Путин хочет «укоротить» Сечина, «революционная» амнистия Улюкаева, и ужас церкви перед «православным» олигархом

Начать хотела бы с «Матильды», потому что все последние недели мы только про нее и говорим. Мы говорим про православный фундаментализм, про телефонный терроризм. Я начну с вопроса от нашей телезрительницы, ее зовут Надежда Павловна, она спрашивает, что вы думаете по поводу этой истории с эвакуацией из торговых центров, школ и вузов. «Уже бытует конспирологическая версия о том, что эти звонки совершались ФСБ, что все это — часть предвыборной акции Путина. Но не слишком ли это притянуто за уши, — спрашивает она вас. — И зачем силовикам или АП такие акции, которые и так все уже раскусили, что вот так надо перед выборами?». Давайте начнем с этого, раз такой вопрос поступил.

Я бы не стал умножать числа сущности сверх необходимого. Если мы живем с вами в невротизированном обществе, оно невротизировано и психотизировано, в общем, больное, то таких вещей стоит ожидать. Группа молодых людей или не очень молодых, пользуясь техническими возможностями, может просто терроризировать всю страну. Какие они цели при этом преследуют — да, может быть, и никаких, просто получить удовольствие. Уж кому это точно не надо, так это ФСБ, потому что это подтверждает неэффективность всех этих технических новшеств, новаций и законов, которые ФСБ требует.

Молодые люди или немолодые люди, мы точно не знаем, но тем не менее лидер организации «Христианское государство — Святая Русь» Александр Калинин у себя Вконтакте написал пост, потом дал большое интервью нашим коллегам с сайта «Медуза», в котором он, так или иначе, взял на себя, на свою организацию ответственность за этот телефонный терроризм и объяснил, что это часть общественной кампании, направленной против фильма «Матильда».

На самом деле главное, что хотелось бы понять — это все-таки про реакцию государства, про позицию государства, которая совершенно непонятна. Потому что, с одной стороны, Владимир Мединский вроде бы очень резко и определенно выступает на определенной стороне и за «Матильду» заступается, с другой стороны, это никаких последствий за собой дальнейших не влечет, а все развивается тем образом, которым развивается.

Государство определяется, то есть у нас нет государства как некоей единой субстанции, у нас есть различные группы, преследующие, к сожалению для России, различные интересы. Есть одна группа, мнение которой выразил Мединский, который категорически против этого, назовем, хайпа, есть группа людей, которые с ласковым сталинским прищуром смотрит на все это и думает: ну вот теперь-то вы, наконец, поймете, что у нас государство — единственный европеец, теперь просите, чтобы государство вас от всего этого защитило. А есть церковь, которая в ужасе от происходящего. Вот кому это точно не надо, я знаю, так это православной церкви, потому что она оказывается без вины виноватой. Молитвенные стояния — это одно дело, а угрозы поджогов, угрозы насилия, поджоги автомобилей — это совсем другое, тем более политические манифестации в форме крестного хода. Вот церкви это не надо, она боится стать виноватой. Есть, допустим, некий хорошо известный православный олигарх, который группку этих политических хулиганов дергает за ниточки, и играет такую…

Давайте назовем.

А зачем? Те, кто в курсе, знают.

Не хотите?

Нет, не хочу. В некоторых случаях молчание — золото. В этом случае тоже. На самом деле не надо бояться, это крошечная группка политических хулиганов, крошечная, которая пытается прикрыться религией, пытается прикрыться высокими идеалами, а движущий мотор, двигатель — это люди в прямом смысле слова, православные это понимают, они одержимые, просто одержимые бесами, это очень хорошо заметно, как они себя ведут.

С этими людьми действительно, бог с ними. А вот этому безымянному православному олигарху, ну хорошо, допустим, мы его не называем, зачем это ему?

Это прекрасная комбинация, когда вы разыгрываете ее с хорошо знакомыми вам людьми, которые с ласковым сталинским прищуром наблюдают и говорят: вот вы попугались, вот вы теперь требуете, чтобы власть вас защитила, значит, за кого надо голосовать. Понимаете? Вы должны поддерживать эту власть, ибо если не эта власть, все будет гораздо хуже. На языке спецпропаганды, на языке манипуляции это называется пугающая альтернатива — поддержите нас, иначе будет гораздо хуже. Это простейшая двухходовка, простейшая. И плюс еще, очень важно, есть общий фон — больное общество. Мы очень обостренно воспринимаем вещи, которые того не стоят, мы остро реагируем на ложные сигналы, на ложные посылы. И, честно говоря, под влиянием пропаганды, которая три года очень успешно лишала людей остатков мышления рационального, они вообще не понимают, что происходит, они не в состоянии ориентироваться уже.

