Галина Тимченко о деле Ивана Голунова. Прямая линия с гендиректором «Медузы»

Что делать дальше? Честно сказать, я сейчас в растерянности, потому что я все эти дни занимаюсь тем, что я ненавижу больше всего на свете, то есть бумажки, звонки, встречи с незнакомыми людьми. Они прекрасные и умные, но это просто нужно делать. А что касается всего остального, мне просто кажется, что основное мое пожелание, особенно к коллегам: понятно, что каждая тема рано или поздно начинает исчерпываться, да.

Рано или поздно ты начинаешь понимаешь, что читатель устает от этой темы. Но вот если держать всегда в голове, что история с Иваном всколыхнула всех, сейчас просто на наших глазах происходят исторические события, история российских медиа вдруг вот так поворачивается, и ты вдруг понимаешь, что мы все свои, мы все за профессию на самом деле, мы готовы встать за честного журналиста.

И мне просто кажется, что в любом случае, проект ли это, отдельная строка, информер, текст, просто он должен всегда присутствовать, он должен стать постоянным, постоянным информационным поводом. Пусть это не главное, мы понимаем, что время идет, время бежит, мы никак не можем остановить и повестка другая, но мы не должны об этом забывать. Он не на свободе.

Вот когда он выйдет на свободу, мы отпразднуем и с чистой совестью сможем снести все свои лендинги, все свои ссылки, все свои перепечатки. Но до этого останавливаться нельзя. Во всяком случае, журналисты должны заниматься ровно этим. И они ровно этим и занимаются, и это оказалось так круто! Глянец, издания о сельской жизни, «Здоровье», «Православие и мир», боже мой!

«Православие и мир» и The Flow, да-да-да.

Я в «Православие и мир» никогда не сомневалась, это прекрасный ресурс и вообще все коллеги. И ты понимаешь, что да, действительно. Это же беспрецедентно. Вы представляете, мы с вами… То есть я-то уже старая, а вы когда-нибудь состаритесь и будете говорить: «Знаете, в нашей жизни был такой момент».

Да, это правда.

Нам не стыдно перед собой, понимаете? Мы должны гордиться друг другом. И это такая редкость!

Да, это ощущение, что я вот это помню, вот это я буду помнить всегда, конечно, с нами.

Да. Нам же в последние годы очень часто было стыдно и за коллег, и за себя, да. Я, например, про себя говорю. И за коллег стыдно, и за себя стыдно, и за свое издание неловко, и потом за другие издания. Потом говорят: «Другие еще хуже, эти получше».

Да, это правда.

Все время какая-то была такая история не очень. И тут вдруг мы можем гордиться друг другом, ребята, такое не забывается.

Я сейчас немножко дегтя сюда добавлю, не относительно нас, а относительно федеральных каналов, которые, конечно, и на «Медузе» был материал такой, коротко, что и как, как освещается дело Голунова.

Да.

Надо сказать, что кто-то действительно куда-то явно сдвигается, у кого-то явно это тоже попадает в какую-то болезненную точку, возникает ощущение, что все, здесь уже хватит.

Да.

Но Дмитрий Киселев тем не менее продолжает говорить то, что говорит Дмитрий Киселев. Все-таки такого окончательного электорального разворота не происходит.

Да. Что же, я многого не жду от жизни, а уж от таких представителей нашего цеха, скажем так, не профессии, но цеха, конечно, и ждать-то ничего не приходится, что уж там. Бывают же люди, для которых все кончено. Для него пути назад, наверно, нет.

Судя по всему, да. А когда это не Киселев, а когда Зейналова или Скабеева, например, вступаются и произносят какой-то очень человеческий текст, так или иначе?

Это прекрасно. Так и должно быть, понимаете? Так и должно быть. Ведь речь же не идет, условно, о каких-то идеологических спорах. Речь идет о том, что мы все хотим здоровья и счастья нашим детям, мы все хотим, чтобы все было по справедливости. Другое дело, что каждый из нас хочет, чтобы по справедливости, но мне-то немножко получше, но мы же понимаем.

Но вообще-то в идеале так. Те же самые люди говорят: «Ребята, а как так можно? Разве так бывает? Мы надеялись, что хотя бы вот такие люди, как Ваня, хоть как-то гарантированно»… Потому что он живет тихой, честной, скромной жизнью, он абсолютно погружен в свою работу. Ему ничего не интересно, кроме этого, на самом деле. Иногда певица Светлана Лобода. Простите, проболталась.

Это прекрасно.

