Летописцы Кремля. Истории тех, кому Путин доверяет лично

Хуберт Зайпель, журналист, режиссер документального фильма «Я Путин. Портрет»: Есть известная сцена в этом фильме, когда я его спрашиваю о противоракетном щите. Я спрашиваю, почему это так его беспокоит. Главный аргумент, который приводил Запад — это то, что ракетный щит возводится не против России, а против Ирана. Но вместо  ответа он смеялся надо мной целую минуту. Я оставил данный фрагмент в фильме, конечно, не  целую минуту, но точно секунд 40. Вы должны уметь выдерживать это. И затем  просто продолжать задавать свои вопросы. История с Сибирью. Это было очень интересно.Вы помните,зимой 2011-2012 годов было много демонстраций, подозрений в фальсификации результатов выборов в Думу. И была «Прямая линия» с народом, которую он проводит каждый год. И там  он обратился к демонстрантам и с сарказмом отметил, что их значки, белые ленточки, похожи на презервативы. Реакция на это была бурной. Это многие обсуждали. Но в то же самое время он был очень напряжен. И в выходные, когда проходил очередной митинг, он поехал в Сибирь. Да, поездка была запланирована задолго до. Но все же основной причиной стало его желание уехать из Москвы на 2 дня.

Хуберт Зайпель, 65 лет, журналист, режиссер документальных фильмов. Познакомился с Владимиром Путиным в 2010 году. Как — предпочитает не рассказывать. В 2012 году на германском телеканале ARD вышел документальный фильм Зайпеля «Я Путин. Портрет». Иностранный корреспондент получил самый высокий уровень доступа к телу. Зайпель сопровождал Путина в машине, в сибирской тайге, командировках и поездках, снимал президента в бассейне, став неофициальным и, возможно, самым главным конфидентом Путина. В ноябре 2014 года общение с Путины продолжилось во Владивостоке. По дороге в австралийский Брисбен на саммит G20 Зайпель расспрашивал президента о западных санкциях и новой Холодной войне. Кульминацией диалога Путина и Зайпеля можно считать немецкую биографию «Путин. Интерьеры власти», вышедшую в Германии ко дню рождения президента в октябре 2015 года. На родине Зайпеля обвиняют в том, что он занял слишком пророссийскую позицию и выступает челночным дипломатом Путина.

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Чего-чего, а вот попыток цензуры оттуда я не знаю, может, в отличие от всех остальных, я не видел никогда. По отношению ко мне ничего такого не было. Был один разговор с Владимиром Владимировичем Путиным, когда он выразил такое, я бы сказал, недоумение по поводу того, что в некоторых моих заметках что-то не так изложено. Обычно за этим усматривают какой-то тайный смысл и конспирологию, но я объяснил, попытался, во всяком случае, объяснить, что ничего за этим не стоит.

— Что именно ему не понравилось?

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Может быть, что-то не совсем правильно процитировал, тогда еще не было сайта kremlin.ru, может быть, несоответствие цифр тому, какие цифры он сам приводил. Ничего криминального, просто какой-то упрек в связи с этим, но он был, действительно, высказан. И как-то я сильно близко к сердцу это принял, потому что как раз попытка объяснить, что это все просто связано с технологией работы, с тем темпом, который он сам задал. Потому что это же, в конце концов, он опаздывает и, тем самым, сокращает время на написание этих заметок, сокращает иногда катастрофически, до того, что ты заметку, по сути, диктуешь из головы и потом не в состоянии ничего исправить. Во-первых, потому что нет времени, во-вторых, потому что ты сам много месяцев и лет потратил на то, чтобы в редакции тебя никто не правил, в том числе, корректура. Я, собственно говоря, испытал чувство некоторой обиды, потому что мне упрек показался незаслуженным. В какой-то момент у меня появилось даже желание просто повернуться и уйти. Но это получилось как у Довлатова: «Но тогда я ушел, вернее, остался».