С другой стороны, я не знаю, именно про эту ли партию вы говорите, упоминая этот самый сталинский прищур, но вот Володин, например, ровно в тот же день, когда Мединский сказал, что терпение его лопнуло, и каким-то очень определенным образом встал по одну сторону баррикад, ровно в тот же день Володин сказал, что Поклонская имеет право на свою позицию. Дескать, оставьте за девушкой эту возможность.

Конечно, Поклонская имеет право на свою позицию, имеют право на свою позицию все. Никто не имеет право на угрозы и на реализацию этих угроз. Одно дело — выражение своего мнения, пожалуйста, устраивайте крестные молитвенные стояния, вам никто не мешает, ради бога. Другое дело, когда вы переходите к действиям. Здесь грань, которую нельзя переходить. Если кто-то решается переходить, надо отдавать себе отчет, что мы находимся в таком состоянии и общества, и политики, когда это может вернуться обратно.

Я хотела бы понять, чем это все чревато, потому что мы действительно смотрим на весь этот сюжет, значит, как на какой-то такой фарс, который нарастает и нарастает, потом начинают жечь машины, потом начинают бить по голове.

Обливать зеленкой.

Это становится все менее и менее смешно. И мне хотелось бы понять, до каких пределов это может дойти, потому что есть пример с Ираном, там все начиналось вообще-то с поджога кинотеатра. Это был совершенно другого порядка поджог, совершенно другая история, но мы знаем пример, когда действительно из одного такого эпизода вырастает, в общем, революция, так или иначе.

Не надо бояться превращения России в фундаменталистское государство, этого точно не произойдет. Совершенно точно никакие фундаменталисты здесь не… они есть, но это небольшая группа, они не могут организовать никаких политических пертурбаций, никакой гражданской войны на этой почве совершенно точно не будет. Вот что уже происходит — это превращение хулиганства, такого, знаете, бытового терроризма в политический инструмент. Вот это будет происходить, скорее всего, с нарастающей силой. Но еще раз повторю, может последовать и ответ. Причем он может последовать, я бы сказал, в ассиметричных формах.

Вот какой это ответ?

Может последовать ответ, скажем, в виде создания некоей организации самообороны, самопомощи, дружин самообороны, исторический опыт есть не только в России, но и в других странах. Но главное, чего эти люди боятся — они боятся публичности и международной публичности. Как только вы начинаете рассказывать об этих людях, сейчас скрыть трудно что-либо, вы прекрасно понимаете, кто эти люди, помещаете их фотографии, рассказываете, где они живут, откуда они — это очень пугает.  Здесь, в России, очень боятся публичности. И как только вы начинаете давать отпор в таком виде, что мы вас за ушко да на воздух вытащим, под солнышко, это начинает пугать и останавливать. Если еще речь идет о неком международном резонансе, который вполне возможен, возникает: слушай, ну зачем нам это, мы хотим провести честные выборы в нормальной обстановке, а тут эти хулиганы. Это действительно крошечная группа, смотрите, какое внимание они к себе привлекли. Они наслаждаются этим, наслаждаются. Люди всю жизнь мечтали, и вот у них 5 минут славы, наконец-то. Они ничтожны политически, но как инструмент — да, они могут использоваться.

Это все-таки какая-то машинка, вышедшая из подчинения, из управления?

В том числе, хотя я говорил несколько ранее, что есть кукловоды, которые пытаются, но здесь есть саморазвивающаяся логика. Вы сначала это создаете, а потом Буратино забрасывает портфель, говорит: «Папа Карло, а я пошел в вольное плавание». Вот эти Буратино переходят в вольное плавание, по крайней мере, некоторые из них, это совершенно очевидно.

И вам все-таки кажется, что какая-то международная огласка, я, кстати, не очень понимаю, но, так или иначе, эпизод с «Матильдой» довольно громкий, насколько я понимаю, он просачивается за российские пределы.

А здесь даже не эпизод с «Матильдой», хотя сам по себе запрет — это серьезное ограничение свободы слова, культурной свободы и тому подобное, эта вся общая атмосфера вот этого вот идиотизма. Это атмосфера просто воинствующего идиотизма, который лезет из запечных щелей в прямом смысле слова. Когда вы все это начинаете предавать гласности, показывать, что мы не боимся, посмотрите, это просто глупо, это абсурд, тогда это начинает образумливать этих людей, которые принимают решения. Они хотят выглядеть страшными, но не смешными.