И все примеряют на себя точно так же. Это хорошо.

Галя, есть ли какая-то такая помощь, которая в этой ситуации может оказаться лишней и опасной? Это я в ответ на всегдашнее «лучше не высовываться».

Да. Простите, я просто знаю, что завтра ваш прекрасный колумнист Олег Кашин в очередной раз напишет, что я дружу с Кремлем. Ах, если бы! Но я честно считаю, что дело Ивана Голунова в большом смысле, может быть, и политика, но на самом деле нет. На самом деле нет, на самом деле есть история про то, что правоохранительная система в стране гниет.

Просто для меня это синоним политики, и в этом смысле это, конечно…

Нет, может быть. Значит, сначала тогда надо договориться о терминах.

Наверно, да.

Потому что если Ваню будут представлять как человека, который, наверно, пострадал, потому что здесь орудует кровавый режим… Наверно, это можно притянуть. Но мне кажется, что здесь абсолютно конкретная вещь: произошел акт произвола, да. Произошли события, которые могут, к сожалению, сложиться так, что это случится с вами. Давайте держаться.

То есть как только начнут наворачивать глобальную политику, интересы России, санкции, вот это все, это не про это пока. Потом, когда все закончится, мы сможем сказать: «А что это было? А что это изменило в системе? Может быть, что-то сдвинулось?». А может быть, и нет. И я не хочу думать про такой сценарий. Может так статься, что придется думать про такой сценарий. Но вот сейчас конкретно есть абсолютно точная история провокации, преступления, совершенного против честного человека. Все, давайте заниматься этим.

Давайте не будем кричать очень громко о том, что это политический узник, узник совести. Безусловно, мы можем потом как-то это классифицировать. Сейчас мы находимся в самом центре урагана. Ты не можешь в центре урагана здраво оценить, а что на самом деле произошло. Более того, мы даже не знаем точно, из-за чего это случилось, то есть что в этом расследовании было такого, что нужно было принимать такие меры.

Спасибо. Я прошу прощения, просто одновременно мне подсказывают две очень важные новости. Одна, собственно, самая главная, ― что Кремль хочет прекратить преследование Ивана Голунова до «Прямой линии», внимание, с президентом. Это нам сообщает «Проект». И Оюба Титиева, над которым сегодня был суд, отпустили.

Я знала о том, что его отпустят. Простите, дорогая редакция, простите меня, пожалуйста, я забыла вам передать эту новость, чтобы вы были готовы.

Я знала, что в 16:30 начинается суд.

Я забыла, простите.

Эта новость прекрасная, безусловно.

Да.

Новость «Проекта» прекрасная, если…

Если это новость.

Если это новость и если до «Прямой линии» ― это вообще какой-то срок, если он нам что-то дает здесь.

Я боюсь даже дышать в такие моменты.

Да. Галя, правильно ли я вас понимаю, что в данной ситуации вам кажется, что любое подключение с любой стороны политических сил…

Попытка перетянуть Ивана со свою сторону ― это неправильно. Понимаете еще, в чем дело? Ваня ― журналист, который всегда выполняет свои обязанности в полном соответствии со стандартами и этикой. Он никогда не встает ни на чью сторону. Иван всегда над схваткой, у него всегда есть то, что называется balcony view, «вид с балкона». Он ни разу за свою профессиональную карьеру не позволил себе встать на чью-то сторону.

И в этом смысле, уважая принципы Ивана и оставаясь, в общем, порядочными людьми, пожалуйста, не нужно его перетаскивать на свою сторону. Пусть он будет тем, кем он является, ― блестящим журналистом. Не знаменем, не лозунгом, ничем. Журналист, профессионал, честный человек. Один из нас, один из толпы. Что угодно, но не надо делать из него знамя сопротивления с кровавым режимом, это не так. Иван прежде всего журналист и эту профессию любит и ценит настолько, что, зная об угрозах, все равно продолжал ее делать.

У нас есть звонок. Добрый день, вы в эфире!

― Добрый день! У меня вопрос к Галине такой. Известны ли поименно те, которые публиковали фотографии, которые арестовывали его? Будут ли они названы поименно? Я уверена, что с Иваном не пройдет этот фокус, я так хочу надеяться, понимаете, я оптимист. Есть надежда, что они будут поименно названы и наказаны за все эти провокации?

Спасибо.

Спасибо за вопрос. Имена их известны, в общем, мы не скрываем, они не скрывают ни имен, ни лиц. Все эти люди, в общем, опрашиваются в рамках следственных мероприятий. Я думаю, что это не бог весть какая тайна, да.