Андрей Колесников, 49 лет, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ» и самый известный журналист кремлевского пула. В штатном режиме пишет о Путине с 2003 года, когда бывший главред «Коммерсанта» Андрей Васильев направил его в президентский пул. Само знакомство с Путиным состоялось ранее — в 2000 году Колесников вместе с Натальей Тимаковой и Натальей Геворкян стал соавтором книги «От первого лица» — первой авторизованной биографии президента. Своими очерками Колесников создал новый для «Коммерсанта» жанр — неофициальную летопись трудов и дней Владимира Путина. Колесников сопровождал Путина в Видяево, подсаживался к нему в машину на трассе Хабаровск — Чита, а в 2004 году на яхте под Туапсе именно Колесникову Путин рассказал о том, что Беслан — это его крест.

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Раньше были очень часто такие встречи, за чашкой чая. Даже началось в первый раз, когда он вышел как-то, уже будучи избранным президентом, и говорит: «Ну что, какие мысли есть?». Мы стоим, несколько человек, и говорим: «Вопросов много набралось, сесть бы, поговорить как-нибудь», он говорит: «А в чем проблема-то, никаких проблем, пошли вон в Ореховую комнату. Нас было человек десять, сели, сразу чай-кофе принесли. Он говорит, шутя: «Может быть, что-нибудь покрепче?». Мы, конечно, сказали: «Нет-нет, что вы». И с тех пор начались достаточно, тогда были очень регулярные встречи с пулом.

— Его с пулом.

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Да. Его с пулом. Настолько, что даже Венедиктов как-то сказал: «А ты заметил, что у нас наоборот идет — что не мы его спрашиваем и вытягиваем из него ответы, а он интересуется, что мы думаем по той или иной проблеме?». Действительно было не совсем заметно, когда он получал от нас информацию, та информация, то, что мы думали. Внутренняя притирка продолжалась не так долго, но активно. А сейчас уже вполне понятно совершенно, нужно просто даже на пресс-конференции или где поднять голову, дать другим поговорить. Мало кто понимает, заметит это, но это заметно. Мне однажды сказали: «Вот интересно, ты задаешь вопросы на пресс-конференции, и такое впечатление, что он это хорошо понимает, и ты это хорошо понимаешь, а все остальные пытаются понять, о чем вы разговариваете вдвоем. Я думаю, что это не так, но это показывает, по крайней мере, что со стороны видно, что люди понимают друг друга.

Вячеслав Терехов, 76 лет, первый заместитель генерального директора «Интерфакса». Вячеслава Терехова он называет ветераном президентского пула, хотя в последние годы на передовом борту — так называют самолет, который сопровождает Путина в поездках — Терехова видят все реже. Сотрудники информагентств пользуются особым положением: агентства для власти по старой номенклатурной привычке — это главные СМИ. Указы, назначения, отставки, все самые важные новости по-прежнему дают в РИА, ТАСС и «Интерфакс». «Я в Кремле не служу, я за равенство власти и прессы. Если власть будет что-то ругать или хвалить, это будет плохая власть, с властью надо работать. Гамов, ну что ты мне мозги пудришь, ты же тоже так думаешь». Это слова Терехова из интервью другому политическому тяжеловесу — Александру Гамову, журналисту «Комсомольской правды». Когда в 2010 году Терехов вместе с Путиным и футбольными фанатами «Спартака» оказался в одном автобусе, тогдашний премьер решил посетить могилу убитого болельщика Егора Свиридова, Путин лично обратился к болельщикам, предупредив: «Нас с вами сопровождает мэтр, и к его мнению нужно отнестись уважительно».

