ПРИЛЕПИН. Александр Ф. Скляр: мы все утонули

Скляр: Я как раз о молодой шпане и хотел поговорить, потому что преамбула нашей сегодняшней беседы, в ней было заложено главное, что или они подвыдохлись, такой посыл, или что-то недопоняли. Я как раз думаю, что мы все как раз все допоняли, а вот с тем, что они подвыдохлись, это не совсем точно. Потому что как раз та самая молодая шпана и должна приходить на смену, чтобы питать живую душу агрессивного, честного, соответствующего времени рок-н-ролла. Мне как раз кажется, что со шпаной все в порядке, и эта шпана реально и приходила нам на смену, потому что если нас, стариков, брать как действующих музыкантов, то, в общем, по идее молодая шпана уже должна была прийти раза два-три. Мне кажется, что она приходила все эти два-три раза, просто немножечко или множечко изменились сами условия существования этой шпаны. Акцент с того, что мы традиционно называем русским роком, немножечко перешел в сторону хип-хопа, то есть сейчас хипхоперы больше говорят то, что должны были бы по идее  говорить рок-н-рольщики.

Прилепин: А вам не кажется, что дети у вас приемные и такие диковатые?

Скляр: Есть, что диковатые. И самое главное, что есть ощущение, что это рок-н-ролла. Как я воспринимаю себе хип-хоп, я воспринимаю, что все-таки хип-хоп – это возможность сказать какую-то мысль с неким ритмическим оформлением. То есть, в общем-то, там музыка не очень важна, там важен жесткий, хороший, интересный подклад, а самое главное – там важны смыслы. И вот эти смыслы сейчас, как мне кажется, говорят сейчас хипхоперы. Я хотел говорить о ребятах, которые, в частности, называются «25/17». Естественно, очень многое проходит мимо меня, я не успеваю услышать, но именно «25/17» я несколько дней назад, прочитав рецензию Андрея Смирнова, их послушал, послушал их альбом «Лед 9». Когда я слушал этот альбом, который мне понравился, он жесткий, он правильный во многом, он очень рок-н-рольный в смысле месседжа, в смысле подачи, я как раз подумал, не в этом ли кроется ощущение того, что мы эту шпану сейчас не видим. В наше время было очень небольшое традиционное поле, в котором можно было прорваться. То есть нам было совершенно понятно, что ни в газетах, ни в журналах, ни телевидении, и почти всегда не в кино мы этого не услышим. Хочешь ты услышать слово правды, слово свободы, ты идешь на рок-концерт. Но сейчас ситуация другая, сейчас поле информационное заполнено, буквально забито высказываниями.

Прилепин: Гребенщиков еще в 1984 спел: «поле информации, в котором мы тонем». Сейчас уже точно утонули.

Скляр: Сейчас совершенно точно утонули. И это одна из главных причин, почему мы их не видим, то есть они есть, но мы их не видим, так как они теряются в этом реально огромном информационном поле. Конечно, если сидеть все время нацеленным на то, чтобы вылавливать музыкальные штуки из интернета, ты будешь в курсе, и ты их выловишь. Они придут из самых разных мест, это может быть Уфа, это может быть Сыктывкар, это может быть вообще малюсенькое местечко, это может быть любая самая удаленная точка, географически удаленная от Москвы. Я – москвич, поэтому я говорю о Москве. Но ведь вопрос в том, что так как мы сидим не только в этом поле, то есть мы не можем все время сидеть и вылавливать эти интересные музыкальные штуки, у нас же своя жизнь, мы все время заняты чем-то другим.

Прилепин: Тогда тоже было полно своей жизни, но у людей хватало жизни на книжки и на альбомы. Не прослушать новый «Аквариум» или новую «Алису» или «Ва-Банкъ» или прочитать новых Стругацких это было западло в любом обществе. А сейчас можно ничего не слушать, ничего не читать, но при этом быть уверенным, что ты находишься в информационном потоке, хотя ты находишься в хаосе.

