Как Кремль поступит с Хабаровском, зачем ЧВК отправили в Беларусь, и когда Москва выйдет на улицы. Мнение политолога Николая Петрова

Как вам кажется, действительно была выбрана тактика, что как-то оно само сойдет на нет, при этом все время продолжаются какие-то медийные вбросы, все время происходят какие-то события, которые, уж помимо того, что и протест идет, они еще и постоянно привлекают внимание к Хабаровску. Вот туда отправляется Михаил Дегтярев, человек со странной репутацией, человек, склонный к каким-то довольно экстравагантным высказываниям, привлекающий к себе внимание, человек как бы не с нулевым лицом, что называется, не с нулевой репутацией. Он туда приезжает, и немедленно все внимание обращается на него. Затем туда едет Сергей Шнуров, затем там происходит скандал с телеканалом «Губерния», которому запрещают показывать сюжет о протестах. Вот это что такое, почему нельзя следить за тем, чтобы не привлекать к этому внимания, скажем так?

Мне кажется, что с самого начала была допущена большая ошибка, с публичным арестом и демонстрацией всего этого в отношении Фургала, а дальше уже мы наблюдаем такие немножко уже истерические попытки найти ключик и решить проблему. В этом смысле Дегтярев — это попытка перенести ответственность на ЛДПР, исходя из того, что это ведь общая идея Кремля, что протесты не могут возникать сами по себе, и если они идут, и такие массовые, то значит, кто-то их организовывает. Этот кто-то в Хабаровском крае, естественно, ЛДПР, которая занимает сегодня все ключевые позиции. Отсюда, мне кажется, а совсем не из каких-то более сложных политических соображений назначение Дегтярева, как попытка договориться с той силой, которая, по мнению Кремля, по крайней мере, некоторое время назад, стояла за всеми этими протестами. Это, мне кажется, иллюстрация того, что в глазах Кремля субъектности граждане, рядовые граждане, жители Хабаровского края или жители Москвы, не имеют, и идет поиск той силы, с которой надо договориться, и тогда, мол, все решится легко к общему удовольствию.

Но ведь, с вашей точки зрения, есть у хабаровчан запрос на ЛДПР? Ведь есть ощущение, что у них совершенно другой запрос и совершенно другое недовольство. Это же не просто, дайте нам кого-нибудь, только не единоросса, это уже как-то иначе формулируется совсем.

Оно с самого начала формулировалось иначе, и Фургал, который за два года стал народным губернатором, именно в своем личном качестве поддерживается жителями края, а отнюдь не как просто представитель ЛДПР, поэтому шаг с назначением Дегтярева и заявление Жириновского, они в крае во многом и воспринимаются как демонстрация того, что вроде как Хабаровский край это епархия если не Кремля, то Жириновского, и соответственно, как Жириновский решит, так оно все и будет сделано. Это опять же воспринимается как некоторое высокомерие, как плевок в сторону хабаровчан, которые два года назад выбрали Фургала и которые довольны тем, как он эти два года управлял краем.

Знаете, я прошу прощения у тех наших телезрителей, которые регулярно смотрят эту мою программу, но я действительно этот вопрос сейчас повторю, я не первый раз его задаю, и мне очень важно узнать мнение разных людей по этому поводу. Обвинение, которое выдвинуто, это очень серьезное обвинение, это не просто какие-то финансовые махинации, которые, как мне кажется, общество готово в каком-то случае простить, закрыть глаза, не обратить внимания, это обвинение в убийстве. И есть некоторое удивление от того, что общество так решительно готово на это не обратить внимания, как бы так решительно готово сказать: «Нет! А мы не верим! Мы думаем иначе». Вот это признак чего, на самом деле хотелось бы мне спросить. Вот действительно не такой ничтожный повод, не такое ничтожное обвинение, и люди категорически говорят: «Нет, мы не верим» или «Дайте мы сами разберемся!» Вот эта решительность, которую в общем российское общество не часто демонстрирует, с чем она может быть связана в Хабаровске именно?

