верю.
Обязательно они появятся, потому что не стоит, да, деревня, село без праведника не стоит. Вопрос только в том, чтобы очередной Сахаров и очередная Новодворская не стали снова маргиналами и обитателями психушек и тюрем, да.
Города Горький.
Город Горький ― это еще ничего.
Это еще ничего, да.
А то можно и в казанскую психушку, как Новодворская, да, собственно говоря. То есть город Горький не худший вариант.
Вопрос в том, потенциальная элита ― кем она… Вот пока она маргиналы. А в большом количестве, я приводил и здесь эти примеры, какие люди на меня, молодые совсем, тридцатилетние, вываливаются во время моих лекций в Америке, или в Лондоне, или в Европе. Какие люди замечательные. Молодые, образованные, новые русские без кавычек. Новые русские, вокруг тридцати лет, образованные, свободные, с языками, богатые, вписанные уже, так сказать, получившие образование, реализующие себя в свободном мире.
И, кстати говоря, судьба русской эмиграции, в Америке в частности ― это доказательство того, что с нацией как раз всё в порядке, с этносом, потому что очень успешная эмиграция. Очень успешная там русская американская эмиграция. Как только русский человек попадает на свободу, выясняется, что нормально всё с умом, с работоспособностью, да, с умением жить по правилам. Всё нормально. Ветер, ветер. Если ветер у нас дует с вонючей стороны, то будем жить все в этом запахе, вот и всё.
Так, еще вопросы?
― Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, вот у меня такой вопрос, тоже в эту тему, про свободу. А почему наш народ не захотел свободы? Ведь дали уже в девяностом году. Куда делись все эти люди, почему они так легко отдали эту свободу, когда она была завоевана?
Какой тяжелый и какой простой вопрос. Значит, тяжелый он потому, что, собственно, это вот наше поколение, моё, да, и отдало, потому что мне было тридцать с небольшим, когда всё это там, да? Мы и отдали, мы за это и несем ответственность.
Почему? Конечно, инерция, которую мы недооценили. Я-то был уверен, что, господи, всего лишь выйти на свободу! Поскольку я всю жизнь прожил в совке, предыдущую, первую половину жизни, то у меня было обманчивое ощущение, что дело именно в совке, в советской власти. А то, что советская власть ― это одна из инкарнаций русской империи, мне в голову не приходило. Я об этом читал в книгах русских философов и так далее, но мне это не приходило в голову, не доходило до сознания.
А потом выяснилось, что это было просто то, что они называли «красное одеяло», да? Поверх имперской идеи. И серп и молот можно легко, значит, содрать. Ну, ладно, не серп и молот. Но третий Рим никуда не делся, представление об особом пути, мессианское, имперское. Мы не можем проститься. И это очень глубоко.
И народ начал выходить, вот эти сорок лет моисеевские, да. Начал выходить. То, что сделал Путин, я уже говорил и писал об этом, если говорить одним словом, это слово «растление». Он растлил народ. Это Гандлевский Сергей писал об этом. Как будто пьяница, который хотел завязать, он наливает и говорит: «Ладно, ничего. Да ладно, что ты, ну выпей». Вот человек решил завязать ― ну ладно, что ты, что, не русский, что ли? Ну выпей, что ты, ну давай! Нормально-нормально. Хорошо, пей. И споил обратно.
Свобода требует усилия. Вообще движение наверх требует усилия, гравитация делает свое дело сама. Я уже говорил: чтобы выглядеть прилично, нужно предпринять минимальные усилия, помыться, побриться, да. Чтобы начать пахнуть, никаких усилий не надо, да, оно само. Просто вдруг обнаруживаешь, что как-то от тебя все… А что это такое? Само, да.
