Вероятность Майдана и Тахрира в Москве: какой силы протестов ждать осенью
Политолог Михаил Виноградов рассказал в программе «Политика. Прямая линия» о новом поколении митингующих, их ценностях и о том, откуда в Москве и регионах может возникнуть протестный потенциал. Он также объяснил, почему считает, что для власти выгоднее, чтобы всплеск протестов прошел сейчас, а не в 2018 году.
Если вспомнить всю весну, были определенные споры о том, есть ли в принципе молодежное движение. Потому что, во-первых, те, кто говорил об омоложении протеста, сравнивали его с 2011-2012 годом. Но с тех пор эти люди постарели на 4-5 лет, и естественно, в той же самой толпе они увидят больше молодых лиц, потому что все равно каждый сравнивает со своим возрастом. Во-вторых, была точка зрения, о ней тоже можно спорить, что молодые люди не столько несут собственную повестку, сколько приносят то, что слышат от своих родителей. С учетом того, что отношения в семьях стали гармоничнее, чем 20 лет назад и, может, менее конфликтными в среднем по больнице, в этом была своя логика, и, наверное, до 12 июня слышали и от власти точку зрения о том, что не надо абсолютизировать участие молодежи, она была не главная, 5-6%.
12 июня хотя и не была более масштабной акцией, чем в конце марта, но, конечно, этот стереотип развенчали, конечно, молодых было достаточно много. Какой-то серьезной рефлексии, что делать с молодыми людьми, пока какого-то нового качества не создала. Какого-то серьезного предложения для молодых людей не возникло. Пока неясно, насколько интересен и ситуативен интерес молодежи к политике, видят ли они в политике пространство изменений либо для них это какое-то сборище непонятных вредных людей, им не близких, как это было и в нулевые, и в десятые годы.
Пока, мне кажется, серьезного какого-то ответа для молодежи не прозвучало, и он тоже затруднен, потому что ответ должен быть довольно радикальным и по стилю, и по эстетике, и по содержанию. А когда ты пойдешь по кабинетам согласовывать этот ответ в ходе усушки и утруски, соизмеряя с представлениями о прекрасном старшего поколения, с воспоминаниями о собственной молодости, конечно, появится что-то такое сильно компромиссное. Есть тема, что будет фестиваль молодежи и студентов осенью, и там должен какой-то мощный импульс прозвучать. Есть попытки зайти на эту тему, была встреча Владимира Путина, если помните, с представителями молодежи. Достаточно по-разному: где-то Путин хорошо улавливал аудиторию, шел за ней, а где-то, дистанцируясь от интернета и говоря, что высшая ценность — отдать жизнь за Родину, так или иначе, он вступал в какое-то недопонимание, по крайней мере, с частью аудитории.
Есть еще более общий вопрос, два момента, на которые бы я обратил внимание, которые мне кажутся важными. Один момент: если действительно приходит поколение Z, и ценности поколения Z все больше распространяются, этим людям не очень интересно ждать, пока они накопят деньги на покупку машины, квартиры, потому что для них обладание собственностью не так важно, не так значимо, как для предшественников, они вполне живут комфортно каршерингом, коворкингом, арендой жилья. У меня тоже трехлетний сын приходит в магазин игрушек, он все перепробует, но не просит ничего купить, потому что он понимает, что есть масса пространств, где он сможет поиграть. В чем-то с ними стало просто, но им не очень интересно терпеть и ждать, пока они высидят, смогут получать такие же зарплаты, как люди с большим стажем, для них этот опыт, эти ценности более старших, они неочевидны. С этим поколением труднее, им трудно что-то обещать, включая образ будущего, который, кстати, молодежи-то не очень нужен, образ будущего нужен среднему и старшему возрасту.
Хотела одно уточнение. У нас есть некоторый мировой опыт, у нас есть площадь Тахрир, у нас есть Арабская весна, у нас есть Майдан довольно молодой, в общем-то, даже площадь Тяньаньмэнь, притом, как это все закончилось, опыт студенческих восстаний, молодежных, инспирированных молодыми людьми, вполне в истории присутствует. Я хотела понять, все-таки есть некоторое ощущение расконтакта, и какое отношение эти все встречи с молодежью, которые проходят, так или иначе, про это пишут, про это рассказывают, какое отношение они имеют к нашему будущему, честно говоря, понять очень сложно. А вот этот исторический опыт и потенциал есть, и видите ли вы здесь какие-то возможные аналогии? Условно говоря, у нас грядет осень, все говорят про возможные протесты осенью. Выйдут ли эти молодые люди, и видите ли вы потенциал в каком-то серьезном молодежном движении?
В принципе молодым людям выйти, мне кажется, не слабо. Больше того, мне кажется, для власти было бы выгоднее, чтобы эта энергетика выплеснулась сейчас, а не перешла на февраль, март, апрель 2018 года. Опять же, мне кажется, как с дальнобойщиками. Когда вы даете этой энергии выплеснуться, вы обнаружите, что дальнейшей стратегии, дальнейшего содержания часто и не возникает, что отчасти было и с «болотным» движением. Молодежь, наверное, находится в двойственном состоянии. С одной стороны, конечно, нормальное для любого молодого человека, и для этой эпохи тем более, что так жить нельзя, а с другой стороны, растворенное в воздухе ощущение тотальной неизменяемости этих реалий, того, что следует называть презентизмом, что в будущем, например, как и в настоящем, ничего всерьез не поменять.