Я думаю, здесь есть, по крайней мере, две причины. Одна связана с тем, что люди прекрасно понимают, что это не причина, а повод, и что речь идет о политических репрессиях, что Фургала сегодня арестовали совсем не потому, что вдруг в Кремле узнали, что пятнадцать лет назад он имел какое-то отношение, возможно, к этим заказным убийствам. Во-первых, и это абсолютно очевидно, все это было известно давно, в том числе, и в 2018 году, когда Фургала избирали. А вторая причина, и она, собственно, объясняет, почему это не мешало в 2018 году избирать Фургала, она заключается в том, что в российском бизнесе вообще, а на Дальнем Востоке особенно, бизнес в девяностые годы так или иначе был сопряжен с очень и очень жесткими методами и с множественными, и в том числе очень серьезными, нарушениями закона. То есть сказать о бизнесмене, будь то Фургал, Дерипаска, Быков в Хабаровском крае, или кто-либо еще, что в те годы, в девяностые, то есть в годы борьбы за контроль за секторами экономики, происходили многочисленные убийства, и бизнес был совсем не в белых перчатках, это не сказать ничего. И в этом смысле те обвинения, как Кремлю казалось, будут восприняты как серьезные основания, и люди с пониманием отнесутся к действиям Кремля, они не воспринимаются как нечто новое. А люди воспринимают ситуацию иначе: они облекли Фургала доверием, и да, наверное, апеллируя к ним, говоря о его преступном, возможно, прошлом, можно было бы каким-то образом это доверие поколебать, но они не считают, что президент, который не назначал Фургала, который не выбирал Фургала, имеет право вдруг на этих основаниях лишить губернатора, избранного людьми, доверия.

Сергей Пархоменко неделю назад был у меня в программе и сказал, что с Фургалом и с хабаровчанами произошла интересная история, от которой российское общество действительно очень отвыкло и перестало на вкус ощущать, как это бывает, но они его действительно выбрали, очень давно российское общество никого не выбирало. И конечно, есть ли у вас ощущение, что они почувствовали вот это возвращение старой практики, как бы мы выбрали, мы с ним находимся в непосредственном контакте, он с нами в коммуникации, он перед нами отвечает, мы его представляем, вот пользуясь терминологией 2011-2012 года.

Я думаю, что да, конечно. И отличие Хабаровского края от ряда других регионов страны, оно заключается еще и в том, что люди там привыкли жить более самостоятельно и более открыто выражать свою позицию. Хабаровский край, как и большинство других регионов Дальнего Востока, он всегда был заметен именно протестным голосованием, когда люди открыто демонстрировали свое несогласие с тем, что происходит. Кроме того, у них была довольно длительная и вполне благополучная история губернаторства Виктора Ишаева, который воспринимался вполне как, начиная с самого начала девяностых годов, как такой отец региона. В частности, он ведь тоже, не только Фургал, сегодня находится под ударом, ему вменяется в вину по сути то, что в 2018 году он поддержал отчасти Фургала в его противостоянии с тогдашним губернатором Шпортом, которого люди не готовы воспринимать как своего. То есть Ишаев, который был там, по-моему, семнадцать лет губернатором, был своим, и Фургал за те два года, что он работает на этом посту, тоже стал своим. А предшественник Фургала, тот, кто был между Ишаевым и Фургалом, он воспринимается как неприятный и недостойный доверия политик, который ориентировался на Москву. И в этом смысле большая разница Хабаровского края, отличие его от многих других регионов заключается в том, что там не было таких уж присланных со стороны глав регионов, потому что и Ишаев, и даже Шпорт, которого не любили, они были местными, так же, как и Фургал.

Есть еще один вопрос про Кремль и про какие-то технологии, потому что такую приведу, вот возникла у меня ассоциация. Когда были протесты, «болотные» протесты, протесты 2011-2012 года, мы видели, как на это реагирует федеральное телевидение, мы видели фильмы «Анатомия протеста», мы видели, что о протестах рассказывается, но сообщается, что все они проплаченные Госдепом, еще какими-то злонамеренными лицами. А здесь произошел скандал с телеканалом «Губерния», когда сняли трехминутный, по-моему, сюжет, разместили его на YouTube-канале, собственно, «Губернии», и дальше примерно всем сотрудникам сказали, что если этот сюжет сейчас выйдет, то вы считайте себя уволенными с этого дня. Об этом рассказывает бывший корреспондент «Губернии», которая ушла по другим причинам, но эту ситуацию она еще застала. Вот совершенно понятно, что такой скандал, что ролик этот все равно где-то будет как-то опубликован, что скандал этот выйдет наружу. Почему такая, прости господи, непрофессиональная пиар-работа идет со всем, что происходит? Почему вот эти вот попытки только как-то про это молчать, как-то все это замести под коврик? Профессиональные люди вроде бы должны понимать, что сейчас уже так не бывает, и что нужно работать каким-то другим образом. Например, даже в 2011-2012 году работали немножко иначе, даже тогда.