Нужны усилия, нужны люди, которые будут объяснять. Это каждый день нужно объяснять. Каждый день рождаются новые дети. Они живут по правилам, ребенок с пустенькой головкой рождается, что положат ― то и носит. Значит, если пятнадцать лет уже или двадцать лет почти кладут в головы, что либерал, демократ равно предатель родины, разворовали, да, вот это всё, да. Причем это говорят ровно те, кто разворовал. И Путин Немцову говорил, что при Березовском шестерили. Кто шестерил при Березовском: Немцов, который с ним воевал, или Путин, который просто в нагрудном кармане сидел у Березовского, да?
Вот те, кто разворовал, они сейчас внедрили это, что либерал ― это предатель, демократия ― это опасность, да, что Запад ― враг. Двадцать лет. Выросло поколение уже здоровых лбов, которые ничего, кроме этого, просто не потребляют, да. Им залили это в мозги. Интоксикация очень сильная, и даже когда она прекратится, на очистку организма должно уйти сколько-то лет. Это должно быть ежедневно, вот в чем дело.
К сожалению, нет флешки, которую можно вставить в мозг, да, и разом скачать информацию. Если бы такая флешка была у человечества, все были бы Сократами и Монтенями, да. Всё же уже давно сказано, всё известно, всё пройдено, ничего нового нет под солнцем, да. Просто вот всю информацию закачать и вложить в головы. Не получается, голенькие рождаются, пустенькие, и что закачают в головы, то и будет. А закачивает телевидение.
Для этого именно людей, которые имели какую-то альтернативную точку зрения, могли противостоять этой имперской бацилле, просто отрезали от миллионов. Слава богу, не Северная Корея, им отвели закуток небольшой вот в виде Дождя, «Эха Москвы», кусочков интернета, да, но тоже послеживают и так далее.
Поэтому когда мы говорим, что народ не захотел, это лукавая постановка вопроса, опять-таки к прошлому вопросу. Элита поменяла правила игры очень успешно, очень эффективно. Они растлили население, это было растление. И вырастили совершенно растленное население, которому любая ложь уже проходит, просто самую невероятную ложь уже кушают, полная потеря критики. И дальше начинается стокгольмский синдром, человеку хочется считать себя правым, человек не воспринимает информацию, которая разломает его психику. Психика бережет себя. Человеку плохо себя чувствовать негодяем, трусом, подлецом. Человек договаривается с собой. Вот стокгольмский синдром, да.
Психика ― очень ломкая вещь, очень такая, да. И поэтому в сегодняшнем состоянии большинству на самом деле просто страшно представить себе и признаться себе, что два десятка лет им просто лгали, их имели, как хотели. В этом признаться ― нужно некоторое мужество. Некоторые набираются этого мужества, да, некоторых выносит. Но большинство прячется в ракушку некоторого психологического спокойствия.
Всё-таки лучше думать, что если не Путин, то кто, что Запад хочет нас уничтожить, затянуть пояса, психологически легче с большинством. Очень трудно в меньшинстве. И даже я, который вроде бы привычный уже и получил некоторую инъекцию многолетнюю, всё равно когда ты один, а против тебя сто, и все тебе говорят, что ты, так сказать… Я однажды это испытал очень серьезно, когда все, буквально все вокруг говорят тебе, что ты подонок, негодяй и что ты просто идиот, да, что ты просто сошел с ума на ненависти к Путину, а на самом деле всё хорошо.
В какой-то момент ловишь себя на том, что думаешь: «Ну не может же быть, чтобы они все были неправы, ну не может же этого быть!». Может. Может. И один из важных моментов в моей жизни, человеческой и профессиональной ― после «Норд-Оста», это было, так сказать, уже последнее телевидение, потом нас закрыли, но я успел прокомментировать «Норд-Ост». Это было через неделю после событий. И мне позвонила наша коллега Юлия Мучник из Томска, с «ТВ2». Она сказала: «Витя, спасибо тебе! Я целую неделю думала, что я сошла с ума. Целую неделю! „Успешная операция спецслужб, победа, победа, победа, победа, победили, победили, победили, победили“». Она говорит: «Я неделю думала, что я сошла с ума. Я услышала твою программу и подумала: „Нет, наверно, нет, я не сошла с ума. Наверно, это они, да“».
