«Путин мог бы войти в историю как оптимальный правитель»: Леонид Радзиховский о двух роковых ошибках президента

Вот в первый период Путин, еще раз повторяю, реализовался. Ну может быть, ему так повезло с ценами на нефть, с восстановительным ростом, не важно, по результату было так. Он не ушел и началось, все было очень хорошо, все стало очень плохо. Пошел кризис 2008 года, после этого кризиса российская экономика вроде чуть-чуть восстановилась, но фактически не восстановилась. А когда Путин окончательно вернулся в 2012 году, это была еще одна, еще большая ошибка, потому что программы «что делать» не было. Все эти майские указы о том, чтобы все было очень хорошо, и ничего не было очень плохо, они ни о чем.

Если бы Путин ушел, то, наверное, Медведев бы давно ушел, и был бы какой-то новый президент, и была бы нормальная ситуация с преемственностью власти, со сменяемостью. Не с преемственностью, а со сменяемостью власти. Естественно, в выборах участвовали бы не фрики и городские сумасшедшие, а участвовали бы реальные серьезные люди, министры, губернаторы, то есть люди, которые имеют опыт власти, которые всерьез претендуют на власть, а не на то, чтобы развлекать публику анекдотами и истериками в эфире. У нас бы пошла политическая линия преемственности, (опять «преемственности», вот привязалась ко мне!) сменяемости власти. Причем, в чем прелесть сменяемости власти? Может ведь прийти неудачный лидер, безусловно, но каждый новый лидер — это новый энергетический толчок.

Свобода лучше, чем несвобода.

Это новая программа, это новый драйв, то какие-то новые попытки. Вот один известный философ сказал, что все действительное разумно, и все разумное действительно. Вот наша власть, она действительна, она существует, но она не разумная, она не разумна в том отношении, что у нее нет идеи, она не знает, что ей дальше делать с этой большой страной. А когда вы не знаете, что вам делать со страной, с ее экономикой, не обещать, что все будет очень хорошо, а объяснить, как вы можете сделать, чтобы хоть что-то изменилось. Не обещать, что у нас будут прорывы там, прорывы здесь, может, у нас одежда порвется где-то, на каком-то месте, не в прорывах дело, а в том, чтобы объяснить, как произойдет такое чудо, что страна Россия, которая сейчас фактически не экспортирует технологии…

Я смотрел статистику, она абсолютно постыдная, по данным Всемирного банка, среди стран-экспортеров высокотехнологической продукции Россия, которая занимает шестое место в мире по ВВП, если считать по паритету покупательной способности, так вот, по экспорту высокотехнологической продукции Россия занимает 31-е место в мире, меньше, чем Польша, скажем. Вот что делать? Не сказать, что будут прорывы, мамой клянусь, а объяснить, как они могут произойти. Что делать в социальной области? Как добиться того, чтобы «мозги» не уезжали? Чтобы работали социальные лифты? Вот как все это делать? Не говорить, что это надо, а объяснить, как. Таких идей нет. А раз таких идей нет, зато власть есть, то эта власть тратится неразумно, этот властный ресурс, этот временной ресурс тратится неразумно. Что значит неразумно? Он тратится на пиар, он тратится на очень эффектный, талантливо сделанный, прекрасно просчитанный пиар.

Какой это пиар? Это бесконечное хвастовство, о том, какие мы крутые и великие, вот какие-то гиперзвуковые ракеты делаем. Никогда не задавая вопрос, зачем мы их делаем? Для чего? Почему эти гиперзвуковые ракеты не превращаются в самые обычные технологии и так далее? Хвастаться этим. Рассказывается, с другой стороны о том, что мы самые крутые, но мы самые несчастные, мы самые обиженные, на нас все нападают, с нами никто не хочет говорить на равных. Совершенно не объясняя, что это значит, говорить на равных. О чем с нами надо говорить на равных? Что мы хотим сообщить миру такого, что с нами не хотят говорить на равных? Но создается другое. Создается пиар-матрица, с одной стороны, мы несправедливо обиженные, с другой стороны, мы невероятно крутые, а с третьей стороны, мы их поставим на колени, мы встанем с колен, а их поставим на колени.

Вот эти пиар-игры — это и есть то, на что были потрачены шесть лет. Безусловно, народу это нравится, вне всякого сомнения. Вообще, когда людей сажают на иглу, они получают огромный кайф, иначе никто бы не был наркоманом. Наркомания — это очень выгодное и приятное занятие. И когда сажают на телевизионную иглу, то это тем более людям нравится, потому что всем приятно хвастаться, всем приятно ощущать себя причастными к величию, и многим, это вот такая наша черта, российская черта, приятно быть обиженными, приятно смаковать и культивировать свои несправедливые обиды. Это уже романы Достоевского: и мне это, сударь, в наслаждение. Приятно показывать свои капризы — а вот я каприз покажу.

Вот у Достоевского есть такая героиня Грушенька, она говорит с другой героиней: «Давайте друг другу ручки поцелуем». И та, другая, ей целует ручку, а Грушенька улыбается и говорит: «А вот так и оставайтесь, что вы-то мне ручку поцеловали, а я-то вам нет-с». Вот такие капризы, они очень приятны, они соответствуют многому в менталитете. Но проблема наркомании заключается в том, что это несомненно приятно, это несомненно кайф, но это вредно.

Но ни к чему не приводит.

Это вредно. Это ни к чему не приводит, это дорого и вредно. И вот за шесть лет Россия отстала, и по простым цифрам — рост ВВП, и по более сложным цифрам — рост технологической продукции, и по еще более сложным цифрам — всякие социальные, социологические характеристики. Она отстала от Европы, дополнительно. Вот разница, которая была между Россией и Европой, она увеличилась, при том, что Европа почти не растет, это очень сытый континент с гигантским ВВП на душу населения, он очень медленно растет. Россия еще медленнее растет, она катастрофически отстает от стран Юго-Восточной Азии, мы сейчас даже помыслить не можем всерьез о том, чтобы догнать, допустим, Китай по ВВП…

Леонид Александрович, то есть это был срок отставания?

Это был срок прогрессирующего отставания.

Фото: Руслан Шамуков / ТАСС