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Мне кажется, что я не стал частью системы, в моей ситуации говорить это довольно-таки самонадеянно, да и главное, что бессмысленно, потому что все равно это никто никогда никому не докажет. Я думаю, что если найдутся люди, которые регулярно читают мои заметки, то им, по крайней мере, это и доказывать не нужно будет. Я не то что даже не стал частью этой системы, понимаете, я как работал, так и работаю в издательском доме «Коммерсантъ». Я — часть вот этой системы, часть системы «Коммерсанта», и ею я всегда и буду. А от того, что там, очень далек, как, на самом деле, и от Владимира Владимировича Путина. Потому что журналистов, работающих с ним, в том числе, и меня, отделяет просто бездна в виде иногда нескольких метров, иногда в виде красного бархатного канатика. Но повторяю, это просто бездна. И, в общем, со временем она, я бы сказал, только увеличивается.

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Он стал более внутренне зажатый. Знаете, пружина, ты иногда смотришь по очень серьезной какой-то проблеме и видишь, как человек сжимается буквально. И после этого, когда он уезжает, прекрасно понимаешь, что, например, сесть бы сейчас с ним поговорить не получится, потому что ему нужно разжаться. Это мое мнение.

— А почему он закрылся?

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Очень сложная напряженность в информационной системе, напряженность в политических отношениях внутренних стало намного сильнее, сложнее, жестче, пожалуй. Если раньше он позволял себе очень часто шутить и даже поправлять каких-то выступающих на совещании, то сейчас он почти этого не делает. Видно, что он предельно собран.

Хуберт Зайпель, журналист, режиссер документального фильма «Я Путин. Портрет»:  Я приведу один пример. В фильме у нас есть сцена, снятая на старом разбитом хоккейном стадионе в пригороде Москвы. В ней вы видите пожилого мужчину. В 11 часов вечера он методично отрабатывает удар по воротам. Весь в поту, он не выглядит героем. Он устал, обливается потом, а его шлем  по недосмотру одет задом наперед. И такой вид у него… Он не пытается это  утаить. И это — другая сторона личности Путина. И как раз она разрушает его известный имидж. Вместо блестящего героя мы видим усталого  60-летнего мужчину, который тренируется, причем,  делает это очень настойчиво. И он позволил мне  показать это в фильме. Я из Германии. Я думаю, к Германии у него очень эмоциональное отношение. И в отношении к нему и к вам я человек извне. Я уверен, это играет свою роль. Меня не знают в России, и это тоже определенно влияет на ход дела.

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Стокгольмского синдрома я тоже не чувствую. Но при этом я отдаю себе отчет в том, что и сами заложники стокгольмские, я думаю, не чувствовали на себе этого синдрома. Это не означает, что их у него не было.

— То есть у тебя он может быть, этот синдром?

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Я не исключаю. Но ощущение того, мое внутреннее, что он у меня может быть, нельзя же это исключить, дает мне, может быть, силы для того, чтобы его исключить. Я действительно начинаю бороться, не будучи уверенным, что это у меня есть. От этого журналистика становится еще более оппозиционной. Может, не по делу даже резкой, но даже такое может быть.

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Как-то он однажды давно на дне рождения у меня был, и он подарил часы.

— Подошел к вам во время какого-то совещания…?

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»:  Да, после совещания мы идем, он говорит: «Пошли со мной». И я иду, он, значит, подарил часы, говорит: «Мне кажется, у нас с вами сложилось хорошее рабочее взаимопонимание, мы понимаем друг друга». Думаю: «Екарный Мазай, президент говорит — мы понимаем друг друга!». Понимаете, это для меня было… Я пришел, ребятам говорю: «Вы представляете себе, что президент сказал журналисту: «Мы понимаем друг друга»!». Вначале был период такого, посмотреть, а что это за человек, можно ли ему задавать какие-то вопросы в лоб, уходит ли он от острых вопросов, злится он или нет. Но это буквально несколько даже не месяцев — недель. Было ясно, что человек достаточно открытый и что нет смысла искать пути, здесь можно играть в открытую.

— Открытый? Про Путина, наоборот, все говорят, что один из самых закрытых.