Это очень важно, чтобы кто-то рядом с тобой был, да, чтобы ты был не один. Но, повторяю, это Юлия Мучник, да, это, так сказать, профессиональные, сильные люди. А человеку не закаленному очень хочется быть в большинстве, так кажется спокойнее. На самом деле когда ты в большинстве, это старый американский совет, когда ты обнаружил себя вместе с большинством, подумай, что ты сделал не так. Что-то не так, не может быть, да? Потому что Сахаров, Новодворская, а там еще Герцен, Чаадаев, да, протопоп Аввакум. Что-то не бывают в большинстве ни Герцен, ни Чаадаев, ни Сахаров. Не может быть ни в какой стране, ни в какой стране не может быть в большинстве.
И мудрость большинства заключается в том, чтобы прислушаться. Сахарова не может быть много, Сахаровых не может быть много, не может быть много Чаадаевых. Это по определению штучная вещь. Это такая перчинка, да, но она дает вкус, да. Если ее выбросить ― постновато.
Так что нет, с народом всё нормально. Потенциально всё нормально. Может, не знаю, как вы, я помню конец советской власти, когда казалось всё совершенно безнадежно. Слюньков, Зайков, Воротников. Брежнев, Черненко, Андропов. Суслов. Ну всё, ну безнадега просто. Вроде как все уехали уже давно. Аксенов, Бродский. Всё, никого нет, всех выгнали, всё. И такое вот: все как один вот это вот. И Игорь Кириллов, который до сих рекламирует лекарства для тех, кто не успел вылечиться раньше. Да? И вот этот Игорь Кириллов с Шебеко. Одно и то же десятилетия напролет.
И казалось, всё. Потом оп-па, вдруг выясняется, что элита ― это межрегиональная депутатская группа, это Афанасьев, Рыжов, Гайдар, да. Вдруг какие-то другие лица. Откуда взялись? Да кто откуда. Афанасьев был тут. Кто-то, кстати говоря, как Авен, преподавал в каком-то там австрийском университете, очнулся на должности министра внешней экономики, да? Кто-то там, кто-то там, кого-то позвали, какой-то западный университет.
Есть люди, есть. И сейчас есть. Ну, ребята, чего фантазировать? Сергей Гуриев. Крупнейший экономист, сейчас руководит Европейским банком, по-моему, развития, да, я могу ошибаться в названии. Он банкир мирового уровня. В мире он возглавляет крупнейшую структуру, которая на следующем повороте, когда нам будут нужны деньги, будет лоббировать Россию, чтобы России дали в долг. Гуриев, помяните мое слово. А его отсюда вот какой-то следователь, какой-то там негодяй выгнал вон, заведя на него уголовное дело. Ребята, если у нас следователи ― элита, вот эти силовики ― элита, а Гуриев ― маргинал, ну живите как живете, не жалуйтесь только потом.
Штука в том, что прилетает с опозданием, и мозги не в состоянии связать даже потом. Ведь что досадно? Что даже мы не можем не то что вперед посмотреть, мы не можем даже назад посмотреть. Как у Жванецкого: «Что толку вперед глядеть, когда весь опыт сзади?». Ну назад повернитесь! Вот же была элита, да, Слюньков, Зайков. Кончилось голодухой, кончилось тем, что еды не стало в стране. Почему еды не стало в стране, уже говорил ― Вавилова убили, Вавилова Николая, академика, который всё человечество мог накормить. Убили, уничтожили. А следователь, который его убивал, закончил жизнь в орденах на персональной пенсии, да. Полковник.