Анна, мне кажется, что проблема во многом в том, что весь этот кризис в Хабаровске, который спровоцировал Кремль, он был абсолютно неожиданным для Кремля. И наивно представлять, что кто-то с той стороны, со стороны Москвы, Кремля как шахматист ведет игру и обдумывает, что делать здесь, а что делать там. Система столкнулась с крайне неожиданным и неприятным для нее кризисом, и отдельные винтики этой машины работают так, чтобы к ним не было никаких претензий, в том числе, они могут работать в ущерб и общим кремлевским интересам, и интересам других соседних винтиков. То есть в этой хабаровской истории понятно, что когда она закончится и начнется разбор полетов, очень много людей так или иначе отметились. Это и люди в Кремле, это и полпред Трутнев, это и силовики, которые сидят в Хабаровском крае, и каждому из них сегодня важно не только и не столько, может быть, чтобы ситуация завершилась ко всеобщему удовольствию в Кремле, сколько то, чтобы отвести от себя обвинения и подозрения. Поэтому отдельные звенья и действуют так, что мы наблюдаем чехарду каких-то ходов, которые, казалось бы, не работают на решение общей кремлевской задачи, и усугубляют ситуацию вместо того, чтобы ее разрешить.

Не могу вас не спросить про сюжет с приездом в Хабаровск Сергея Шнурова. Он приехал на один день, он прошелся с протестующими, он даже скандировал лозунги за Фургала и говорил, что он с народом. Одновременно все-таки надо отметить, что формулировки его очень уклончивы, и он взял интервью у Михаила Дегтярева для фильма про протесты в Хабаровске. Фильм еще не вышел, интервью я видела небольшой совсем фрагмент на RTVi трехминутный, и интервью это, видимо, будет дано чуть раньше, чем фильм, его обещают сегодня, но вот я еще не успела его посмотреть. Его еще нет, видимо, ближе к вечеру. Все-таки, понимаете, я не знаю там, какими соображениями руководствуется Сергей Шнуров, но я предполагаю, что если Михаил Дегтярев дает интервью Сергею Шнурову, то он дает его по некоторому согласованию, я не думаю, что он дает это интервью, не согласовав его с Кремлем. Опять-таки, вот это привлечение внимания, кто здесь кого использует, что это, как это все понимать? Потому что история, конечно, выглядит очень странно, пока во всяком случае.

Я думаю, что с одной стороны, здесь работает идея — чем больше разных информационных поводов, тем лучше, в том числе таких поводов, которые напрямую не связаны с самим протестом и с противостоянием, в данном случае, между хабаровчанами и Дегтяревым. А с другой стороны, мне кажется, важно показать, и этого, наверное, добиваются и в Кремле, и команда Дегтярева, что Дегтярев это какой-то влиятельный и при этом не полностью подконтрольный Кремлю политик, у которого есть связи и с министрами, и соответственно, он может добиваться каких-то специальных решений или дополнительных финансовых средств в пользу Хабаровского края, кто вообще представляет из себя какую-то величину. Но мне кажется, что сегодня это абсолютно пустой номер, в том смысле, что Дегтярев вообще напрочь отвергается хабаровчанами как человек, не имеющий никакого отношения к Хабаровску, и все его попытки говорить о том, что я люблю край, здесь люди сильные, независимые и так далее, выходить к людям в таком постановочном формате и прочее, они не срабатывают ему в плюс. Но тем не менее, это будет повторяться и дальше, до тех пор, пока в Кремле не разочаруются полностью вот в этой самой тактике постепенного успокоения без каких-то резких действий.

Да, конечно, сейчас вот этот расчет на успокоение выглядит довольно забавно, потому что Хабаровск продолжает бурлить, а одновременно, вот прямо в разгар этого бурления, все время говорят, что нет, уже потихоньку сходит на нет. Уже Дмитрий Сергеевич Песков говорит, что ничего в общем такого особенного не происходит, не надо обращать внимание. Мне хочется спросить, особенно в ситуации, когда есть такое выраженное, такое декларируемое ожидание со стороны Кремля, хочется спросить, какой ваш прогноз и как эта история может развиваться? Прогнозы дело неблагодарное, я хорошо понимаю, но все-таки, в каком направлении хотя бы эта история может развиваться, будет она затихать, будет она разгораться, как вам кажется?