Те примеры, которые вы называли, — Тахрир, Тяньаньмэнь, Майдан — они тоже двусмысленные, у них в глазах молодых людей нет ощущения, они ни истории успеха, ни истории провала. Они не чувствуют себя на Майдане, они не чувствуют себя на Тахрире, они не очень соотносят и не очень понимают, это хороший или плохой пример. Та же Украина, которая некоторое время позиционировала себя как остров Крым такой альтернативой России более конкурентной, сегодня блокирует интернет-сайты и идет по такому, скорее, российскому сценарию. Пока, мне кажется, молодые люди себя не соотносят, у них нет повода сравнивать себя с теми протестами, которые привели к разным и в целом кривым результатам.
Тут есть некоторый контраргумент. Но у нас есть звонок от Людмилы из Ростовской области, добрый вечер.
— Здравствуйте, у меня вопрос к Михаилу. Я по повод выборов, по поводу протестов осенью. Откуда им взяться, господа? Откуда им взяться? Вы живете в Москве, все политологи живут в Москве. Регионы вообще не знают, что это такое. В отношении всех этих опросов, тоже непонятно где идет опрос, кого опрашивают, почему такие цифры, которым вообще верить-то невозможно? Просто протестам взяться неоткуда. Выборы президента, которые будут у нас на следующий год, — это вообще катастрофа. Если еще на 6 лет придет Путин к власти — это вообще катастрофа.
Спасибо большое. Я думаю, что вопрос понятен. Действительно, откуда взяться протестам? У меня есть ощущение, что им, в общем, есть откуда взяться, и если так посмотреть на сайт фонда «Петербургской политики», некоторый потенциал там фиксируется, так или иначе.
Конечно, масштабные протесты обычно берутся ниоткуда. Такая внезапная концентрация происходит активности, и часто это бывает сюрпризом для самих протестующих. Как говорится, гуманитарные науки предсказывают тенденции, но не предсказывают сроки.
Поэтому я, собственно, вам хотела возразить в отношении того, что действительно Майдан может оказаться не самым удачным примером, но вряд ли кто-то держит в голове именно конкретный исторический опыт как ориентир и говорит: «Мы сейчас как на Майдане или как на Тахрире». Это происходит каким-то другим способом, гораздо более каким-то естественным, не отрефлексированным, инерционным, как-то так.
Мне кажется, для власти было бы полезнее, чтобы эти протесты прошли сейчас. Они, во-первых, не копили бы протестную энергетику на 2018 год, а, во-вторых, чем меньше происходит такое содержательное вызревание протеста, тем он часто бледнеет организационное. Вспомните муниципальные выборы в Москве, которые происходят, какие сигналы я получаю. Люди пришли с намерениями чистыми борьбы добра против зла, и обнаруживают, что они попадают в мир интриг, который существует в любой политической истории, в мир таких странных, не всегда линейных шагов со стороны тех, кого ты считал союзниками, и такая политическая инициация часто приводит к рассасыванию этого ожидания, что политика что-то изменит.
Поэтому, на мой взгляд, сегодня пока такого вызревания содержательного организационного протеста не произошло, в том числе молодежного. Но есть эмоция достаточно сильная, почти неубиваемая, но достаточно свежая, и в политике неофиты, которые не привыкли к тому, что мир политический — такой мир достаточно жестокий и конкурентный, может быть, даже было бы для власти полезнее, чтобы движуха не выдохлась, не ушла снова куда-то под ковер и стала большим сюрпризом в 2018 или 2019 году.
Если говорить не про возрастной признак, а про тематический, за каким именно протестом вы видит сейчас наибольший потенциал? Вот за тем протестом, которым бы вы хотели, чтобы состоялся чуть раньше, а не чуть позже? Это социальный протест, это политический протест, это экономический протест? Ну явно не экологический, видимо. Какой именно?
Вообще все разговоры, что вот, наконец, появится социальный протест, он все сметет, станет силой — они, по большому счету, не оправдываются. И мне кажется, что энергетика социального протеста преувеличена. Политический протест, как способный собрать энергию самых разных ожиданий, он потенциально достаточно силен. Но он будет нежизнеспособен до тех пор, пока в ряду лоялистов сосуществуют две категории, которым, в общем-то, между собой не о чем договариваться: это люди, которые ждут от власти стабильности, и люди, которые ждут от власти подвигов. Это две совершенно разные категории, которые в 2014 году обнаружили себя в одном лагере, но как только, конечно, по большому счету, кроме символической фигуры Владимира Путина, мало что объединяет.
До тех пор, пока протестное движение не приводит к разлому в стране лоялистов и к ощущению того, что мы не смотрим в одну сторону, сторонники власти смотрят в совершенно разные стороны с разными ожиданиями, наверное, протест будет локальным. Поэтому перспективен тот протест, который взрывает картину мира лоялистов.