Значит, если у вас элита ― следователь, а Вавилова сгноили, как собаку, да, от пеллагры умер человек в саратовской тюрьме, то потом через пятьдесят лет вам прилетает голодуха в страну. Это так прилетело, это такие сроки у этого маятника, такая амплитуда маятника. Хорошо, мы не можем вперед, назад-то можно посмотреть? Значит, если у нас, повторяю, Рогозин, Сечин, Кадыров и вот это всё, вот эти садисты-силовики, если это у нас элита, а условный Гуриев и Ваня Непомнящих из следующего поколения у нас маргиналы и беглецы, значит, так.
Но только не жалуйтесь на народ. Это выбор народа катастрофический, да. Как опять-таки сказал Жванецкий: «Я уважаю чудовищный выбор моего народа». Печальная шутка. Уважать тут нечего. Можно констатировать. Но это выбор. Это не то что мы такие несчастные, у нас никого нет, вот кто есть, тот есть, вот извините, будем вот так вот загибаться. К сожалению, мы просто сами собственные возможности рушим.
И вот, собственно, пейзаж последних недель и дней показывает еще раз: Золотов у вас элита? Вот это чучело с латиноамериканским, значит, да? Вот он элита? Этот крупный федеральный чиновник публично угрожает физической расправой, и ничего, он продолжает быть элитой? Извините, это вы сделали еще один большой шаг, мы сделали еще один большой шаг в ад, потому что там, где такие люди ― элита, это будет ад. Уже ад, но будет и широкомасштабный ад.
Кадыров у вас элита, да? В Думе несколько убийц. Не в переносном смысле, в переносном все, да. А в прямом. Убийцы в Думе Государственной. Плюс Милонов с Поклонской. Значит, если эти люди определяют законодательство, тогда какие у нас вопросы ко всему остальному происходящему? Тогда чего мы удивляемся, что в тетрадках по химии формула экстази на обложке? Чего мы удивляемся шмайсеру в руках у памятника Калашникову? Чего мы удивляемся дырке? Ну, Рогозин руководит космосом, дырка в «Союзе», американцы просверлили.
Значит, американцы просверлили дырку, а евреи сбили самолет. Ракетой, которую мы сами поставили Асаду и сами дали полетать своему самолету там, да. Ну конечно, виноваты евреи, конечно, виноваты американцы, но не мы же! Не наш собственный идиотизм, который Рогозина, эту комсу гэбистскую, ставит на космос. Хорошо, получите свой космос тогда. Американцы уже тихонечко откочевали, да, от мира.
Какие у нас тогда вопросы? Если у нас эта несчастная с памятью матки руководит образованием, то какие у нас вопросы к агентам ГРУ? К Петрову и Боширову какие вопросы? Что нам мешает поверить в то, что агент ГРУ может быть дебилом? Если Милонов может быть депутатом Государственной Думы, а Рогозин ― руководить космосом, а Золотов ― охранять нашу безопасность, вот это всё, а память матки руководит нашим образованием, значит, чего мы тогда удивляемся явлению этой пары? Просто мы раньше думали: «О, разведчики». Нам лицо Вячеслава Тихонова являлось. Да уже давно Анна Чапман вместо Тихонова.
Вот следующие в эволюции. Тихонов, потом Анна Чапман, а потом эти двое, любители готики. Это вообще за гранью добра и зла. Это выдумать нельзя. Все сошлись на том, что эта пленка смешнее всего, что можно было сочинить, сыграть. Какой там Comedy Club, когда один из них говорит, а другой на него смотрит с ужасом, потому что они не успели договориться, так сказать, они не по этой части. Рыло кому-нибудь своротить, хребет сломать ― да. А так их под камеру посадили, они и потеют. Правда, Маргарита потела не меньше, и я понимаю, почему.
И вот тут очень интересно. Что обнадеживает? Что крупная федеральная чиновница Маргарита Симоньян всячески пыталась дистанцироваться от этого. Это было очень заметно и это самое познавательное, что было в этом эфире. Еще несколько лет назад она бодро вписывалась за это подлое государство на всех поворотах. Не глядя, то есть она себя абсолютно отождествляла с государством. А тут сидят два государственных убийцы, и все понимают, что ну вот же, да. А она как бы журналист, она как бы не федеральный чиновник, который выполняет задание, которое спустили сверху.
