«Уважительное сдерживание»: какой сценарий придумал Байден для переговоров с Путиным

Наконец-то к власти в Соединенных Штатах пришли люди, которые понимают, что можно, с одной стороны, на уровне публичной риторики говорить то, что сказал Байден, с другой стороны, понимают, что это, по большому счету, ничего не ухудшит, если вектор нашей работы будет выглядеть как «уважительное», уважительное в смысле признания того, что это, блин, большая проблема, уважительное сдерживание. С точки зрения интересов Соединенных Штатов «убийца» было, может быть, лишнее, хотя, с другой стороны, это был такой резкий ангажемент, внимание было захвачено мгновенно.

Правда, они потом поняли, что если ты что-то сказал, то там где-то война может начаться в местах, где ты не бывал никогда и не знаешь. Это они тоже быстро поняли. Одна из целей этой встречи была абсолютно гуманитарная ― просто сделать так, чтобы президент Путин прекратил бряцать батальонными тактическими группами, особенно на границе с теми регионами Украины, которые не имеют никакого отношения к ДНР и ЛНР. Дошло, быстро дошло.

А дальше там побеждают олды, которые говорят: «Давайте сделаем вид, что это российско-советская империя, давайте просто сделаем вид, неважно, так это, не так, эти люди, те люди. Исходя из интересов Соединенных Штатов, нам нужно сделать три вещи. Первое: нам нужно публично на уровне риторики от них отстраниться, это не партнеры. Второе: нам нужно продолжать с ними разговаривать для того, чтобы не делали глупостей. И третье: устойчивый вектор того, что мы делаем, ― это вектор сдерживания, при этом сдерживания, которое мы… Вы хотите танцы с бубнами, вы хотите, чтобы мы вас признавали, чтобы написали 100500 текстов про то, что вы продолжатели дела Ивана Грозного, Иосифа Виссарионовича Сталина? Да пожалуйста, господи, в Вашингтоне хорошо пишут, людей много».

Это не очень хорошая ситуация, это ситуация, в которой американское руководство очень прагматично берет свое со стола и создает новую матрицу отношений, в которых, с одной стороны, есть ангажемент, потому что без ангажемента мы не комфи, а когда мы не комфи, у нас начинают куда-то железнодорожные платформы пропадать, на них начинает тяжелая техника куда-то ехать, в общем, много чего происходит. Поэтому надо, чтобы они были комфи, если для этого им нужно говорить, что они империя, пусть они будут империя.

А дальше, собственно, то, чего они хотят, Блинкен сказал в контексте Китая, а не России. Он сказал очень простую вещь: «Мы в эту систему международных отношений вложили довольно много сил и довольно много денег. Давайте вы ее не будете ломать». Вот это задача американского, этого американского истеблишмента в отношении России ― сделать так, чтобы эта страна не поломала ту систему международных отношений, в которую они долго вкладывались. Они будут очень много говорить про демократию, но ничего не могут по этому поводу сделать, мы одни. Все, да, слава тебе господи.

Вот эти слова. Если по поводу востока Украины как-то есть о чем говорить, можно сказать: «Перестань, пожалуйста», и мы видели какую-то странную реакцию, мы видели эту грандиозную фигуру умолчания, во время послания Федеральному собранию не было сказано ничего про Украину, в некотором смысле был выдох такой: хотя бы так, хотя бы войну не объявили в таком виде.

Но Крым не предмет для торга, а тем не менее он продолжает в этой риторике всплывать: «Чуваки, нет, у нас есть эта заноза, мы ее не забыли, мы с ней сидим и будем ее помнить».

Хорошо, значит, есть приз. Любой политик эту ситуацию, которую вы сейчас описываете, воспринимает так: «Окей, если они говорят: Крым ― нет, значит, Крым ― это мой приз. Значит, моя задача сделать так, чтобы Крым ― да».

А как же это делать-то?

А как же это? Если 28 батальонных тактических групп немедленно приводят к организации саммита в Хельсинки и Вене, то, может быть, 150-тысячная армейская группировка на границах Украины по всему периметру, действия Черноморского флота, и Балтийского флота, и Северного флота в акватории Черного моря, может быть, они как-то поспособствуют?