Понятно, да. Вы знаете, я еще хотела спросить, некоторый виток этой истории был в тот момент, когда Мамут дал отмашку кинотеатрам не брать в прокат фильм и так далее. Опять-таки, что это было? Это он перестраховался, это самостоятельное решение, это указание сверху, что это такое, это не расчет?

Нет, я думаю, что это было его собственное решение. Он в данном случае поступал и как бизнесмен, и как человек, потому что риск велик. Но в этом есть тоже некая политическая подоплека, поскольку Мамут принадлежит к тому, что называют остатки ельцинской семьи, могу сказать, что дело Серебренникова и отчасти «Матильда» связаны с противостоянием и, я бы сказал, с наступлением на остатки ельцинской семьи. Здесь есть, это не причина, но это одно из измерений, есть люди, которым очень радостно от того, что именно Мамут принял это решение.

Понятно. Поскольку нам нужно переходить к следующей теме, я бы еще спросила, все-таки как вам кажется, как будут развиваться события, то есть именно с кинотеатрами как это будет все складываться? То есть будет ли как-то власть выставлять охрану, как будут решать?

Я думаю, что будут выставлять власти муниципальные охрану, что число кинотеатров, где будут идти фильм, будет невелико, это обеспечит ажитацию, потом появятся копии, и фильм получит, уже получил ту рекламу, которую он, скорее всего, не заслуживает, и ту репутацию, которую он вряд ли заслуживает. Я думаю, у Учителя, скорее всего, фильм о Бунине, мне кажется, был лучше.

У нас есть звонок от Александра из Москвы. Добрый вечер, вы в эфире, говорите, пожалуйста.

— Здравствуйте. У меня такой вопрос: сейчас развивается сюжет, когда видеоблогеры с ютьюб-канала «Немагия» записали сюжет на Олега Тинькова, и этот бизнесмен, в общем, использует суды, полицию и прочих, чтобы давить на них. Там целые маски-шоу, там полиция вламывается в двери, проводит обыски и прочее. За всем этим наблюдают многие миллионы молодых людей, которым, совершенно очевидно, все это кажется несправедливым, что полиция не должна себя так вести, что суды не должны себя так вести. И понимают ли люди из администрации президента, из власти то, что когда они позволяют каким-то конкретным бизнесменам покупать полицию, покупать суды, покупать сюжеты на государственных телеканалах, что тем самым они очень сильно подрывают веру молодых людей в действующую власть и правоохранительные органы, а в перспективе подогревают недовольство?

Те, кто это понимает, изменить ситуацию не в состоянии. Такие люди, могу вам сказать, точно есть, но фактически произошла приватизация силовых функций государства. То, о чем я в начале говорил, государства нет, оно распалось.

И вслед за этим я бы хотела перейти к другой не менее яркой истории, тоже такая история-ньюсмейкер, которая нас занимает последние недели. Я хотела бы поговорить про процесс Улюкаева.

Сечина на одну доску с «Матильдой».

Да-да-да. Как-то есть же какие-то новостные поводы действительно. Развивается какой-то, я бы сказала, анекдотический сюжет. Эта трагедиа превращается в фарс, потому что действительно процесс оказался открытый, и явно оказался открытый против ожиданий Сечина. Более того, он произнес довольно жесткие слова в адрес прокуратуры, назвал рассекречивание каких-то расшифровок профессиональным кретинизмом. Все заинтересованные люди смогли узнать что-то такое про курточку, колбасу и так далее, Сечин оказался каким-то опереточным злодеем, как его тут назвал в этой же программе Кирилл Рогов. Я бы хотела понять все-таки, я задавала этот вопрос уже несколько раз, мне просто очень интересно ваше мнение, что все-таки произошло? Явно произошел какой-то сбой в системе, явно Сечин не рассчитывал на такое развитие событий.

Вы знаете, можно, конечно, отделываться такими социологическими размышлениями о том, что Игорь Иванович умудрился создать коалицию врагов — это чистая правда. Кого только ни ткни — это будет его оппонент по тем или иным причинам. Но началось все, видимо, с того, что Владимир Владимирович сказал: «Да, Игорь Иванович хочет чуть ли не всю Россию купить». И эта фраза Владимира Владимировича была понята заинтересованными сторонами как призыв остановить Игоря Ивановича, по крайней мере, показать, что всю Россию купить невозможно, что в России может быть относительно беспристрастное и прозрачное, политически не ангажированное правосудие, что поначалу и происходило. Но у Игоря Ивановича достаточно ресурсов для того, чтобы повернуть ход этого дела в нужном для себя направлении.

Сразу несколько вопросов возникает. Во-первых, все-таки кто эти люди, которые действительно увидели во фразе Путина некоторый сигнал, данное добро на определенные действия? Кто?