Она же вместе с ними выполняет одно задание, они на троих выполняют одно задание, да. Но она чувствует потребность как-то дистанцироваться. Правильно, умница, правильно, да. Линять помаленечку, линять. Как они все помаленечку линяют, да. Павловский, Белковский ― все уже в оппозиции, да. Все, кто нас вел в светлое будущее, все в оппозиции. Вдруг критика из Общественной палаты, вдруг критика. Шевченко вдруг у нас, Максим Шевченко же у нас главный борец с путинизмом. Как-то они уже чувствуют: тухловато, тухловато, надо откочевать куда-нибудь, чтобы потом сказать: «Посмотрите». Еще подождите, Владимир Соловьев будет главным борцом с путинским режимом. Что вы смеетесь, я вру, что ли? Я, что ли? Ну что вы. Он-то и поведет нас всех к нравственному очищению, разумеется. Разумеется. Это одна важная вещь, которую надо было понять из этого эфира. Раз мы перешли на Бима и Бома, на Петрова и Боширова.
Что познавательного было еще во всей этой истории, на мой взгляд? Познавательно вот что: что они оказались живы после этого сюжета. Это приятно. И были выпущены на эту публичную казнь явно не по своей воле. Это очень интересная вещь. Мы же не сомневаемся в возможностях этого государства, да, собственно, Петров и Боширов их продемонстрировали. Сделать так, чтобы они исчезли бесследно, государство бы могло, и я не думаю, что какие-то нравственные устои могли государство остановить после всего того, что оно сделало. Нет, тут что-то другое.
Что? Вот, на мой вкус, это такой троллинг-отчаяние, да. Это как бы такая демонстрация. Ведь это по Russia Today показывалось, это адресовано прежде всего наружу. И когда вот эти любители готики, да, запинаясь и попадаясь на каждом шагу, да, являют миру это, то что говорит государство? Оно как бы посылает несколько сигналов. Во-первых, своим ― мы вас не сдадим. Вы убийцы, вы попались, мы за это вас попозорим немножко, поскольку вы оказались худшими по профессии, да. Вон прошлые убили Перепеличного без следов в 2012 году, да, свидетеля, тоже, так сказать, человека, который давал информацию важную Западу, да, по делу Магнитского. Да, убили безо всякого следа в том же Лондоне. Вот этих наградили, а вас будем позорить прилюдно. Вы убийцы и идите позорьтесь. Не потому что убийцы, а потому что плохие профессионалы, да.
Это сигнал внутрь. Но мы своих не сдаем, мы вас не выдадим. Вы убийцы, но свои, да. Знайте, что Путин вас защитит. И Путин их защитил, и Путин их не выдаст. Депутатами Госдумы они не станут, наверно, хотя кто-то уже предложил организовать фракцию убийц, там уже хорошая фракция образуется. Там с чеченской стороны несколько замечательных людей есть. В общем, прекрасная может быть фракция. Просто фракция убийц. Это было бы прекрасно.
Вот, нет, не думаю, что будут депутатами. Но второй сигнал туда. Значит, сигнал внутрь ― своих не сдаем, ощерились, заперлись, да. Убийца, но свой, молодец. А второй сигнал наружу. «Да, это сделали мы», ― фактически говорим мы, предъявляя этих людей. Могли бы сказать: «Я не я, и лошадь не моя. Какие-то люди приехали, может, что-то сделали, откуда мы знаем? Исчезли, залегли на дно, не можем найти, покончили с собой, утопились. Не знаем».
Нет, предъявили. Сигнал наружу. Наружу сигнал в контексте всего, что предъявлено, совершенно внятный ― ну да, и что вы нам сделаете? Ну да, да, вы угадали, это сделали мы. И? И? А у нас вот тут ядерное оружие есть, а у нас вот армия есть. Мы можем нанести вам тяжелый ущерб, да. Да, нам поздно пить боржоми, да, мы охренели, как сказано уже в старом анекдоте. И что? Что вы нам сделаете?