Мне, честно говоря, кажется, что у Кремля сегодня нет хорошего выхода, и что ситуация отчасти напоминает московские протесты прошлого года. С одной стороны, время, и погода, и каникулы, отпуска, казалось бы, работают на Кремль, с другой стороны, не происходит ожидаемого успокоения, и так или иначе придется принимать какие-то достаточно сложные для Кремля решения. Чем ближе региональные выборы, чем ближе 13 сентября, тем опаснее для Кремля тянуть с решением этой ситуации. Мне кажется, что мы отчасти увидим то, что мы увидели в прошлом году в Москве, когда власть не решится использовать жестко силу, а попытается еще пойти на какие-то уступки, которые, с ее точки зрения, не будут столь принципиальными, чтобы в других регионах это восприняли как такую достойную повторения модель. То есть, я думаю, что Кремль попытается спасти свое лицо, но не вижу для него другого выхода, кроме как пойти навстречу, по крайней мере, каким-то требованиям хабаровчан, по крайней мере, временно, и скажем, объявить, что суд над Фургалом будет проходить в Хабаровске.

Вы знаете, если вспоминать московскую ситуацию годичной давности, то там, поскольку там было много народу, было понятно, на какой почве и каким образом может быть выстроен этот компромисс. Мы не пустим Яшина, мы не пустим Гудкова, Галямину, допустим, но мы пустим Беседину и еще нескольких человек. А чего вы хотите? Здесь люди подписи собрали, у них все в порядке, их мы пропустим.

А здесь все-таки все вокруг одного человека, и сейчас просто отпустить Фургала и сказать, что произошла чудовищная ошибка и никакого суда не будет, ― это все-таки уже… Тут непонятно, как выстраивать компромисс, когда либо пан, либо пропал, либо давить до конца с Фургалом, либо говорить, что… Или здесь есть зона для компромисса?

Я думаю, что зона для компромисса есть везде. Об освобождении Фургала и извинениях, я думаю, речи нет и быть не может. О чем может идти речь ― это о том, что кто-то на высоком уровне объявит, что да, суд над Фургалом будет проходить в Хабаровском крае, в расчете на то, что через полгода, через год, когда дойдет дело до суда, ситуация уже не будет такой взрывоопасной.

А проблема ведь сегодня не столько с Хабаровским краем, сколько с той же Иркутской областью, где совсем недавно тоже жестко сняли, но не арестовали избранного губернатора и назначили такого, которого легко могут не избрать в сентябре, с Архангельской областью, с целым рядом других регионов, не говоря уже о том, что у нас предстоят выборы в двух десятках региональных центров, где люди-то как раз не просто наблюдают активно за тем, что происходит в Хабаровском крае, но и, отчасти даже поддерживая, выходят с соответствующими призывами и требованиями на пикеты и демонстрируют свое отношение к власти.

Что будет происходить на этих выборах в городские советы ― это очень важно для Кремля, поэтому я боюсь, что в этой ситуации между Сциллой и Харибдой Кремль не сможет избежать каких-то жестких шагов, пусть напрямую и не вытекающих из нынешней ситуации, но призванных продемонстрировать, что тем, кто будет нарушать правила игры, диктуемые Кремлем, грозят очень и очень серьезные последствия. Собственно, и сегодня мы видим, что в Москве, предположим, реакция на поддержку хабаровчан гораздо более жесткая, чем в Хабаровске.

Да, но мы вообще сейчас постепенно переходим к Москве. И мы видим, что в Москве, действительно, и Росгвардия ведет себя в ряде случаев жестче, и вообще дела, действительно, обстоят немножечко иначе.

Один вопрос я хотела еще задать, переходя уже, эта тема касается далеко не только Хабаровска, но, действительно, предстоят выборы. В общем, принят наш закон об этом самом трехдневном голосовании, который даже то голосование, которое у нас было как институт, отменяет уже окончательно. Как вам кажется, возможны ли какие-то протесты именно в связи с этим трехдневным голосованием, в связи с тем, что это не голосование, не выборы или это будет обществом принято как некоторая, в общем, удобная такая мера и отстаивать, собственно, выборы, опять же таки, как в 2011 и 2012 году, люди не пойдут, это не основная для них повестка?