Смотрите, если Игорь Иванович считает, что правительство должно быть переформатировано и что во главе правительства должен стоять другой человек, у него есть свой кандидат, должны быть другие люди. Нравится ли это правительству и его главе? Нет, не нравится. Если у Игоря Ивановича контры с «Ростехом» в силу тех или иных причин. Нравится ли это главе «Ростеха»? Нет, не нравится. Если Игорь Иванович хочет, чтобы «Газпром» частью труб поделился, как вы думаете, это Миллеру и людям, которые с ним связаны, нравится или нет? Если у «Роснефти» есть нерешенные проблемы в Чечне, нравится ли это господину Кадырову? Нет. Вот видите, это мы можем перечислять до конца передачи.

Мы можем, и у  нас образовывается такой замечательный какой-то конгломерат.

Не то что они объединяются и координируют друг с другом свои действия. Просто когда очень много недовольных, то они пытаются со своей стороны остановить того, кто слишком уж экспансивен, который, это слова Владимира Владимировича, чуть ли не всю Россию собрался купить. Зачем? А они тоже хотят иметь свою долю в России.

Тогда следующий вопрос. Действительно чтобы не рисовать конспирологическое объединение Кадырова с Евтушенковым, Миллером и так далее, изящно так получается. Тем не менее, допустим, мы сейчас не поймем действительно, кто именно, но, так или иначе, как решается вопрос о конкретной вещи — о том, будет процесс открытый или закрытый? На уровне администрации президента это решается, кто звонит и говорит: это можно давать, а это нельзя давать, этот процесс будет открытый или этот процесс будет закрытый?

Да, я полагаю, что это решалось на уровне, это рекомендация передавалась от администрации, а решалось, я думаю, это еще выше.

То есть, говоря прямыми словами, это решение президента?

Да, желание чуть-чуть укоротить, но это не означает, что он не доверяет Игорю Ивановичу, ничего подобного. Игорь Иванович — это очень важный, очень нужный с точки зрения президента, с точки зрения интересов президентской власти игрок, он нужен абсолютно точно. Он нужен для того, чтобы другие боялись.

То есть это просто такой аккуратный сигнал, чтобы...?

Да. Я думаю, что именно так было бы разумнее всего трактовать. Поэтому исход процесса абсолютно не предрешен, и совсем необязательно, исходя из того, как шли первые заседания, делать вывод о том, что все обернется в пользу Алексея Валентиновича. Да ничего подобного.

Да, в пользу Алексея Валентиновича как-то сложно себе представить, что что-то может обернуться.

В минус Игорю Ивановичу, да.

Скорее, я про минус Игорю Ивановичу, про его дальнейшую судьбу, потому что насколько это действительно сейчас что-то подорвет.

Пока это ничего не подорвет, но надо себе отдавать отчет в том, в чем отдают себе отчет основные игроки нынешние, что сейчас происходит транзит власти. Власть переходит к новому качеству все равно, она должна перейти. Это будет Путин, естественно, но что-то качественное меняется. И вопрос для них для всех в том, как этой путинской системе, то есть им, не только уцелеть после транзита и в ходе транзита, но и сохранить свои позиции. Это для них для всех ключевой вопрос сейчас, для всех, кто в этом задействован. И все, что сейчас решается и обсуждается — это борьба за успешное прохождение транзита и за сохранение если не политических, то экономических позиций и активов. Причем, некоторые из игроков, которых мы упоминали, они вообще уже размышляют об отставке.

Я ровно про это, собственно, и хотела спросить, действительно я хотела понять, за экономические позиции — тут как-то спокойствия больше, а за политические позиции действительно спокойствия чуть меньше.

А что же? Они отдали свои силы и свои лучшие годы борьбе на благо Родины, защиту экономических и политических позиций, могут отдохнуть. Некоторые из них размышляют об этом всерьез, но пока они не решаются заявить, они ждут как раз выборов, а после выборов будет ясно.

Мы сейчас к выборам перейдем. Я просто действительно хотела понять даже предварительно, но, с одной стороны, есть ощущение какой-то такой стабильности дружеского круга, я бы сказала, потому что там, в общем, есть ощущение, что по каким-то понятиям, как принято говорить, есть какие-то фигуры, которые остаются на своих местах и никуда не деваются. С другой стороны, у нас есть...

Старая партия товарищей.

В принципе, и ротацию кадров мы тоже вполне наблюдаем, мы наблюдаем судьбу Сергея Иванова, который казался абсолютным несдвигаемым, тем не менее сдвинулся, когда оказалось нужно. Мобильность Сечина в этой связи?