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Он закрыт как политик, он закрыт по-человечески, он вам не будет говорить то, что он не хочет говорить, или то, что считает ненужным, это другое дело. Но это не закрытость, это политик, который знает, что он хочет, как он хочет и что ему надо делать. Но открытый в том смысле, что он может сказать: «Я ушел от ответа на вопрос». Было как-то: «Ребята, я любые вопросы ваши принимаю абсолютно и честно буду отвечать, так, как я считаю нужным. Но если я не считаю возможным ответить на этот вопрос — без обид, я на него отвечать не буду».

— Что ты можешь вспомнить из своих заметок (ты говоришь о правде жесткой), когда и тебя самого резануло, ты подумал: «Надо это дать», и его вдруг или пресс-службу резануло?

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Я не знаю, что резануло когда-нибудь пресс-службу, потому что пресс-служба, надо отдать ей должное, про это никогда ничего не говорила.

— Жесткая правда в твоем понимании?

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Мне сложно взять и вспомнить. Я бы сказал, что в любой заметке что-нибудь такое найдется. К нему приходили высокопоставленные сотрудники администрации, в первый раз в один день пришли двое с моей заметкой. Я не хочу называть никаких имен, это было бы как-то странно. Показывали ему с чувством недоумения: «Так про вас не пишут, это как это, зачем это?». Я думаю, что не стоит говорить в терминах нравится, не нравится, я думаю, что стоит говорить о том, что я думаю, надеюсь, что просто он с уважением относится к этому, к тому, что я делаю, в том числе и к критике, которая регулярно возникает, потому что журналистика вообще по определению, мне кажется, должна быть оппозиционной. Но, как говорят в Кремле, не вражеской. Вот есть вражеская, а есть не вражеская. К невражеской можно прислушиваться, ее даже надо, наверное, учитывать. А есть вражеская, вражеской очень много, все больше и больше лезет в последнее время. Я не ненавижу страну, для меня по определению не является совершенным неприемлемым все, что делает власть. Я не воспринимаю и власть как врага. Я, скорее, воспринимаю власть как оппозицию лично к себе, и поэтому считаю, что журналистика должна быть оппозиционной, поскольку я ею занимаюсь. Но не вражеской.

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Ему нужно привлекать сторонников. Я бы не называл это вербовкой на уровне президента, но, безусловно, ему нужно, чтобы человек его понимал хорошо, его принимал, не только понимал. И это ясно совершенно, и это понятно, в этом нет ничего плохого. С другой стороны, осторожность — какая может быть осторожность между журналистом и президентом? Мне кажется, что для него важно, чтобы не искажали суть того, что он говорит. По-моему, это самое главное для него. Являешься ли ты в данном случае сторонником или нет — это уже второй вопрос. Он очень чувствует хорошо, что ты, когда задаешь вопрос и получаешь ответ, что этот человек не разделяет твоей точки зрения. Он это понимает прекрасно, и иногда дает понять в улыбке, в шутке или, наоборот, в более серьезном, более жестком варианте ответа. Он это понимает. Но все-таки для него важно… я много раз наблюдал за тем, когда он уточнял свою позицию, для него важнее, чтобы принял — не принял, но точно передал. Если ты газетчик, можешь потом объяснять как хочешь свою точку зрения, но то, что он считает нужным и главным, вот то, как он считает нужным, и потом спорь, пожалуйста. С информацией не поспоришь, информация должна быть точной.