Я думаю, что повестка становится основной не тогда, когда людям кажется, что решается какой-то важный для них вопрос, а тогда, когда они видят, что власть ведет себя по-хамски и не реагирует на их чаяния, как это произошло в 2011 году, да. Людям тогда не так важно было, кто именно избран в Государственную Думу, как важно было, что власть демонстративно игнорирует и наблюдателей, и ведет себя так, как они не хотели бы, чтобы она себя вела.

В этом смысле сегодня, мне кажется, почва в целом подготовлена к серьезным протестам по самым разным поводам, и власть должна быть очень и очень осторожной. Это могут быть выборы, это может быть арест популярного политика, как в случае с Фургалом, это может быть какое-то хамское высказывание крупного представителя власти ― все, что угодно. Люди накалены, атмосфера очень неблагоприятна для власти и, к сожалению для власти, не будет экономически улучшаться, а стало быть, легче жить ей не станет. Поэтому на предстоящих выборах, которые как бы являются такой неизбежной конфронтацией граждан и власти, власть должна быть очень и очень осторожна. А мы видим, что она не очень склонна к извлечению уроков из тех ошибок, которые она сама же совершает.

Вы знаете, если смотреть на то, что происходит сейчас в центре, мы видим, что теоретических этих триггеров, теоретических каких-то очагов возгорания довольно много. Есть дело Ивана Сафронова, есть какие-то политически мотивированные уголовные дела, которые заканчиваются, действительно, явным компромиссом: мы обвинение подтвердим, но срок, скажем, дадим условный, как это с разными людьми происходит, от Кирилла Серебренникова до Светланы Прокопьевой.

Тем не менее, есть ощущение какого-то большого напряжения, говорю просто как житель города Москва сейчас, но нет ощущения, что какое-то происходит движение, сопоставимое по масштабу с Хабаровском. Есть ощущение, наоборот, несколько связанных рук, особенно в деле Ивана Сафронова, абсолютной невозможности никак противостоять. И никак не понятно, что с этим делать.

Если ли, действительно, какое-то разделение между более решительными регионами и более какой-то ощущающей себя беспомощной Москвой? Или это у меня иллюзия?

Я не думаю, что граждане в Москве ощущают себя беспомощными, просто те поводы, которые вы назвали, и многие другие серьезные поводы, в общем, касаются относительно небольшого числа граждан, в отличие от ситуации с Фургалом, где каждый житель Хабаровского края, отдаленных районов Хабаровского края и даже житель Дальнего Востока, потому что мы видели эхо хабаровских событий и в Приморском крае, и в других регионах, чувствует себя обиженным и униженным действиями власти.

Такого рода поводы власть всегда может создать сама, и мы видим, что, собственно, в ситуации с Хабаровском это было то, что можно назвать невынужденной ошибкой. Это не были выборы, это не было желание получить нужный для себя результат, а это был просто неправильный расчет, как послать нужный сигнал ― в данном случае региональным политическим элитам.

В этом смысле ситуация, мне кажется, в Москве совсем не менее взрывоопасная, и в этом смысле тот факт, что власть идет на самые разные ухищрения, на продление голосования в течение недели по поправкам в Конституцию, на продление голосования на региональных выборах, ― это демонстрация слабости власти, с одной стороны, с другой стороны, наивно считать, что, выигрывая в чем-то, в том, чтобы получить для себя результат, который власть считает хорошим, она ничем за это не платит, ничем не поступается. Она поступается очень многим, да. Людям это не нравится, и в тот момент, когда результаты выборов действительно войдут в резонанс и будут противоречить тому, чего хотят люди, власть рискует для себя устроить такой серьезный массовый протест.

Но главное, мне кажется, еще и в том, что через год предстоят выборы в Государственную Думу, а это гораздо более серьезная по своему масштабу, по охвату вещь. И сегодня уже идет отбор кандидатов на эти самые выборы в Государственную Думу, поэтому, решая для себя довольно частную проблему, связанную с выборами этого года, власть одновременно и в первую очередь держит в голове необходимость контролировать ситуацию, связанную с предстоящими выборами в Госдуму. А контролировать ― это значит проводить эти выборы с позиции силы, не учитывая или мало учитывая мнение региональных политических элит, не говоря уже о гражданах в регионах. И чем дольше идет противостояние в Хабаровском крае и чем беспомощнее выглядит власть, которая, с одной стороны, все это устроила сама, а с другой стороны, не может никак с этим справиться, тем тяжелее для власти будет проводить кампанию по выборам в Государственную Думу.

