Когда и почему Путин решил перейти от мягкого авторитаризма к жесткому. Три фактора ужесточения режима​

Есть два типа, два таких главных класса среди авторитарных режимов. Есть мягкие авторитарные режимы, мы такое переживали в двухтысячные годы, в конце 2000-х годов, в начале 2010-х. У этих режимов, что их характеризует? Их иногда называют гибридными, или конкурентными авторитаризмами, в этом случае примерно на выборах лидер режима или правящая партия имеет примерно от 60 до 70% голосов, и это происходит из выборов в выборы. Есть оппозиция, она не может победить, она всегда, предсказуемые выборы, известно, что оппозиция наберет 25% максимум, и все останется так же. Но она есть, у нее есть поддержка в элитах, у нее есть определенная зона в СМИ, независимых, в которых она может реализовать себя, свои как бы продвигать идеи. И с точки зрения взаимоотношений с населением и с элитами, такие режимы делают ставку на технологии, стратегии кооптации, они покупают лояльность. И они действительно популярны. Они преувеличивают свою популярность с помощью всяких махинаций, контроля над СМИ, мягких репрессий, но у них есть некоторая твердая основа этой популярности.

Другой тип режимов, на первый взгляд, является еще более популярным, потому что в этих режимах, их иногда называют гегемонистическими, это авторитарные гегемонии, там обычно лидер или главная партия получают от 75 до 95% на выборах, сегмент независимых СМИ совсем маленький, крошечный, он сжимается резко. И что очень важно, эти режимы, у них кооптация имеет не такое большое значение, стратегия кооптации, поддержки баланса, эквилибриума, кооптация имеет уже не такое большое значение, а гораздо большее значение имеет такая сладкая парочка из идеологии и репрессий. Это действительно сдвоенная такая парочка, при этом настоящие идеологии, они остались в ХХ веке, а сейчас такие квазиидеологии, это такой борщ из традиционализма, религии, антиамериканизма, изоляционистских идей, вот этот борщ формирует такую квазиидеологию, которая на самом деле нужна режиму, в частности, чтобы легитимировать, объяснить возрастающую репрессивность. Поэтому это действительно такая спайка идеологии и репрессивности.

И вот мы видим, в 2010-е годы мы переживаем транзит от такого мягкого авторитаризма первого типа к авторитаризму второго типа, в котором роль репрессий и идеологии возрастает. Да, для них характерно, что режимы первого типа, им важно просто контролировать СМИ, чтобы определенного типа информация не имела большого резонанса. А режиму второго типа нужны пропагандистские машины, которые опять-таки будут легитимировать репрессии, объяснять смысл репрессий, по сути дела, они как бы должны рисовать врага, пропагандистская машина, и таким образом объяснять, почему возрастает репрессивность. И мы находимся в этом состоянии, и классическим образом вот в таком режиме. У нас, кстати, в смысле выборов, местами, правда, местами это не получается, но у Путина уже 78%, это уже гегемонистическая такая цифра.

Да, уже падает уже.

Нет, это я говорю на выборах, на выборах была.

На выборах да.

И, соответственно, систематизм репрессий. Но надо сказать, что до последнего времени репрессии были очень аккуратными. Репрессии были аккуратными, не очень, а достаточно аккуратными, в том смысле, что фактически политических заключенных было немного. Хотя как бы такое нагнетение, то есть были фактические репрессии, и репрессивность режима. Вот репрессивность режима быстро росла. Репрессивность режима это значило что, что мы видели, как возникают дела по каким-то дурацким поводам, какие-то нелепые, и они прямо доходят до суда, их невозможно остановить, хотя они совершенно нелепые. Это совершенно не нелепость, а это такие вот дурацкие дела, которые как бы катится…

Маховик.

Маховик, и никто с ним ничего не может сделать, они очень важны с точки зрения демонстрации.