И Запад что может? Санкции. Запад продолжает делать то, что он начал делать в 2014 году, постепенно, да, накрывая нас санкциями. Это удушение России, только они-то предполагали, что имеют дело с полуевропейской страной, где такого рода удушение, такого рода проседание экономики, статуса повлечет, приведет к изменению политики, что элита скажет: «Нет, вы чего, как так? Такой отток капитала, такой отток статуса, такой ущерб, такой перекос! Давайте что-то менять».
Если бы мы были европейской страной, так бы и сделали. Представляете себе любую европейскую страну, в которой за четыре года произошло с экономикой то, что произошло с нашей экономикой, и с местной валютой то, что произошло с местной валютой, да? Обрушение. Отставка немедленная. Но они имеют дело с глубоко азиатской политической системой, с политическим кишлаком, где это приводит только к укреплению и ужесточению. Россия будет дальше проседать. Россию они дальше… Что они могут еще делать? Санкции. Они отрежут нас, еще глубже отрежут от финансирования, от инвестиций. Но нефть пошла наверх, продержимся как-то, да. Будем деградировать, это дорога длинная.
Да, мы будем деградировать. Ни Путин, ни те, кто принимает эти решения, хуже жить не станут. На них бюджета хватит всегда. Обрушение будет происходить с краев вот так вот, с Приморья, да, где уже, да, ясно, что обрушение. Причем обрушение всех институтов. «Единая Россия» перестала выигрывать даже договорные матчи. Уже даже никого нет, Навального никакого нет, уже проигрывают своему, да, дрессированному, которого выпустили, и даже ему проигрывают. И он в ужасе: что делать? Он выиграл! Как Зюганов в 1996-м. Мама родная, что делать-то? Ответственности не хочет. Уже договариваются, понятно. Понятно, что хрен редьки не слаще. Понятно, что все подконтрольны. Понятно, что голодовка коммуниста длится 19 часов. Гвозди бы делать из этих людей, да. Потом он из голодовки выходит. Непоправимые просто для организма последствия.
Это окончательное обрушение последней, самой дурацкой, наивной веры в выборные институты. Когда на глазах у всех вот так вот просто ломается о колено результат, в следующий раз будет как-то по-другому, без выборов. Я уже говорил об этом, это физика, энергия должна… Ломоносов ― Лавуазье, да. Энергия куда-то выйдет, энергия протеста глухого. Если в Приморье проигрывает, не в Москве, не белоленточники. В Приморье, в Хабаровском крае идет уже лесом. Со всем административным ресурсом всё равно идет лесом партия «Единая Россия». Это протестное голосование, разумеется, это же не выборы, голосуют не за ЛДПРовца, не за коммуниста. Это голосуют против власти. Вот кто был бы, за того проголосовали, да.
Но если это не срабатывает, значит, в следующий раз эта энергия выйдет каким-то свищом, да, откуда-то сбоку, каким-то непредсказуемым путем. Это физика, историческая физика такая, да. И то, что власть проиграла, это очевидно. Она проиграла и в Приморье, и в Хабаровске. Она проиграла Россию. Она держится на плаву только по национальной традиции терпеть до последнего. Сколько под Батыем сидели там, под этими всеми Мамаями? Тоже был стопроцентный рейтинг, пока пороли, да. Стопроцентный рейтинг был у Батыя, уверяю вас. Вот как приезжают из Золотой Орды, говорят: «Вам нравится?». ― «Нравится, нравится». Да, до Куликова поля, до стояния на Угре всё нравится.