Вы знаете, даже если он... Понимаете, глава такой корпорации, как «Роснефть», с такими международными связями, с такой клиентеллой все равно будет сохранять очень серьезное и значительное влияние. Это один из столпов той системы, которая была при Путине создана. И если этот столп пытаться обрушить, то неизвестно, что будет с самой системой.

Я задам еще один вопрос, который тоже я задавала Кириллу Рогову две программы назад, хотелось бы понять, почему именно Улюкаев? Ответ: а кого вы хотите, чтобы посадили, условно говоря?

Он был слабой фигурой. Это как раз тот случай, когда некому было вступиться, в общем, неплохой министр, очень аккуратный, осторожный. Вот взяли того, кого не жалко. Знаете, это выражение «мальчик для битья»? Он оказался министром для битья. Слабое звено.

Если задуматься про судьбу этого слабого звена, что будет с Улюкаевым все-таки?

Я склонен полагать, что приговор, скорее всего, будет обвинительным, но, может быть, переквалифицируют статью, и тогда он получит условный срок. Или там еще чуть-чуть посидит плюс амнистия, о которой поговаривают, к 100-летию революции — и по революционной амнистии тогда, бог даст, он выйдет на свободу.

Будем на это надеяться. У нас есть звонок от Дмитрия из Владивостока. Добрый вечер, вы в эфире.

— Здравствуйте. У меня вопрос, хотел предварить прозвучавший диагноз от Валерия Дмитриевича, я с ним согласен. Но, как говорится, шутки шутками, но могут быть и дети. Валерий Дмитриевич констатировал распад государства фактический, институтов. В настоящее время, как кажется, как бы мы к нему ни относились, но, в общем, скрепа единственная этого государства и в дисциплинарном масштабе, и в смысле какого-то знамени является наш любимый, обожаемый и так далее, ну понимаете кто. А если с ним что-то, не дай бог, случится, что произойдет, если налицо реально распад государства, со страной, с государством, с институтами? Вот интересно мнение политолога.

Помните, говорил Горбачев: вот тут нам подбрасывают? Да, российская власть сейчас — это пирамида, которая стоит на вершине, не на основании, а на вершине. Вершина пирамиды — это Владимир Владимирович Путин. Но даже если Владимир Владимирович в силу каких-то причин уйдет, это произойдет раньше или позже, возможно, даже раньше, чем многие предполагают, с Россией ничего не случится, совершенно точно. Вот государство может распадаться, приватизироваться, но Россия как целостность сохранится, потому что здесь живут люди, говорящие на русском языке, даже если они не русские, которые пользуются русским рублем, которых объединяет русская культура, как высокая культура, так уже и бытовая, и много чего объединяет. России не угрожает распад. Могут быть проблемы на Северном Кавказе, но даже Северному Кавказу, если будут сепаратистские настроения, некуда отпадать. А что касается республик Поволжья, там их нет, они, точнее, несколько фальсифицированы, их пытаются изобразить серьезнее, чем они на самом деле. Россия — это достаточно целостная страна. Советский Союз такой страной не был. Россия — она очень связана.

От Сечина мы так элегантно переходим к этим самым выборам. И я хотела спросить вот про что. Буквально два дня назад я видела, что вы, комментируя разным нашим коллегам эти выборы, сказали про ельцинский сценарий, то есть про такую вот отставку под Новый год, 1999 год, понятно. Все-таки я бы хотела уточнить, какова вероятность.

Это все-таки далеко идущие предположения, потому что сначала надо провести выборы, надо на них победить. Но, допустим, даже если предрешено, это потребует времени и усилий, и главное,  что ситуация будет меняться. Мы живем не в статичной, а очень динамичной ситуации. Могу вас уверить, что весной она будет значительно напряженнее и хаотичнее, говоря красивым языком, турбулентнее, чем сейчас. И последствия убедительной победы могут отказаться далеко не столь однозначными. Но речь шла как раз об этом транзите, что, возможно, для того, чтобы обеспечить условия для успешного транзита и опередить всех, кто мог бы помешать, как это сделал в свое время Борис Николаевич Ельцин, он же тогда всех обыграл, Владимир Владимирович решит повторить его сценарий. То есть он досрочно покинет президентские полномочия, тем более, вы помните, он несколько раз повторял, что он хотел бы еще насладиться отдыхом, путешествиям по миру, и лучше это делать, пока ты, в общем, в еще достаточно моложавом возрасте.