Скляр: Это же я и имею в виду. Простой потребитель музыки теряется. Что он в результате всего делает? Он находит для себя две-три ему понятных и близких молодых группы, я думаю, что чаще всего это будет группа, которая вообще рядом с ним живет, потому что она местная, локальная, на нее можно всегда прийти, и два-три каких-то, скажем, имени, назовем так, из стариков, кому он до сих пор верит. Может быть, даже не в том дело, что сейчас считает их актуальными, просто он когда-то услышал у них что-то правдивое и с тех пор им верит, с тех пор на них ходит.

Прилепин: Может, ты согласишься, но если не посплетничать поименно, то хотя бы в целом поговорить о стариках. Достойны ли они той веры, которой когда-то их или вас мы наделили? Какие-то вопросы периодически возникают, а Борис Борисович, а Юрий Юлианович, вы нас привели, вы нас позвали, а теперь нам опять плохо, нам опять плохо, как тогда. Почему вы сейчас нам не расскажете, что нам сейчас делать? Может, Юрий Юлианович рассказывает, а Борис Борисович точно не хочет рассказывать.

Скляр: Понимаю, потому что мы все повзрослели, постарели, и у нас изменились наши точки, которые нас сейчас интересуют, наши болевые точки творца.

Прилепин: Лично у тебя что изменилось?

Скляр: Я погрузился больше в себя.

Прилепин: Так там дела?

Скляр: Как там у меня внутри дела. Ты спросишь: что я последнее читал, я тебе могу сказать, что последнее, что я прочитал осознанно, внимательно читал и читаю, это «Идиот» Достоевского. Я по музыке окунулся примерно в 70-ые годы и слушаю сейчас новыми ушами, новыми мозгами Нил Янга.

Прилепин: А если говорить о более масштабных вещах, я ведь спрашиваю о социуме, о политике, о Родине.

Скляр: Я именно с этого начал. Что на смену нам должно было и пришло не одно поколение, а два или три. А как, с твоей точки зрения, группа «25/17» отвечает тому, чем должен отвечать рок-н-ролл?

Прилепин: Они отвечают тому, чему должен отвечать рок-н-ролл, и даже в музыкальном смысле они тоже растут.

Скляр: Я не слушал их предыдущий, а рецензию на этот альбом прочитал, поэтому я слышал этот альбом. Он неплохо сделан музыкально.

Прилепин: Конечно. Но тут вопрос, они тоже были у нас недавно в гостях, и они как-то погрузились в себя, они тоже внутри себя находятся. А у меня вопрос все-таки как гражданина к нашим музыкантам, в том числе и к писателям, в том числе и к художникам. «Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан». Вот эти вопросы у меня возникают, потому что страна была у нас музыкальноцентричной, литературноцентричной, она перевлюблялась много в кого – и в шоу-бизнесменов, и в экстрасенсов, в политиков. А сегодня хотя бы часть общества возвращается к человеку культуры и спрашивает у них: «Ребята, что нам делать?». Я ведь понимаю твои взгляды, ты достаточно традиционалист во многом, во многом консерватор. Тем не менее, какие-то взгляды личностные и идеологические в случае Александра Скляра не всегда выплескиваются в музыку, чаще ретроспективой занимается Скляр. Вот сейчас будет программа по Утесову, я так понимаю.

Скляр: Нет, она уже была. Нет, тут я, пожалуй, не соглашусь. Мне кажется, что мы, назовем нас опять стариками, потому что проще, мы, старики, не стали высказываться менее глубоко по этим вопросам или вообще уходить от этих вопросов. Мы стали высказываться более осознанно, скажем, для меня нынешнего высказывания нынешнего Петра Николаевича Мамонова важнее, чем его высказывания ранее. Мне совершенно понятно, почему была закрыта история «Звуков Му». Высказывания нынешнего Кости Кинчева для меня понятны, он не очень сильно меняется, то есть, то, что он говорил примерно лет 20-25 назад, он продолжает, так или иначе, говорить сейчас.

Прилепин: Константин Евгеньевич лет 20-25 назад призвал голосовать за Бориса Николаевича Ельцина, сейчас бы не стал он этим заниматься.