Значит, привыкли терпеть, да. Батыя терпели, царя-батюшку терпели, коммунистов терпели до последнего. Что только не делали ― терпели, да. Те, кто не терпел, были казнены, что Батыем, что царем-батюшкой, что коммунистами, да. Поколение за поколением вырубаются инициативные, достойные, да, кто может ― уезжает, кто-то идет, так сказать, на Голгофу, да, как Новодворская. Кто-то уезжает и так далее. Но в целом идет вымывание, вымывание гена даже, гена свободы. И если пять поколений, если двадцатый век ― это пять раз по двадцать, да, каждый раз кто-то поднимал голову, и, значит, ее срубают или в лучшем случае, не кровавом, выгоняют вон, да, что же мы хотим?
И, конечно, власть в очередной раз исторически проигрывает. Тактически, пока есть Золотов и есть ОМОН с садистами, которые единственные чувствуют себя социально обеспеченными. Социально обеспеченный класс садистов. Вот полицейский, который снял с себя значок идентификационный, да, и жестоко там избивал мирных демонстрантов. Его фотография есть в интернете. Если бы у нас было государство, хоть какое-то государство, то этот человек был бы уже под судом.
Но у нас нет государства. Потому что у государства есть законы. Они могут более жестокими, да, они могут быть несправедливыми, жестокими, антиправовыми, как в Китае. Но в Китае есть государство. Оно жестокое, оно антилиберальное, но оно есть. Это государство такое. А у нас нет государства. У нас просто, да, вот человек взял и начал избивать в форме, сняв с себя идентификационный значок. Вот его фотография. Он на службе. Золотов публично угрожал ― он на службе. Это значит, что государства нет, что есть банда, малина, которая по понятиям решает: этот свой, этот не свой. Своему можно, чужому нельзя. Всё.
Это не государство. И то, что эта малина начинает терпеть поражение уже, повторяю, не среди белоленточников, конечно. Да, те, кто выходили пять лет назад, шесть лет назад уже на площадь Сахарова, да, на проспект Сахарова, их выводили некоторые идеалы свободы, достоинства. Да, остальные сидели тихо, но вот 120 тысяч человек вышло. Миллионы сидели по всей стране, в общем, тихо. Они сидели тихо, они досиделись тихо, они досидятся до нищеты, их выведет желудок урчащий, да. Дай бог, чтобы именно так.
Но инструментов… Но белоленточники уехали или маргинализированы. Инструментов для перемен, а белоленточники требовали именно перемен, закона, мы же требовали закона. Ведь на проспекте Сахарова были люди с высшим образованием, в общем, неплохо устроенные. Да, посетители московских кафе, всех этих «Жан-Жаков» и «Детей райка», да. Это была такая вполне состоятельная молодежь финансово, то есть мы не за кошелек выходили, не за живот, да. Большая половина уехала и очень хорошо себе вписалась, драматично, но вписалась прекрасно.
Мы же требовали закона. Вы нас поломали о колено, вам не надо закона. Вы не допустили, а мы всего лишь требовали честных выборов, да, возвращения закона. Выбросили вон, да, разломали этот протест ― получите, да, то, что начинается в Приморье. Вот этот протест урчащих желудков, раздражения. Но уже никаких механизмов изменения нет. Вот выборы, даже такие потешные, подлые, с подставными кандидатами допущенными, без Навального, без кого бы то ни было, без Шлосберга, ни слева, ни справа. Свои, коммуняки и ЛДПР, системная оппозиция, на прикорме в кармане сидят. Уже эти выигрывают у вас, да.
А выход куда? Если депутат немедленно сдает своих избирателей, что остается избирателю, человеку? Он не избиратель уже, он просто человек, который выразил свой протест на выборах, а ему сказали: «Пошел вон! Плевать мы хотели, как ты проголосовал». Вот будет 100% на несуществующем участке, да, Памфилова, превратившаяся в Чурова, и всё. «Будет, как мы скажем».
А почему? А потому что Путин не может проигрывать. Путин же публично оказал поддержку губернатору. Он же публично поддержал губернатора. Это что же, получается, Путин проиграл? Нет, этого не может быть. Пошли вы все вон, лягте все вниз лицом! Путин не может проиграть, Путин ― только победа. А раз Путин не может проиграть, да, хорошо. Нет, никто не выйдет по призыву Навального на улицы, разумеется. Но как сказано у Зощенко, «монтер промолчал, но в душе затаил некоторую грубость», да.