А что касается наказания, я думаю, что, конечно, во всяком случае, запросы по поводу служебных проверок и по поводу того, чтобы руководство МВД разобралось с ними, поступают. И да, спасибо большое, поступило огромное количество запросов от средств массовой информации и от журналистов именно с такими вопросами, будут ли они привлечены к ответственности. Их очень много, поэтому я надеюсь, что все-таки они отреагируют на это.

Когда я сегодня смотрела ваше утреннее интервью на «Эхе», там был момент, когда вы говорите очень понятную мне вещь. Вы говорите: «Мне сейчас больно, мне не все равно. Мне нужно, чтобы Ваня был на свободе, а вот это все уже как-то потом». И это очень понятно. Только, к сожалению, эта система так устроена, что с высокой вероятностью цена Ваниной свободы ― это… То есть если Ивана отпускать…

Я большая девочка, я взрослая девочка, я знаю все эти игры и танцы.

Да-да-да. Нет, это не то, что я вам сейчас глаза решила открыть на устройство системы.

Нет-нет, я к тому, что я не могу сказать, что я хорошо умею играть в эти игры. Но вы же прекрасно понимаете, что всегда чему-то есть какая-то цена.

Вопрос мой, собственно, в том, как вы считаете, понятно, что для того, чтобы освободить Ивана, надо нескольких человек, выражаясь попросту, сдать, сказать, что они пошли на должностные преступления, уличить их и, в общем, посадить в тюрьму. Как вы считаете, возможно ли это? Это чудовищный репутационный удар по ведомству, это большая история, даже если это несколько человек и это не самые верхние чины, тем не менее репутационный удар огромный.

Я считаю, что, например, это прекрасный шанс для МВД выйти в белом плаще и начать борьбу или, во всяком случае, продемонстрировать готовность бороться с такими неприятными историями внутри самого ведомства. Всегда есть у тучки светлая изнанка, как говорится, да? Всегда есть возможность перекрутить историю на себя, да, конечно. Как говорил нелюбимый всеми Глеб Жеглов, правопорядок в стране определяется не наличием воров, а умением государства их обезвреживать. Вот и все, это прекрасный рецепт.

Если руководство МВД, следуя, в общем-то, букве и духу закона, прекратит эту историю, то разве не станет кому-то от этого лучше? Всем! И ведомству, и подчиненным, и очень многие люди, которые работают в полиции, каким-то образом поймут, что да, ребята, стоп, давайте все-таки в рамочках держаться. Как говорила моя бабушка, на всякое безобразие должно быть свое приличие.

Да. Единственное, что, конечно, если все произошедшее рассматривать с очень определенного угла, что то, что произошло, ― это заказ, у заказа есть заказчик, вот эти люди ― исполнители.

Да.

И, конечно, у заказчика всегда будет страх, что исполнители пойдут на сотрудничество со следствием и сдадут, собственно говоря, заказчика.

Да, такое тоже бывает. Понимаете, мы же любим все, я не знаю, американское кино, да. Не то чтобы мы все увлекались историей Соединенных Штатов, но тем не менее американское кино мы любим. Мы же помним, как начинали бороться с коррупцией в полиции в Нью-Йорке, все эти знаменитые сериалы, все эти фильмы прекрасные. Когда-то надо начинать.

Это правда, это хотелось бы. Галя, немножко я вернусь к нашему разговору про политику, потому что звонок нас немножко в другую тему увел. Алексей Навальный писал в своем блоге очень много про Ивана. Спасибо ему большое за это, но он не был на пикетах и не был у суда. Если я правильно вас поняла, с вашей точки зрения, это верное решение, не надо ему было…

Нет, почему? Вы меня неверно поняли. Абсолютно, и пикеты у здания суда, и марши, и все, что угодно, что привлекает внимание к этим событиям, я совершенно поддерживаю, одобряю, спасибо большое, что не даете забыть. Я говорила только о том, что…

Вы против перекодирования, да.

Мы как издание, поскольку находимся в Риге, мы, конечно, выйдем завтра, потому что завтра, во вторник, в Риге как раз акция в поддержку Ивана с требованием освободить его. Но мои силы, к сожалению, не бесконечны, у меня есть конкретные задания, я занимаюсь этим. А когда люди занимаются вот такими вещами, огромное им спасибо, конечно, конечно.

То есть его приход на пикет не был бы его использованием как бы текущей ситуации.

Нет, конечно, ни в коем случае.