Вы знаете, поскольку «Левада-центр» периодически мониторит всякие рейтинги, сегодня пришла новость об очередном рекордно низко упавшем рейтинге доверия Путину. Там действительно у нас получается так, что это 23%, на 2% меньше, чем в июне, и на 12% меньше относительно того, что было в начале года.

С социологией в авторитарном государстве всегда есть некоторые проблемы. Мне хотелось бы вас спросить, как вы оцениваете эти цифры, как их надо воспринимать. Понятно, что это не просто цифры, они нуждаются в какой-то интерпретации. Что это для вас? Надо ли на это обращать внимание, значимые ли это цифры, что они символизируют?

Вы знаете, Анна, мне кажется, с социологией как с макроэкономикой, да, те цифры, которые мы видим, не являются фатальными или даже не определяют большой риск для Кремля, но они описывают некое серьезное ухудшение общего фона. То есть жить с этим можно, но только действовать надо соразмерно меняющейся ситуации, в данном случае ― падающей популярности Путина, а стало быть, и власти, потому что никаких других политических институтов, которые при ослаблении президента могут сохранить ситуацию в относительно стабильном состоянии, как это было, например, в девяностые годы, когда популярность Ельцина резко упала, но были сильные и популярные губернаторы, сегодня этого ничего нет.

Поэтому все то, что происходит, крайне опасно не только лично для Путина, но и для всей системы. Но эта опасность не означает, что завтра люди выйдут массово на улицу и сметут власть, означает только, на мой взгляд, что власть должна вести себя гораздо более умело и гораздо более осторожно, чем раньше. А она, как мы видим на примере Хабаровского края, не может этого делать и пребывает в плену того, что она могущественная и что бы она ни сделала, все так или иначе будет воспринято если не на ура, то, по крайней мере, относительно спокойно.

То есть главную проблему я вижу не столько в нарастающей волне народного гнева, которая может смести власть, сколько в неадекватности власти, которая ведет себя несоразмерно той популярности, тем рейтингам доверия, которые она имеет. Власть сама провоцирует кризисы и ослабляет свое положение в результате этих кризисов.

Вы знаете, еще один вопрос задам тоже, который был уже задан в этой программе, очень интересно услышать ваше мнение о том, что есть некоторая тенденция снижения доверия, снижения готовности голосовать. Это разные рейтинги, я хорошо понимаю. Нет этого ухудшающегося отношения к Путину, к власти, к разным структурам власти.

Очень многие люди говорят, кто-то говорит про то, что это началось с пенсионной реформы, кто-то говорит, что пенсионная реформа была только дополнительным триггером, что это началось еще гораздо раньше. Кто-то говорит, что это началось, когда спала крымская эйфория, тут же стала падать и вообще какая-то общая удовлетворенность тем, что сверху происходит. Кто-то говорит, что коронавирус, и кризис, и пандемия, и этот период карантина очень серьезную роль сыграл и что люди будут выходить из карантина и постепенно ближе к осени понимать, в каком мире они оказались.

С вашей точки зрения, когда этот процесс начался, и какие, действительно, триггеры были, и насколько здесь карантин сыграл какую-то роль? Все-таки мы получаем эту цифру, сейчас еще меньше, чем в июне, по каким-то там причинам. Даже те люди, которые соглашаются говорить с социологами и которые не боятся говорить с социологами, высказывают некоторые мнения, и сейчас их слова, их рейтинг еще на сколько-то там опустился.

Я думаю, что сам по себе тренд возник в 2011 году и переломной точкой было объявление Путина и Медведева, что они меняются местами. И потом мы наблюдали постоянное, пусть и не резкое падение доверия, падение популярности власти. Собственно, Крым-то возник как попытка переломить ситуацию. Он действительно очень резко изменил ситуацию, добавив Путину двадцать процентных пунктов и одновременно на те же самые двадцать процентных пунктов уменьшив тревоги общества в связи с самыми разными проблемами.