Хуберт Зайпель, журналист, режиссер документального фильма «Я Путин. Портрет»:  Я могу рассказать историю, которая точно показала настроение и реакцию Путина.  Мы были в дороге 7 дней. Это было время подготовки перед переговорами в  Минске. Мы прогуливались в какой-то деревне, и я его спросил, так как только что прочитал об этом: «Правда ли, что он сказал комиссару Евросоюза  Баррозу: «Если мы захотим, через 3 дня мы будем в Киеве»? И тут он взорвался: «Что он сказал? Вот идиот! Я этим примером показал ему совсем обратное. Я сказал: «Если бы мы хотели, мы были бы...». Но вы же видите, что мы этого совсем не хотим. Я сказал совсем обратное».  Уже после этих слов, сказанных мне, Кремль и МИД обратились к ЕС: «Если в течение 24-х часов вы не откажетесь от своего высказывания, мы опубликуем весь разговор». И что случилось?  На следующий день представитель Баррозу объяснил: «Нет-нет, мы не это имели в виду, это было вырвано из контекста». На этом примере вы видите, как выглядят дипломатические игры. Позвольте мне привести еще один пример. Вы помните 9 мая, парад? И 10 мая приезжает Ангела Меркель, чтобы возложить венок на могилу Неизвестного солдата. Все шло хорошо — банкет, музыка, и потом в Кремле должна была пройти их совместная  пресс-конференция. Примерно на таком расстоянии, где сейчас находитесь вы, стояли журналисты. И Меркель строго, потому что она должна была продемонстрировать жёсткость, сказала, не могу повторить дословно, но что-то такое: «Преступная и противоправная аннексия Крыма нанесли серьезный удар по сотрудничеству России и Германии». После она употребила слово «преступный» еще один раз.  Я посмотрел тогда на Путина: он никак не отреагировал на ее высказывание. Но несколько недель спустя я сам вернулся к этой теме и спросил у него: «Что же это было?». Он сказал: «Да ладно. Это был неудачный политизированный текст. Просто иногда так бывает». Но стало очевидно, что его это задело, когда потом в конце он добавил, что это переходит все границы, такая оценка  канцлера Германии. 25 миллионов убитых в СССР — и в то же самое время говорить про преступную аннексию Крыма?! 

— Путин до истории с Украиной и после истории с Украиной — это два разных для тебя человека, героя? Или нет, или это естественное продолжение того Путина, которого мы знали до истории с Украиной?

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Это, конечно, тот самый Путин. Настолько тот самый, что если бы он поступил иначе в этой ситуации, то вот тут бы я очень сильно матерился. По всему. Вообще к Крыму он всегда, как мне кажется, он относится неспокойно. Когда мы делали книжку даже, однажды звучала тема Крыма, которая тогда не настолько, видимо, казалась важной, что эти вопросы-ответы так и не вошли. Но Крым его всегда задевал и задевал очень сильно. Как задевал 15 лет назад, эта тема утраты Крыма, так и теперь. И он абсолютно не видел для себя другого выхода, кроме как поступить… Мне, например, тоже Крым никогда не был безразличен, но лично я бы, например, в этой ситуации так бы, как он, не сделал. В конце концов, есть же много вариантов, в конце концов, Крым мог бы объявить себя независимой республикой, например, вроде Приднестровья какого-нибудь. А дальше Россия могла быть посредником в решении проблемы Крыма, например, между Украиной и Крымом, собственно говоря. То есть можно было сделать то, с чего, собственно говоря, игра только начинается, после истории с Крымом он взял на себя очень серьезную ответственность в этом смысле, и я теперь не очень понимаю, как он может не выдвинуть свою кандидатуру на следующих выборах еще на один пост. Потому что эта история и этот пост превращаются в его крест автоматически после истории с Крымом. Он на себе должен нести эту ответственность, по крайней мере, еще следующие шесть лет. Это очень много. Сейчас, по сути, еще четверть только заканчивается его нового срока после премьерства.

— Тебя это пугает лично, что еще много? В профессиональном плане?

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: В профессиональном — очень, мне очень страшно, потому что это очень много. Оттого, что я не собираюсь эту историю, не хочу и не могу закончить на полдороги, не для того я это все начинал.

