«Врага найдем в Европе»: мотивы страха и защиты в кампании по перевыборам Путина

Деньги кончились. Деньги кончились, банки кончились, как мы видим, в значительной мере. Те самые, которые замечательно гуляли по буфету со всем этим постепенно поднимающимся уровнем потребления. Действительно, его удавалось понемножку поднимать, постольку-поскольку росла цена на нефть и поскольку удавалось осуществлять вот этот газовый диктат. Кончилось и то, и другое. Газовый диктат прекратился, нефть упала в цене и еле-еле там удерживается на уровне половины того, что в свое время у нас было. У нас — у нас всех было. И в конечном итоге там проливалось каким-то дождиком сверху. И этот контракт просто больше не по карману. Хорошо бы его продолжать, но нет на него денег.

Надо другой, а другой какой? Вот — даже не безопасность, а охрана. Ведь человек, вот этот бугай мрачный, который стоит в дверях, он же не создает вам безопасность, в магазине или в парикмахерской, которую он охраняет, он типа охрана. Вот мы ставим этого охранника, как бы вокруг населения ставим охранников, бугаев этих больших, некоторые бугаи военные, некоторые бугаи экономические, они там осуществляют бизнес свой бугайский, и они как-то вас охраняют, а вы не вмешивайтесь, опять как бы ответ этот же самый. А вы не вмешивайтесь, сидите тихо. Вас иногда спрашивают как-то, скажи что ты меня любишь? «Скажи, что ты меня любишь!». — «Люблю». — «Хорошо. Свободен, можешь идти».

Ну это вы скорее про запугивание.

Ну, вы знаете, это близкие вещи. Опять же, этот бугай, он же нас же и охраняет, но он же нас же и запугивает.

Это работает, на ваш взгляд, сейчас?

Ну да. Это, в общем, по меньшей мере сколько-то времени это будет работать. А есть часть населения, на котором это долго будет работать. А есть даже такая часть населения, на котором это всегда будет работать. Это зависит от многих факторов, в том числе и от жизненного опыта, от возраста. Есть люди, которые напуганы на всю жизнь, и им легко напомнить это ощущение, которое у них было. И таких людей между прочим много среди нас. Просто это поколение еще никуда не ушло, которое как-то помнит момент, когда надо было не высовываться, не момент, а период, большой период.

Поэтому избирательная кампания будет про это — нам все угрожают, вам, наверное, очень страшно, не бойтесь, мы вас защитим. Для этого, правда, надо все время это ощущение поддерживать, то есть нужны новые враги. Ну, они будут. Уже есть опыт как бы добывания этих врагов. Но мы немножко забываем про то, что ведь история с Украиной, например, это совсем не первая история, когда вдруг, откуда ни возьмись, образовалась какая-то рядом хунта, которая как-то нам страшно угрожает, и вот она такая ужасная, и там сидят какие-то страшные люди.

Был период, когда российское государство истерически ненавидело грузин, например, такое было. Ну, правда, вот совсем до ненависти не удалось довести, пытались — не получилось. Был период, когда поляков истерически ненавидели. Помните, происходили все эти драки, били каких-то дипломатов и детей этих дипломатов? Происходили всякие ужасные вещи.

Но не настолько все-таки.

Не настолько, да. Так удачно не получалось раньше. Вот как-то, как пиарщики в интернете говорят, хорошо зашло. Вот как-то хорошо зашло с Украиной, как-то получилось. Правда, большие для этого потребовались усилия, пришлось и кусок территории отнять, и целую войну для этого поддерживать на протяжении уже нескольких лет, это, в общем, довольно серьезно. И полностью перестроить, например, всю пропагандистскую машину, которая долго-долго работала только на это.

Мы же помним, что у нас два года ничего, кроме Украины, не происходило в телевизоре. Это сейчас как-то чуть-чуть появились какие-то послабления — Трамп есть, еще что-то, Харви Вайнштейн, иногда нам сообщают про него. Будут еще враги. Если окажется вдруг, что не только крымский сюжет, но и украинский сюжет как-то немножко иссякает, будут еще враги. Как-то в какой-то момент выяснится, что, не знаю, немцы нас разлюбили, например. Такое может быть.

Ну немцы нас и так вроде разлюбили.

Ну, могут сильно разлюбить.