Насколько я знаю, как гипотетический этот сценарий обсуждается. Это не означает, что решение принято, да какое решение может быть принято сейчас. Сейчас главная цель — это провести выборы и потом что будет непосредственно после выборов: какие реформы, какие перестановки, каким будет правительство. Если будут, конечно, реформы.

Вот про реформы: будут ли они? Есть ли хоть какие-то основания надеяться, есть ли хоть какие-то признаки этих реформ? Потому что какое-то есть ощущение, обывательское вполне ощущение, что мы живем постоянно с каким-то: сейчас, подождите минуточку, сейчас будет сюрприз, вот сейчас будут реформы, сейчас будет образ будущего, еще чуть-чуть немножко поработаем — и будет образ будущего. Ни реформ, ни образа будущего пока на данный момент. Есть ли у нас все-таки основания на что-то такое надеяться?

Есть, основания есть, конечно. Другое дело, что, может быть, это будут совсем не те реформы, которые хотело бы большинство. Но тем не менее, что вполне реалистично, скорее всего, произойдет — это реформа судебной системы, судебно-правовой, реформа госуправления для повышения эффективности. То есть задача не в том, чтобы, скажем, сделать суд политически независимым, а обеспечить так, чтобы процессы проходили быстрее, все рассматривалось быстрее, чтобы суд эффективнее работал. Равным образом и управление.

То есть техническая такая…

Повышение эффективности в данном случае аппарата. Такой бюрократический подход. Об экономических реформах речи не идет, поскольку экономические серьезные структурные реформы способны выбить основание экономической власти у тех людей, которые бенефициары действующей системы, которые хотели бы эти бенефиции не просто сохранить, но еще приватизировать их.

Тем не менее появляется вокруг довольно много, ну не довольно много, но некоторое количество людей от Кудрина до Глазьева в таком широком диапазоне, которые со своими программами приходят.

Бесполезно, поскольку не хотят проводить, насколько я представляю, серьезные экономические реформы проводить не хотят. Потому что нельзя назвать реформами пакет законов подготовленных, которые будут усиливать фискальное и налоговое давление. Ну, скажем, введут платную парковку на всей территории Москвы, включая дворы. Это реформа? Повысят пенсионный возраст, больше ничего не изменят. Это реформа? Согласитесь, это сложно назвать реформой. Это совсем не то, что мы подразумеваем, когда говорим о реформе. Вот усиления давления будет происходить, потому что государству нужны деньги, их катастрофически не хватает. И плюс судебная реформа и реформа госуправления. А там свобода бизнеса, новые горизонты цифровой экономики. Я очень скептически к этому отношусь. Главное, не я, что я — мелкая сошка, а те люди, которые этим занимаются, которые эти реформы разрабатывают. Вот они очень скептически сами расценивают возможность их осуществления. Подчеркну, экономических реформ.

Это практическая сторона дела. Реформ не будет, очень жалко. Что у нас с символической стороной дела? Образ будущего уже ладно, оставим его, но действительно образ хотя бы того же самого президента, которого мы получим в очередной раз, уже хорошо знакомого, но который должен как-то нам в каком-то обновленном облике явиться. Хотя бы какая-то символическая насыщенность, хотя бы что-то новое.

Я думаю, и похоже на то, что значительная часть избирательной кампании Владимира Владимировича будет строиться, проходить в общении с молодежью. Потому что молодежь — это ассоциация с будущим. Ему с ними, кстати, очень нравится, ему приятно, это видно, он получает большое психоэмоциональное удовольствие. Я не знаю, какое удовольствие получают они, но им точно интересно тоже общаться с ним. Вот это будет ассоциация с ними. Плюс обещания, что, поскольку экономический кризис завершился, что, в общем, правда или почти правда, то рост не за горами. Помните, как: коммунизм на горизонте. Горизонт — это воображаемая линия, которая отодвигается по мере приближения к ней. Вот рост не за горами. И плюс главное — это сохранять стабильность. Стабильность, умеренный антивестернизм, чтобы нация сплотилась вокруг лидера, все-таки Крым наш — это большое достижение, мы движемся вперед, мы преодолеем все препятствия. То есть я бы не ожидал ничего принципиально нового.

Хотя мне говорили, ходят какие-то глухие слухи, что подготовлено нечто сногсшибательное. Такие слухи всегда появляются. Вот мы можем ждать этого сногсшибательного, но я что-то не очень верю. Понимаете, когда человек идет на четвертый срок, трудно ожидать качественного обновления. Надо отдавать себе в этом отчет.

У нас есть звонок от Евгения из Белгорода. Добрый вечер, вы в эфире.