Хуберт Зайпель, журналист, режиссер документального фильма «Я Путин. Портрет»:  Когда я в прошлом году 18-го марта был в Москве, произошло присоединение или возвращение Крыма в Россию. Я в тот день  был вместе с оппозиционерами, которые при этом  шумно праздновали это  событие. Я должен был много пить за то, что Крым вернулся в Россию. Да, я пил с оппозицией. При этом лично я никакого отношения к Крыму не имею. Я  просто наблюдал за аргументами «за» и «против».  Но вот эта позиция освобождения, как это тогда трактовали, слышать все это было просто невыносимо. О том, что ему особенно удалось...? Простой факт, о котором я читал и который подтверждался  в ходе моих исследований. Он получил разрушенное государство. Это здесь знает каждый. Да, это было обычное выступление, которое вы слышите из Кремля. Но это факт. Его нельзя списывать со счетов.  Он старается создать свою историю. Этот процесс еще не завершен и часто становится предметом дискуссий.  Потом объединение Русской православной церкви, которое длилось с 1999 года, он способствовал этому. Потому что он сказал, что это  часть нашей истории,  я имею в виду воссоединение церквей.  Конечно, это инструмент  власти. Никаких сомнений. Но самобытность — это всегда инструмент власти. Когда он говорит: «Мы не можем сократить наше прошлое ни на время существования  СССР, ни на время Октябрьской революции, ни на время до этого». Правда ли это? Конечно, правда. Это как раз те моменты, когда он пытается создать самобытность. Хорошо ли это действует на вас, молодых людей, это совсем другой вопрос. Но таким образом он пытается, естественно, восстановить историю. Хватит ли этого, мы увидим

— Главная его заслуга политическая Путина и главное твое разочарование? Несогласие с чем?

 Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: Главная заслуга — объединение двух церквей — российской и зарубежной. До сих пор недооцененная, но все равно будет это оценено. По поводу главного разочарования надо думать. В свое время меня страшно разочаровала история с «ЮКОСом», разочаровала вплоть до того, что я готов был уйти не только из «Коммерсанта», но и из журналистики вообще. И опять «тогда я ушел, а вернее, остался». Но при этом у меня очень сильно после этого изменился тон, и это продолжалось довольно долго. И иначе как «господин Путин» я в этих заметках президента не называл.

— Про советскость системы, советскость Путина — ощущаете ли вы ее?

Вячеслав Терехов, заместитель генерального директора агентства «Интерфакс»: Я не смогу конкретно сказать, в чем, но то, что ощущается, ощущаю. Вполне возможно, в работе команды, в отношениях команды его, его высших руководителей и журналистов. Да, пожалуй, вот в этом. «Вот вы там, этих отодвинем» — вот это появляется. Я как-то однажды сказал: «О, давно забытая фраза — ну-ка вот этих отодвиньте». Не буду говорить, кто это сказал, потому что потом извинился, сказал, что «вы же понимаете». «Проблем нет никаких, вы это молодежи объясните, а я помню это все». Так посмеялись. Есть вот это некоторое менторское отношение, это есть.

Андрей Колесников, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»: В отставку ушел Фрадков, и я его спросил: «Владимир Владимирович, а зачем вы заменили Фрадкова на Зубкова?». Это было очень резко, но для меня это было жизненно важно спросить. Он совершенно не ожидал этого вопроса, ответил, я бы сказал, грубо ответил: «Вот вы здесь для чего? Освещать эту поездку? Вот и освещайте». И ушел. Только потому что вопрос совершенно застал его врасплох. Я когда говорю, что я успокоился, я имею в виду, что я не знаю, бросился бы я сейчас задавать такой и такой вопрос. Может быть, и нет, если по-честному. И не потому что опасаюсь каких-то последствий, хотя когда я это задал, и он уже ушел, меня просто стороной обходили те, кто вместе с ним шел, как прокаженного. Потому что вот эта отповедь его звучала как приговор просто. Еще очень многие стали по-другому относиться к Путину. Личное отношение поменялось у большого количества людей, ничего с этим не поделаешь, тень этого отношения, безусловно, падает и на меня. Вот с этим я, конечно, ничего поделать не могу. А мои заметки как могут поменяться? Они как были объективными, они такие и есть, они пишутся с одного расстояния, с одного угла зрения, и в этом смысле ничего даже не может измениться.