Это все закончилось, и оно заканчивалось постепенно, но быстрее в отношении всех остальных органов власти, медленнее в отношении президента. Но еще до объявления пенсионной реформы мы видели, что рейтинг доверия Путину постепенно снижается. Реформа очень сильно ударила не только по Путину, но и по местным властям. Собственно, то, что мы получили в 2018 году с избранием Фургала, ― это была реакция на то, что Кремль заставил всех действующих губернаторов, всех действующих региональных депутатов всецело поддержать пенсионную реформу, а люди это восприняли крайне негативно.

И вот сегодня это продолжается, причем продолжается на фоне очень серьезных экономических проблем ― раз; и на фоне очень серьезного и негативного для власти изменения политической и внешнеполитической ситуации ― два. То есть представить себе, как можно так вывернуться и резко сломать тренды, которые уже достаточно долговременные и серьезные, очень трудно, а это сегодня очень важно для Кремля, потому что он начал трансформацию политической системы. Те изменения, которые были внесены в Конституцию, ― это только первый этап. Наша Конституция такая, что там можно написать все, что угодно, но надо же заставить работать то, что там написано, во-первых, и во-вторых, надо сегодня создавать институты, а не демонтировать их, как это произошло при, собственно, поправках в Конституцию.

И вот здесь резко увеличиваются риски, потому что, создавая институты, Кремль сталкивается с сопротивлением или нежеланием каких-то групп в элите, которые боятся ухудшения своего положения. То есть этот неблагоприятных фон в отношении граждан к власти, мне кажется, гораздо более опасен сегодня для Кремля с той точки зрения, что он скорее провоцирует, чем закрывает возможность для различных групп в элите, включая региональные элиты, выступать со своей точкой зрения, отличной от позиции Кремля. То есть планы трансформации системы наталкиваются на понимание политическими элитами шаткости положения Кремля, а значит, требования о том, чтобы Кремль снизил ставки и играл соразмерно тем активам, которые он сегодня имеет.

Спасибо огромное, Николай Владимирович! У нас не так много времени остается. Один вопрос я про Беларусь все-таки успею задать, хотя вообще, конечно, это заслуживает отдельной какой-то большой программы, за пять минут это все не обсудишь. Действительно, очень напряженная обстановка, очень серьезные какие-то там процессы происходят, очень жесткое сопротивление любым протестам. Это действительно не сравнить с тем, что происходит в Хабаровске.

Сегодня пришла новость о том, что там обнаружены боевики ЧВК Вагнера. История, которую рассказывают, что действительно приехали в Минск двести боевиков, потом поехали куда-то под Минск, как-то где разместились, вели себя подозрительно. Какая-то такая из плохого кино шпионская история. Это что все такое, что это все значит, как вам кажется?

Я думаю, что хотя базовый сценарий сегодня выглядит как способность Лукашенко победить или объявить о своей победе на этих выборах, тем не менее, действительно, ситуация имеет много возможных осложнений, и осложнений в том числе для Кремля, в том числе для российского руководства. И если там действительно в массовом числе оказались бойцы ЧВК Вагнера или какие-либо другие, то я бы расценивал это скорее как попытку Кремля подстелить соломку с тем, чтобы решительно помочь подавлению общественных протестов в пользу Лукашенко, потому что любой другой кандидат, любой другой исход выборов для Кремля гораздо более негативен, чем победа Лукашенко, которая, с одной стороны, сохранит статус-кво, с другой стороны, ослабит Лукашенко в торге с Кремлем.

А что же это получается, это какая-то не согласованная с Лукашенко страховка такая? Потому что сам Александр Григорьевич, в общем, всем этим недоволен, считает, что это каких-то провокатором забросили, и совершенно никакой в них надежды на видит, как-то реагирует на это своим чередом. А Кремль, видимо, его страхует своим чередом.

Я думаю, это может быть все, что угодно, но если мы вспомним, как события развивались в связи с украинским Майданом, когда тоже была команда, но в тот раз более статусных и связанных с государством представителей спецслужб, смысл которых был страховать Януковича, отчасти с ведома Януковича, а отчасти без его ведома.

Я думаю, здесь мы можем наблюдать то же самое, но мы можем наблюдать и определенную игру со стороны Лукашенко, который, с одной стороны, чего-то просит от России, включая помощь, по крайней мере, финансовую, с другой стороны, должен все время демонстрировать, что опасения белорусов относительно того, что ради сохранения своей власти он после выборов пойдет на договоренности с Кремлем о буквально включении Беларуси в состав России, эти слухи, эти сомнения являются безосновательными.

Фото: «Кавказский узел»

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.