Как работали в шахте «Северная». Рассказы выживших и родственников погибших шахтеров

Аркадий Шипунов,  директор ООО «Группа разведочных работ» и «МТС гео»: Все шахты работают на глубинах на больших, количество содержания метана в угольном пласте повышается с глубиной. На таких глубинах все забои особо опасны, люди там находятся, скажем так, под Богом. Кому какая судьба.

Аркадий Сорокин, бывший шахтёр: То, что говорят по телевизору — природная аномалия — это бред. Я понимаю, был бы внезапный выброс, к примеру. Внезапный выброс — это что? Выкинул бы газ, породу, уголь, просто бы засыпало. Но произошел взрыв. Из-за чего?

Инна Мыгыт, жена погибшего шахтёра Вячеслава Мыгыта: Мой  муж работал на шахте «Северная» с 20 лет. И зовут его, и звали Вячеслав Петрович Мыгат. Он постоянно приходил, на протяжении даже не месяца, не двух месяцев, он на протяжении трех месяцев приходил, говорил, что на шахте 2 процента метана показывает по датчикам, на что их руководство почему-то закрывало глаза.

Виктор Кузьмин, бывший работник шахты «Северная»: Я работал именно вот в этой смене именно вот с этими ребятами, которые остались там, в шахте. Это была моя смена. Она должна отключаться, если выше 0,5 процентов, то отключается электроэнергия и все останавливается. Эти датчики, значит, либо снимались, как говорят, или закапывайте, или что хотите. Либо они так настроены. Потому что если, вот ребята говорят, есть карманный газоанализатор, который каждый шахтер с собой носит, он пищит, он показывает превышение, а этот датчик, который тут же висит, он ничего не показывает. Это все копилось, они и сами говорили, что газ, газ, газ. Это не так, что раз — и газ откуда-то взялся. Все это скапливалось.

Дария Трясухо, дочь погибшего шахтёра Вячеслава Трясухо: Мой отец редко давал подробности о том, что происходит на шахте, но почему-то именно в последний месяц он начал говорить, что мы переходим на тот пласт, на эту лаву, где большая вероятность угрозы удара. О том, что большая вероятность, рассказывал о том, что идёт большая загазованность.

Инна Мыгыт, жена погибшего шахтёра Вячеслава Мыгыта: Друг, который остался на данный момент тоже там, под землей, они вот как раз приходили, оба рассказывали, насколько повышен был метан. «Когда, — говорит, — поднимаешься, вдохнешь метан — аж голова кружилась, мы на землю садились, чтобы прийти в себя».

Виктор Кузьмин, бывший работник шахты «Северная»: Вот буквально накануне, 24-го, он пришел со второй смены и жене говорит: «Вика, мы работаем на грани жизни и смерти, идет газ».

Аркадий Сорокин, бывший шахтёр: Все знали, что газ, всем говорили, что им еще сказать? Они сказали горному мастеру, начальнику. Когда начальство приходило — сказали. А толку? План. Надо ехать.

Дария Трясухо, дочь погибшего шахтёра Вячеслава Трясухо: Всегда везде нарушалась техника безопасности, всегда. Потому что это по принуждению было начальства, потому что им нужны деньги. Останавливаться нельзя, должна идти работа, что бы как там ни было, нужны деньги.

Аркадий Сорокин, бывший шахтёр: Нарушения как были, так и будут эти нарушения. Что скажут люди? Я понимаю, отказывались люди в шахту идти. А что, где они сейчас? Люди просто уволены.

Владимир Селяков, сын погибшешего в 2013 на шахте «Воркутинской»: Шахтеры собрались и начальству пытались донести, что очень большая загазованность,  что это опасно и рано или поздно это должно произойти, что надо принять меры. На что шахтёру ответили: «У тебя дети есть?», он говорит: «Да». «Хочешь они завтра будут кушать сухари?» — «Нет». «Значит, одевай каску и иди работай, разговор закончен».

Инна Мыгыт, жена погибшего шахтёра Вячеслава Мыгыта: Я ему задала вопрос: «Почему ты не скажешь это руководству?». А он говорит: «Об этом никто не можешь сказать. Если скажешь, ответят: «Не нравится — увольняйся». Понимаете? Вот так вот. Всем хочется работать, все хотят деньги зарабатывать. Потому что в Воркуте это единственное место, где люди могут зарабатывать, это город шахтеров, здесь люди работают на шахте, зарабатывают пенсию и уезжают, другой работы здесь нету.

Дария Трясухо, дочь погибшего шахтёра Вячеслава Трясухо: У всех кредиты, всем нужно кормить семью, а Воркута — город маленький и, тем более, город шахтный. Здесь всё на шахтах. Только благодаря шахтам можно прокормить семьи, тем более на Севере по-другому не получается.

Аркадий Сорокин, бывший шахтёр: У нас альтернатив в городе больше. Такая зарплата, она более-менее, я имею в виду по отношению к нашему городу, с нашими коммуналками, ценами на питание и т.д., я уже не говорю про детские сады и все остальное. У нас любого шахтера спросите — у него кредитов вот так. Я за 13 лет что заработал? Только кредиты и старая машина под окном.

Инна Мыгыт, жена погибшего шахтёра Вячеслава Мыгыта: Я в декретном отпуске сижу с малолетним ребенком, у меня новорожденный ребенок маленький, которому завтра должно исполниться 9 месяцев, у него остался еще один сын от первого брака. Конечно, он будет ходить, будет работать, он будут молчать, они все молчат там, это единственный заработок здесь, все хотят прокормить свою семью. А в последнее время люди работали за копейки, начисляли по 140 тысяч, а выдавали на руки 27 тысяч. На эти копейки мы жили, за эти копейки у меня муж остался сейчас там.

Аркадий Сорокин, бывший шахтёр: Про воркутинскую шахту вообще забыли, что случилось. Замяли. Кто наказан? Никто не наказан.

Владимир Селяков, сын погибшего в 2013 на шахте «Воркутинской»: Идут суды-суды, до сих пор идут суды по аварии 2013-го года, и судят, в принципе, людей, точнее, обвиняют людей за смерть своих друзей. Шахтёров, которых признали виновными в гибели 2013 года, их сейчас судят, но судят по факту их за то, что они убили своих друзей. 

Аркадий Сорокин, бывший шахтёр: Треть пенсионеров у нас работает на шахте. Потому что, во-первых, некуда выехать, во-вторых, пенсия — 12-15 тысяч, а стажа по 30-35 лет. А они в шахте работают.

Дария Трясухо, дочь погибшего шахтёра Вячеслава Трясухо: Столько шахт было, осталось всего 4 шахты только потому, что не соблюдается техника безопасности, столько людей уже похоронено. Это невозможно просто.