Скляр: Мы все-таки говорим про высказывания не того, что ты сделал в жизни, а то, что ты высказал в альбомах, то, что останется, что мы можем взять и послушать. То, что мы можем взять, поставить и послушать, он себе не изменил.

Прилепин: Глубокое уважение к этому человеку, безусловно.

Скляр: Так вот, мне кажется, что таких острых ребят, которые тогда были острые, если они просто не ушли, чисто физически не ушли из этой жизни, во многом они остались. Гарика ты знаешь, вот сейчас вышел новый альбом, мы его, правда, долго ждали, но на этом альбоме есть 2-3 вещи пронзительные совершенно. Я не знаю, будет ли он их исполнять на концерте, чаще он исполняет то, что мы называем хиты. Но я помню случай, когда хиты, и вдруг ни с того ни с сего он «Телефонные парни» исполняет или «Эта ночь, ночь, ночь», знаешь, у него такая есть песня, очень пронзительная. Для меня он остается тем же Гариком. Я же с этого начал, что мы должны передать эту эстафету, мне кажется, мы ее передали.

Прилепин: Я понял, я даже могу доводов добавить к тебе. Безусловно, Мишу Борзыкина можно привести.

Скляр: Это вообще.

Прилепин: Он даже еще и злее стал, чем он был. Только что Борис Борисович Гребенщиков спел песню на концерте «Губернатор», максимально агрессивную, куда злее, чем «Полковник Васин». Но я же тебя провоцирую, может, ты раз и скажешь: ну да, мы сдались, мы поистаскались, а ты держишь оборону, поэтому, конечно, я с тобой согласен.

Скляр: Если ты меня провоцируешь, то в какой-то степени твоя провокация удачная, потому что если бы я сейчас, я уже буду говорить про себя, продолжал петь песню «Я хочу побывать на Кубе, я хочу пожать руку Фиделю», то есть «Революционеры на Кубе», «Я устал жить под гром трескучих фраз, барабанная дробь возбуждает меня», это песня «Максималист», я беру самые свои ранние, то я сам бы себе казался странен. Понимаешь?

Прилепин: Понимаю.

Скляр: Я сам бы не отвечал, ведь я же все-таки хочу соответствовать, в том числе и на сцене. Я же хочу соответствовать себе нынешнему. То, что я спел, я от этого не отрекался и никогда не отрекусь, просто сейчас мне кажется, что я вступил в такой возраст, что «корабли не тонут» правильнее мне сказать со сцены. Потому что если «корабли не тонут» скажет со сцены человек 20 лет, тот, каким я был, когда пел «Максималиста», то ему не очень-то поверят, скажут: «Подожди, какие корабли, ты еще жить только начал, о каких кораблях ты нам говоришь, ты сам поживи, а потом уже спой про то, тонут эти корабли или не тонут». Понимаешь мою мысль?

Прилепин: Понимаю.

Скляр: А так как мое высказывание – это моя сцена, то есть я выхожу на сцену и высказываюсь, это мое главное высказывание, то тут у меня все время возникает ситуация, когда все меньше времени. Это естественно, это совершенно нормальная ситуация. Я к этому спокойно и нормально отношусь. Но просто времени этого меньше, а значит, высказываться я должен все точнее. Вот и все. Ты меня спровоцировал, я тебе ответил совершенно искренне мою позицию.

Прилепин: Я сейчас постараюсь в чуть иной регистр перевести нашу беседу. Ты сказал слово «время», время, которое за окном, элементарное время, которое мы наблюдаем в виде политических событий. Как ты себя в нем чувствуешь, не только внутри себя, ты же не можешь спрятаться целиком, ты выходишь на улицу, слышишь какие-то вещи, видишь какие-то лица, видишь какие-то флаги? Я иногда задумываюсь: смог ли физически Александр Башлачев жить сегодня, не сошел бы он с ума, не разорвало бы его на части просто от брезгливости.