— Добрый вечер. Вы много слышите сейчас, кампания идет о Русском мире, о спасении русских. Но почему-то их спасают только в Украине и на Донбассе, в Туркмении их никто не спасает. Вопрос в другом: кто такие эти этнические русские? И самое главное, где та территория, куда они бы могли приехать и сказать: вот это наши корни, это земля наших предков, как чукчи, или осетины, или хакасы и другие народы?

Спасибо.

Россия — это и есть территория, которую этнические русские могут, должны называть своей землей. Другое дело, что эта Родина иногда для них оказывается мачехой, и русские, живущие в Центральной Азии, отчасти Прибалтике, это знают не понаслышке. Это первое. Второе: кто такие этнические русские? Это те, кто считает себя русскими, и те, кого окружающие считают русскими. Это довольно просто. Мало того, чтобы вы себя считали, если вас еще считают, уж, наверное, с высокой очень уверенностью можем сказать, что это русские. Ну а так здесь в принципе строится политическая нация, где русские будут составлять этническое ядро, потому что они численно преобладают, культурно преобладают. Это факт истории, неважно, хорош он или плох, он фундаментален, его отменить нельзя.

Но не это беспокоит наше общество сейчас, это могу сказать совершенно точно. Общество беспокоит дефицит надежды, у него нет надежды. Поэтому образ будущего, о котором вы говорили в связи с Путиным, он чрезвычайно важен. Люди хотят видеть надежду. Их статус-кво не устраивает, и социология показывает, что запрос на перемены впервые превышает запрос на стабильность. Это исторический сдвиг. Так в последний раз было, когда Советский Союз рухнул, тогда запрос на перемены был сильнее, чем был запрос на стабильность, сохранение статус-кво. И сейчас это исторический сдвиг. Более того, запрос на перемены преобладает и среди элит, за исключением той группы, которую мы назвали бенефициарами путинской системы. Они бы хотели сохранить систему и после транзита. Все остальные хотят перемен тоже. Это очень интересно, это нам предвещает, я бы сказал, довольно оживленное будущее.

Понимаете, есть какое-то ощущение, что немало людей работает над этим образом будущего. Просто самые разные группы создаются: одна входит в администрацию президента, другая не входит, но как бы существует в некоем конгломерате. Тем не менее его нет, и его никак не могут представить. Действительно есть много встреч с молодежью, есть какие-то рывки в разных направлениях — ничего целостного даже близко. То есть, может быть, нас всех ждет какой-то гигантский сюрприз, но как-то есть ощущение, что он бы мог проявиться.

Я с вами согласен, что ничего целостного нет, пока никаких симптомов сюрприза, если только он не готовится в строжайшей тайне, мы тоже не видим. Но это не означает, что у нас не будет будущего. Правда? И жизнь наша точно не закончится 18 марта 2018 года. Нас ожидают после этого, я склонен полагать, очень серьезные неожиданности.

Понятно, что нас ожидает много сюрпризов, но из того, что мы можем как-то прогнозировать, понятно, что, так или иначе, должен появиться премьер, он же преемник.

Ну не факт, что преемник, но…

Тем не менее, тот, кого мы будем называть преемником в течение какого-то времени, пока нам не подкинут новую информацию. С вашей точки зрения?

Дмитрий Анатольевич — прекрасный кандидат.

Дмитрий Анатольевич? А Алексей Дюмин, нынешний губернатор Тульской области?

Тоже замечательный кандидат, за которого, говоря молодежным сленгом, очень топят силовики. Но это не означает, что все остальные этого хотят, во-первых, во-вторых, у Владимира Владимировича Путина, как к нему ни относиться, у него есть ясное понимание того, что чекисты и армейцы не могут управлять экономикой. И, кстати, пример «Роснефти» очень показателен.

Что здесь является более важным фактором? Тот, кто действительно сможет управлять экономикой, или тот, кто сможет обеспечить нужные гарантии?

Конечно, второе важнее. Но тогда, возможно, будет очень интересная комбинация. Есть президент, который обеспечивает гарантии, есть премьер-министр, который проводит нужные контролируемые реформы. Посмотрим. Надо отдавать себе отчет, что ситуация динамична. Готовятся, как всегда, несколько сценариев будущего. Будущее, допустим, для власти  — это продолжение самое себя и видоизменение. Надо понимать, что для власти нашей главное в будущем именно это — как себя продлить и реализовать в новой ситуации, в новых формах. Но включаются всегда новые переменные, новые обстоятельства.

Нас ожидают, еще раз повторю, вещи, которые мы не могли бы предвидеть еще полгода и тем паче год назад. И мы уже на самом деле вступили в эпоху перемен, потому что подспудное ощущение того, что все должно измениться, крепнет. И вот та массовая ажитация психотическая, о которой мы говорили, это тоже как раз признак очень серьезной нестабильности, потому что такого рода ажитация, выплески сумеречного сознания, они предшествуют серьезным политическим и социальным переменам.