И с 2014 года вот этого сценария не было, с 2014 года.

Да.

Мы сидим тихо. «Очень нехорошо, ― нам грозят пальцем, ― нехорошо совсем, мы помним».

А сейчас мы больше не сидим тихо, потому что заработало. А заработало, потому что люди в Вашингтоне сказали: «Хрен с ним, давайте сделаем вид, что мы испугались, давайте сделаем вид, что мы испугались войны, которая будет происходить в местах, где мы никогда не были и никогда не будем. Давайте сделаем вид, что мы испугались». И правильно, потому что это называется цивилизованность. Это, извините, называется… Что такое просвещение у Канта? Вот так себя ведут взрослые люди, а не лицемерят, потому что на кону стоят люди, да, жизни людей, русских, украинских и так далее, и так далее.

Еще раз, можете еще сжечь мое чучело в комментариях, спасибо американской стороне за то, что до них дошло, что лучше согласиться на face to face, чем в течение лета разгребать очередной кровавый конфликт в Восточной Европе в горячей фазе.

Этот конфликт сейчас мы можем ли… Поскольку действительно это все плохо поддается не то что рефлексии, это все плохо поддается описанию.

Мы просто разучились так думать, да, можно научиться так думать заново.

Непонятно, обострение у нас началось когда? Оно, простите, не в последний месяц началось, оно началось в январе.

Обострение у нас началось летом прошлого года. В Минске началось наше обострение.

Или так, да.

И тогда же полетели в тартарары все эти планы, очевидно, про преемничество, тогда же полетели в тартарары планы по поводу того, чтобы Мишустина быстро-быстро-быстро, значит, разгонять на проектную мощность. Тогда же… У нас есть прекрасный поплавок, называется Дмитрий Анатольевич Медведев. В тот момент, когда Дмитрий Анатольевич Медведев начинает всплывать, а он много сейчас всплывает, это значит, что набор векторов опять у Путина. Когда Медведев молчит, это значит, Путин ему сказал: «Действуем вот так», и он сидит и действует вот так.

Если он начинает всплывать, значит, он видит, что у Путина какой-то новый план. Если Медведева много, значит, у Путина нет никаких планов, да, ему можно предлагать новые планы. Вот он написал эту колонку на РИА «Новости», это же страшный текст на самом деле, там же написано, в общем, прямо, что… Не в духе «мы за ценой не постоим», а в духе «а можно и полоснуть».

Да хрен с ним уже, ладно. Там был четкий игровой план ― перекрытие Керченского пролива, куда бы немедленно поплыли украинцы, перекрытие акватории Азовского моря, которое не демаркировано, потому что никогда в жизни России и Украине не нужно было демаркировать море, которое невозможно демаркировать, да, там одна экономическая зона с одного берега накладывается на другую экономическую зону, и непонятно, чье оно. Да, и там был уже…

Это все на месте. Для того чтобы блокировать Керченский пролив, нужно шесть часов. Это никуда не девается, эта перспектива. К сожалению, с перспективой этой войны мы в этом году должны жить, мы с ней должны свыкнуться, да, что в какой-то момент в результате какого-то диалога, в результате какого-то опять не так считанного сигнала эта штука может начаться.

Вот этот баш на баш, хорошо, ладно, Крым забыли, но это хотя бы, пожалуйста, оставьте, людей не надо сейчас прямо здесь убивать. Вот такой размен ― это предмет для разговора во время этой встречи, во время какой бы то ни было другой встречи?

Если Байден как человек, все-таки имеющий богатый опыт работы с людьми, поймет, что стимул удовольствия от будущих встреч с ним несколько выше, чем стимул удовольствия от демонстрации возросшей военно-политической зрелости страны, то да, он будет продолжать вести себя с ним так, как Трамп примерно вел себя с Ким Чен Ыном.

А если он увидит, если он решит, что он понял Путина так, что ему уже немножко все равно, то они просто не будут тратить на это время. И там уже начнут работать, опять же это простой карточный принцип, надо взять свое. Если он хочет воевать, надо дать ему воевать.

Фото: flickr / The White House