Выживание vs. достоинство. Как общество сдало свободу в обмен на безопасность, но будет забирать ее назад
В программе «Политика. Прямая линия» — социолог Григорий Юдин. Он рассказал, почему в условиях угрозы пандемии россияне добровольно отказались от своих свобод и смогут ли они вернуть их назад после возвращение к привычной жизни.
Сейчас задам под занавес философский вопрос. Действительно, очень понятно, какой у нас сейчас заключен договор с государством. Этот договор с государством на самом деле строится на том, что мы все договорились, что человеческая жизнь превыше всего, здоровье превыше всего и медицина как охраняющая такая институция тоже превыше всего, наука, биг дата, статистика. И понятно, что Путин, что Трамп будут ссылаться на вирусологов. Они могут выбирать разные стратегии, но очень понятна эта система приоритетов.
Меж тем в этой дискуссии, о которой вы говорили, Агамбен в том числе, там есть такая постановка вопроса, что совершенно непонятно, почему медицину ставим во главе угла. Мы общество, у нас есть социальная жизнь, может быть, это должно встать во главе угла. Не знаю, как тут спрашивать, про Россию ли отдельно. Какое у вас вообще в целом ощущение, способно ли какое-то общество сейчас отстоять какой-то другой принципиальный взгляд, какие-то другие системы координат, не те, из которых сейчас практически все исходят?
Я думаю, что сейчас будет, в общем, на уровне всего мира, и Россия здесь не будет исключением, противостояние двух больших интерпретаций произошедшего. Одна из них ― это как раз геополитическая, о которой предупреждает Агамбен. Действительно, один из его последних наиболее радикальных текстов называется «Медицина как религия». Он пытается показать, это, собственно, его старая идея, да, что человеческая биологическая жизнь, то есть просто выживание человека, становится базовым приоритетом в современной политике и все остальное, в общем, уже как будто не имеет значения. Не имеет значения, достойно ли он будет выживать или он будет выживать как-то по-другому, или на что можно пойти для того, чтобы человек выживал, нужно ли его спрашивать о том, хочет ли он выживать или не хочет.
И это одна интерпретация событий, при которой на первое место должна быть поставлена биологическая жизнь. Она, конечно, дает исключительную возможность для изоляции людей друг от друга, потому что они потенциально опасны друг для друга, для построения надзора над ними, потому они могут начать, как тараканы, бегать бесконтрольно и заражать друг друга, и, в общем, для такой дополнительной концентрации полномочий.
Другой подход, конечно, будет обращать внимание на то, что во многих странах мира, Россия здесь просто в первых рядах, за последние десятилетия была угроблена система здравоохранения, и угроблена она была как раз в логике оптимизации трат и ресурсов на поддержание биологической жизни человека. Вместо того чтобы думать о том, что медицинская забота ― это некоторый базовый элемент современного общества, что человек должен иметь право на то, чтобы достойно болеть и, между прочим, достойно умирать, у человека должно быть право на достойную смерть, медицинские системы огромного числа стран стали думать о том, как бы минимизировать ресурсы на то, чтобы заботиться о тех, кто и так разберется.
Они начали переваливать ответственность за собственное здоровье на самих граждан, и сегодня это два совершенно разных подхода. Один из них предполагает, что, грубо говоря, там, где эпидемия случилась, она случилась потому, что не уследили буквально в физическом смысле, надо было сильнее следить, да, всех посадить по домам, на карантин, следить и так далее. А второй подход предполагает, что потому что никого не волновала достойная человеческая жизнь. Никого не волновала, например, достойная работа медиков.
Понятно, что и те, и другие в чем-то, наверно, правы, но это две радикально разные модели, и в России, конечно, этот конфликт тоже будет, потому что в России в принципе виден формирующийся запрос на усиление социального государства, виден запрос на большую заботу о людях, на более человечное отношение как со стороны правительства, так и со стороны друг друга. И это, конечно, среди прочего предполагает и серьезные реформы и в области здравоохранения, и в области образования, устранение радикального неравенства в этих областях, в общем, большую консолидацию общества. На это есть запрос, он укрепляется. Мы точно будем иметь в России в ближайшее время эту дискуссию, потому что текущие элиты на реализацию этого запроса точно не способны. Они много чего могут сделать, но это точно не про них.