Скляр: Мне кажется, и Владимир Семенович не смог бы. Это как раз та вещь, отвечая на твой вопрос, большинство из ушедших людей, о которых мы сейчас можем сказать, поставив их в один ряд – Александр Башлачев, Владимир Семенович Высоцкий, я думаю, Василий Макарович Шукшин – просто не смогли бы сейчас жить. Понимаешь? С тем, что они нам о себе оставили, в том числе и по творчеству, собственно, только и по творчеству мы можем судить, мне кажется, они бы задохнулись.

Прилепин: А ты-то как? Чем дышишь?

Скляр: Мне ничего другого не остается, коль скоро моя персональная история складывается таким образом, что я перешел в это время, значит, зачем-то меня не нужно было забрать создателю тогда. Значит, я для чего-то остался и что-то должен сказать. И каждый из тех, кто остался, решает эту проблему всегда сам для себя. Это точно абсолютно. Я для себя решил – я остался для того, чтобы сказать о кораблях, я остался для того, чтобы сказать про ад и рай, чтобы довести мою историю с Васей - Совестью до еще более логического завершения, я чувствую, что она не завершена, написано 4 песни. Она будет продолжаться.

Прилепин: Если зрители не слышали этой песни, я всех обращаю к ней. Я не знаю, что сейчас Саша про нее думает, но песня достаточно злобная и революционная, по большому счету. Это даже отчасти может быть понято, как проповедь бунта, причем переходящего в натуральное робингудство. Чем там все закончится?

Скляр: Непонятно, чем закончится, потому что Вася уже сейчас, когда я сажусь к чистому листу бумаги, он уже дело сам начинает мне диктовать.

Прилепин: Это не кокетство, это правда.

Скляр: Это не кокетство, это действительно так. Я очень глубоко в него погрузился, моя история взаимоотношений с Васей больше 10 лет. Он уже диктует сам, что он будет делать. Просто когда он сочинял крайнюю четвертую песню, которая называется «А зори здесь тихие», где Вася рассказывает о своей жизни, тогда я точно понял, что Вася требует продолжения.

Прилепин: Как ты живешь? Ты пить бросил, наверное, курить, наверное, бросил, у тебя рок-н-ролл…

Скляр: Нет, абсолютно. Я курю, жалко, что у вас в студии нельзя курить, на ДОЖДЕ нельзя курить. Я курю постоянно, я не бросил. Я не хвалюсь этой привычкой, я просто говорю, что так я существовал и пока так существую.

Прилепин: Я просто спросил, потому что ты в отличной форме. Ты ее как-то поддерживаешь?

Скляр: Это обязательное условие моего существования, потому что я довольно много играю концертов. Я должен быть в форме, мне нужно поддерживать себя. Я считаю, что можно уйти со сцены, если ты честный человек, даже если ты просто выглядишь плохо, вообще-то так по-честному надо уйти. Поэтому если ты хочешь на сцене остаться, по крайней мере, в том, как я представляю себя, ты должен выглядеть, иначе тебе не поверят. В этом смысле я всегда помню, как сказал работодатель Леону, киллеру: «Леон, жизнь менять нельзя». В этом смысле я не менял свои привычки.

Как я живу? Я все больше и больше чувствую свое одиночество, я все больше и больше погружаюсь, когда я нахожусь один, в себя, это мое естественное состояние. У меня очень небольшое количество людей, с которыми я хочу периодически общаться. Должен тебе честно сказать, у меня очень небольшое количество творческих людей, которым я верю. Из ныне работающих, действующих, пишущих и снимающих очень небольшое количество этих людей, но они есть. Если их небольшое количество, но они все-таки есть, значит, я считаю, что это время пока еще не самое страшное. Может быть, у нас будут впереди гораздо жесткие и тяжелые времена, просто нам сейчас кажется по сравнению с тем, что было, как нам кажется, лет 22-25-30 назад, что они сейчас стали более хаотические, более непонятные, но это не значит, что они пришли к последним временам. Когда мне некого будет слушать, когда мне некого будет читать и некого будет смотреть, тогда я не знаю, что будет.

Прилепин: Слава Богу, последние времена еще не наступили, потому что есть люди, которых хочется слушать и читать. И наш гость Александр Скляр лично для меня – один из таких людей, немногого списка людей, тем не менее, он есть.