Сергей, в теме того, что вы говорите, было бы логично вообще вести активную войну. А вот недавно, буквально на днях, министр обороны Сергей Шойгу побывал в Израиле и оттуда почему-то заявил о том, что операция в Сирии близится к завершению. Вот вообще на ваш взгляд, тема такой открытой, официальной войны, она в избирательной кампании Путина насколько удобна ему? Или ему надо закончить войну? Или вести?

Понимаете, идея реальной войны, она всем хороша для тех, кто пытается ее разрабатывать, за исключением одного, ее надо вести. И для этого надо, например, чтобы было чем ее вести.

Ну вроде же есть чем.

Вот это не совсем так. Я думаю, что это вопрос скорее ко всяким нашим специалистам и аналитикам в области обороны и безопасности. Например, они говорят в один голос, что реальной интервенции в Донбасс и реальной оккупации Донбасса не произошло не только потому, что нашлись какие-то относительно трезвые политики, которые сказали, что все-таки, может быть, ну уже совсем так не надо, вот прямо входить регулярным частям в Украину и оккупировать территорию не надо, но еще и потому, что оказалось, что нет сил это сделать. Это довольно сложная операция — держать большую территорию, обеспечивать на ней порядок. Кроме того, тот, кто ее оккупирует, тот ее и кормит, и обогревает, и освещает, и дороги починяет.

Ну мы же вроде все время гуманитарные поставки организуем.

Да, но мы не несем ответственности за результат. Вот вы же не знаете, некоторое время тому назад та же премия «Редколлегия» наградила человека, который под псевдонимом писал оттуда, из Донбасса, и опубликовал несколько очень хороших очерков о том, как там устроена просто хозяйственная жизнь, что там происходит в магазинах, в химчистках, ходят ли там автобусы и вообще что происходит с этим. Там люди живут очень трудно, а Россия не несет за это ответственность, потому что ну да, ну мы послали гуманитарный конвой, ну еще гуманитарный конвой.

Но в конце концов мы же не обязаны их прямо кормить — первое, второе, третье и компот им. А если мы их оккупируем, то тогда обязаны будем, тогда и компот должен быть тоже наш. Так вот в военном смысле это сложная вещь, и оказалось, что проводить ее нечем.

То есть нужно заканчивать войну?

Ну, во всяком случае, как максимум, нужно ее консервировать в этом виде. Вот больше не получается у российских вооруженных сил. Что касается Сирии, то это предмет торговли. И было совершенно очевидно, что в тот момент, когда казалось, что вот выбрали Трампа, и сейчас мы с Трампом договоримся о каких-то важных вещах, и нам надо будет с ним осуществлять какой-то важный торг, и мы точно знаем, чего мы у него попросим… Но надо же ему что-то предложить в обмен, надо на торг выходить с каким-то своим товаром.

Вот товар был наземная операция в Сирии. Мало очень есть государств, у которых есть хоть какая-то более или менее серьезная армия, которые просто могут себе позволить в политическом смысле рисковать своими собственными гражданами, возить гробы и так далее. Любой политик боится этого как огня и понимает, что это то, что не прощают, и то, что на следующих выборах как-то не отмоешься от этого.

А российский политик чувствует себя совершенно спокойно. И сигналы эти туда шли, я как раз в этот момент был в Соединенных Штатах, сразу после вступления трамповской администрации в силу, приход ее к власти, когда был такой короткий медовый месяц в этих отношениях, еще как-то было непонятно, как оно повернется. Ну типа давайте, хотите — мы вам устроим, пожалуйста, вы будете летать, а мы здесь будем ходить внизу, и прекрасно получится.

По всей видимости, покупателя на это нет, и ни Трамп, ни кто другой этого не покупает. И совершенно непонятно, чего там сидеть, тогда не очень ясно, что, собственно, мы хотим там найти. Все это переходит в область каких-то переговоров о дальнейшей судьбе Асада, Россия является одной, если я правильно понимаю, из трех стран, которые продолжают говорить, что в случае урегулирования в Сирии Асад должен остаться на своем месте. Иран еще этого же требует и кто-то третий, не помню.

Ну да, может быть, надо уже и сдавать его, этого Асада, чего уже тогда, и как-то договариваться на каком-то другом уровне. А, собственно, все это воевание там не очень становится интересным. А врага надо искать. Я думаю, что враг где-то в Европе должен быть. Я думаю, что одна из европейских стран заступит на эту должность и успешно будет ее исполнять.

Фото: kremlin.ru