Виктор Анатольевич, я вас прерываю, потому что у нас три минуты остается. Я хочу предоставить возможность задать еще один вопрос.
Извините, я буду коротко отвечать, давайте, да.
― Виктор Анатольевич, во-первых, спасибо большое за ваши эфиры на Дожде, на «Эхе», потому что действительно…
В чем вопрос? Мало времени.
― Да, извиняюсь. Просто все белоленточные нацпредатели чувствуют себя действительно не сумасшедшими, а нормальными, когда слушают ваши эфиры. Спасибо за это.
Спасибо.
― А вопрос по поводу Украины, если позволите.
Да.
― Считаете ли вы, что то, что сделал Путин с Украиной, ― это самое большое зло, надеюсь, которое он совершит, то есть вообще в принципе за это свое действие? И такой вопрос: как бы вы выстраивали отношения с Россией, будь вы украинским, например, деятелем? Спасибо.
На второй вопрос просто нет ответа, я не могу себя представить, это слишком умозрительно.
Что касается первого, да, я надеюсь, что счет погибших на Донбассе, да, зашкалил за десять тысяч за время войны, развязанной Путиным. Как бы хватит, да. Да, я надеюсь, что он не нанесет, так сказать, земле большего ущерба. Но, конечно, он чрезвычайно опасен как загнанный в угол, с огромными возможностями напоследок, да. Дедушка старый, ему всё равно.
Всё зависит очень сильно от его психического, не психологического, психического состояния. Я уже об этом говорил. Как всякая тирания, мы чрезвычайно зависимы от просто психиатрического состояния, от медицины, да, от того, с какой ноги встал один человек. Понимаете, у американцев тоже не сахар, но там к Трампу прилагается система ограничений, понимаете? И не всё, что придет в эту рыжую голову, просто немедленно воплотится, понимаете?
А у нас никаких ограничений нет. Он решит развязать войну еще одну ― развяжет. Да, люди, которые могут сказать ему: «Ты спятил», их давно близко нет, да. Парламента нет. Они все прошлые войны десять лет назад уже задним числом вотировали. Парламента нет, прессы нет, ничто ему не мешает причинить еще больший ущерб. Он этим приторговывает. Пока что он ведет себя цинично, цинично. И мы можем только надеяться на то, что он будет продолжать вести себя цинично, а не просто совсем сойдет с ума напоследок. Пока что он ведет себя чрезвычайно цинично, угрожая ресурсами, но не пуская их все в ход, какие есть.
К сожалению, мы как акционеры Российской Федерации допустили до управления, да, этой корпорацией вот это, да, и мы несем прямую ответственность. Наказаны будем, по большому счету, тоже прежде всего мы. Прежде всего, конечно, уже наказана и будет наказана Россия. И, кстати, ее люди гибнут, и продолжают гибнуть, и будут гибнуть и в войнах, и в терактах. И 15 человек или сколько там, погибших в этом самолете, который невесть что делал над сирийским небом, да, сбитый собственной ракетой, которую мы сами туда поставили. Вот это пример самоубийственной, в буквальном смысле самоубийственной политики, которая абсолютно отрезана от каких бы то ни было рычагов воздействия.
Надеюсь, что численно большего ущерба, чем Путин уже нанес, он нанести не успеет, скажу мягко. Надежда только на это.
Спасибо большое, Виктор Анатольевич. Дорогие друзья, оставшиеся вопросы тогда в кулуарах. Я надеюсь, что мы увидимся через месяц где-то плюс-минус, следите за нашими анонсами. Спасибо вам большое. Это была программа «Шендерович как есть». Следите за нашими программами, оставайтесь на Дожде. Счастливо!
Счастливо!