Почему он не пришел, мы толком не знаем. Потому что были версии, честно вам скажу, были версии, что ему говорили: «Давай ты лучше сейчас, чтобы не разжигать»…

Может быть, и так. У меня здесь очень простая история. Мы же не знаем точно, что пойдет на пользу Ивану, но мы точно знаем, что замалчивать нельзя. А в нашем случае это служебное преступление ― замалчивание общественно значимой информации, правда?

Это правда. Галя, у нас не так много времени осталось. Скажите, пожалуйста, идиотский вопрос, но его нельзя не задать. Какая сейчас атмосфера в редакции? Как вы с этим справляетесь, что вообще происходит?

Я как раз ехала сюда и у редакционного директора спросила: «Таня, скажи, пожалуйста, как в редакции?». Она говорит: «То внезапно кто-то заплачет, то все начнут вдруг истерично смеяться и обниматься». Но работают все как сумасшедшие.

Да, как это «Медуза» делает всегда, собственно говоря. Скажите, пожалуйста, я хотела еще спросить, тоже важный вопрос. В каком состоянии мама Ивана?

Вы знаете, мама Ивана удивительно, с моей точки зрения, ведет себя удивительно взвешенно и спокойно. Она сразу сказала: «Я понимала, что, наверно, что-то подобное когда-то может случиться», имея в виду, что Ивану попробуют отомстить или попробуют наказать его за какие-то публикации. Она, в общем, довольно веселый и стойкий человек.

Дай бог ей здоровья. Если даже мама подозревает, что такое может случиться, если ему самому поступают угрозы, в общем, угрозы начинают поступать в марте, а расследовательской деятельностью он занимается уже сколько лет, да?

Да.

Все-таки было ли у него какое-то ощущение, что он находится в некоторой зоне риска?

Да, он чувствовал опасность. Понимаете, никто не может вообразить. То есть ты понимаешь, что на тебя могут напасть и побить, ты понимаешь, что, наверно, за тобой следят. Ты усиливаешь безопасность, не знаю, меры безопасности в отношении своих компьютеров, своих гаджетов, ты более взвешенно и аккуратно общаешься с источниками, ты не ведешь записи там, где не должен их вести. Обычно меры безопасности такие. Когда тебе угрожают, ты думаешь: «Взломают компьютер, окей, что-то еще такое сделают». Но кто же мог себе такое представить?

Нет, это, конечно, какая-то совершенно невообразимая история. Каким-то другим… Вы упомянули Даню Туровского и Женю Берга, вы говорили, что им… Сейчас есть ли кто-то в редакции, кто, с вашей точки зрения, то есть поменялась ли у вас какая-то оптика в связи с этой историей и возникло ли ощущение, что надо как-то в еще большей степени?..

Я покажусь вам, конечно, совершенно бессердечным человеком, но я так пока еще не думаю. Об этом все время думает Иван, я имею в виду главного редактора Ивана Колпакова. Он пытается со мной про это поговорить, про то, что, кто еще. Я говорю, что поскольку я не знаю, чем сейчас занимается редакция, не вижу редакционного плана, у меня даже просто времени нет зайти во внутренние таблички и посмотреть редакционный план, я даже понятия не имею, что на самом деле они собираются делать.

Хотелось бы, конечно, про это поговорить с Дмитрием Муратовым, потому что они обсуждали с Иваном, дело не пошло, он его советами не воспользовался, но вот что можно было, как, предполагал ли Муратов такое развитие событий?

Муратов мне сказал, когда мы с ним встретились у здания суда, это было ужасно, потому что их впустили внутрь, меня не впустили, и мы, буквально как в американском фильме, вот так прижались к стеклу и разговаривали по своим мобильным телефонам шепотом, потому что нас обступили камеры. Он мне вот так показывал свои ходатайства, которые он привез. Муратов мне уже потом сказал: «Надо было вывозить». Но мы не оценили.

В Ригу.

Ваню не вывезешь, Ваня делает свою работу. Все, все остальное может постоять в сторонке.

С другой стороны, есть СПАРК, есть компьютер. Но нужно ходить ногами, да.

Нет, он не готов был.

Галя, спасибо вам огромное.

Спасибо вам.

Невероятно ценно, что вы смогли к нам прийти.

Еще раз спасибо вам, спасибо вам, спасибо вам за все.

Вам спасибо. Будем держаться и будем надеяться.

Да. Я забыла, что нужно было держать спину в эфире, ну да бог с ним.

расшифровка обновляется