Я понимаю, что действительно сложно прогнозировать и что действительно ситуация меняется, и это в некотором смысле обнадеживает. Но есть ли с другой стороны какие-то очевидные слабые звенья, какие-то кандидаты на вылет в этой системе ротации кадров, есть ли кто-то, кто, вам кажется, не жилец?

Понимаете, скажем, человек, который принимает решения такого сорта, если мы не говорим о губернаторах, есть губернаторы, которыми большинством не жалко пожертвовать, замены будут подготовлены всем, включая тех, которые сейчас кажутся непотопляемыми, очень сильными. Я вас уверяю, замены им будут подготовлены. Остальное, вот человек, принимающий решения, он стоит перед выбором всегда: мне осуществлять глубокие, в том числе кадровые изменения, тем самым порождая потенциальную нестабильность, или все-таки ограничиться косметическими переменами, сохранив статус-кво? Что для меня психологически комфортнее? Обращу внимание, что этот человек находится у власти без малого уже 20 лет, ну, 17, скоро будет 18. Что ему психологически комфортнее, что ему подскажет его внутренний голос? Мне почему-то кажется, что в такой ситуации люди делают ставку на сохранение статус-кво, на то, что привычно, и это психологически хорошо понятно.

У нас есть звонок от Сергея из Азова. Здравствуйте, вы в эфире.

— Здравствуйте. У вас информационной строкой проходит сообщение о том, что работающим пенсионерам не будет в 2018 году проиндексирована пенсия, а тем более на фоне слов Улюкаева, что это их выбор, этих работающих пенсионеров. Как вы думаете, эта огромная масса людей пойдет голосовать за Путина?

Да, эта масса людей пойдет голосовать, она пойдет голосовать за Путина, потому что пенсионеры традиционно голосуют за Путина, за сохранение статус-кво, за то, чтобы не стало хуже. Но даже среди этой среды запрос на перемены сильнее запроса на сохранение статус-кво. Это очень интересно.

Если действительно поговорить о том, кто пойдет и кто не пойдет. У нас были последние выборы и губернаторские, и муниципальные московские с чрезвычайно низкой явкой, с рекордно низкой явкой. Об этом как раз в прошлый раз говорили с Дмитрием Орешкиным. Губернаторские выборы с очень низкой явкой, и практически везде губернаторы-единороссы набирают довольно большой процент, основательный процент. И перед Путиным встает такая интересная задача: сушить явку вроде как некрасиво, повторяюсь, действительно, а с другой стороны, набирать меньше, чем губернаторы — это тоже как-то не очень красиво. И понятно, что уже все расстались с идеей 70/70 — 70% явки, 70% за Путина, но как-то надо из этой ситуации выходить.

Существуют различные способы. Во-первых, можно убедить Владимира Владимировича, что сейчас пытаются сделать некоторые аналитические центры, что главное не сколько пришло, а что люди вообще пришли, тем самым, они легитимность и обеспечивают. Второе: президентские выборы, они всегда привлекают, естественно, больше внимания, чем губернаторские, тем паче, чем муниципальные. Третье: существуют регионы с хорошо контролируемым голосованием, где можно использовать административный ресурс. И четвертое: можно попытаться запустить некую идеологическую пропагандистскую кампанию, которая способствовала бы мобилизации. В том числе, возможно, это, мне кажется, пока еще слишком смелое предположение, провести выборы одновременно с референдумом.

Все-таки такой сценарий возможен, вы считаете?

Почему нет? Потому что референдум повышает явку в данном случае. Почему бы нет?

Ваш прогноз о втором дыхании, спрашивает наш телезритель Никита Доценко, в среде оппозиции. Мы с вами же говорили, что осенью должна начаться какая-то волна и так далее, и успеет ли Навальный организовать сильное политическое давление?

Второе дыхание началось на самом деле. Муниципальные выборы в Москве это подтверждают. Успеет ли Алексей Анатольевич, я не знаю, это зависит сейчас от него, от того, сможет ли он правильно сформулировать политическую повестку.

А какие у него опции, какие у него варианты?

Можно развернуть кампанию за отставку правительства.

Хороший вариант.

Это нормально для любой страны, находящейся в кризисной ситуации. Странно, что ни одна из ветвей, частей оппозиции в России этого еще не предложила. Игорь Иванович Сечин поддержал бы эту идею, я вас уверяю.

На данной стадии нет никаких сомнений.