Кто не отпускает Путина на пенсию, как он с Трампом оказался на обочине нового миропорядка, и три условия для смены режима в России

Добрый день, дорогие друзья. Это «Политика. Прямая линия» на телеканале Дождь. Меня зовут Анна Немзер, и у нас сегодня в гостях Юлий Нисневич, профессор Высшей школы экономики, доктор политических наук. Юлий Анатольевич, здравствуйте, спасибо большое, что вы к нам пришли. Три темы у нас, как всегда, есть. Нам надо начать с того, что сегодня будет открыт штаб Владимира Путина. В какой момент, непонятно, вот буквально ждем с минуты на минуту, что называется. Некоторое количество интриг, псевдо-интриг, квази-интриг, вокруг этого уже было как-то создано, искусственным образом. Я хотела вас спросить, вот эти вот выборы Путина, они как-то, на ваш взгляд, отличаются принципиально от всех тех, предыдущих выборов Путина, с которыми нам довелось столкнуться?

Давайте договоримся о том, что мы слово «выборы» использовать не будем. Потому что это мероприятие…

Я не знаю, как этот процесс обозначить. Вот это мероприятие, которое сейчас будет происходить…

Этот процесс, это не выборы, понимаете. Выборы, это когда у вас есть, из чего выбирать, а когда у вас выбирать не из чего, это «выборами» называться не может.

Спорить я не буду. Вот это мероприятие, которое нам предстоит в 2018 году, оно в этом смысле как раз существенно от предыдущих мероприятий не отличалось, там тоже особенно не было из чего выбирать.

Это давно настроенная система.

Но вот это мероприятие отличается ли от мероприятий четырехгодичной давности?

По ощущениям. Я не могу сказать пока, что она отличается по каким-то действиям, но, по ощущениям, весь этот процесс превратился в цирк. Вот все-таки раньше такого шоу циркового не было. То есть все было понятно, были все фигуры расставлены, все было ясно, чем кончится, но настолько смешно раньше не было. Вот сегодня, грубо говоря, без смеха на это смотреть просто невозможно. Вот я не знаю, как другие, но я просто воспринимаю это как некоторое шоу развлекательное, но не очень удачное, не очень хорошо поставленное, потому что вроде как смешно, только непонятно, что на самом деле там смешного.

Вот, шоу, у меня тоже возникло ощущение. По крайней мере, раньше как-то было… Были какие-то программные статьи в «Ведомостях»…

Ну, были программные статьи, даже инспирировались массовые митинги, тоже было шоу, но это было шоу немножко другого плана. А здесь абсолютная такая чистая паблисити, ничего за этим реального вообще нет. Вот у меня такое ощущение.

Вот если такое ощущение есть, можно ли какие-то выводы сделать о нынешней фазе режима? Это сигнал чего?

Безусловно. Это сигнал того, что режим идет в систему загнивания. Он даже, мягко говоря, шоу нормально организовать не может. Все прекрасно понимают. До этого момента все-таки были, наверное, люди, которые искренне верили, что это выборы, такие люди были, их, может быть, было не так много, но они были. Я не уверен, что у кого-нибудь сохранилась вера в то, что это выборы, а не какое-то такое представление. Второе, за этим всегда стоял, можно было прослеживать, какие-то действия, то, что мы называем, политтехнологов. Сейчас ничего не видно, сейчас какая-то игра, игра веселая, непонятная. То есть понятен ее результат, но непонятно, зачем и что делается.

Вот почему в штабе должны быть сопредседатели, например? С какого вдруг это появилось, да? Или пресс-секретарь штаба, человек, который снял фильм, который все обругали, причем даже официальные власти о нем не очень хорошо отзывались, об этом фильме. Я имею в виду про Крым, да, что там недостоверная информация и так далее. Ну, и все вот в таком же духе и продолжается, уж не говоря о таком абсолютно советском шоу с самим выдвижением — пионеры, рабочие, спортсмены, ну классика советская. Это признаки того, что там конструктивной идеи вообще нет.

Вы сказали, что действительно не осталось, кажется, ни одного человека, который бы верил, но кто-то остался?

Ну, мы понимаем, что кто-то остался, но такого уже нету.

Были раньше люди вроде Суркова или Володина, которые создавали ощущение, что какая-то идеология за ними стоит, что они что-то там… Верят ли они в нее…

Они придумывали идеологию.

Да, они придумывали ее, но они в нее верили, или, во всяком случае, создавали иллюзию, что они в нее верят. Сейчас есть ощущение, что ничего такого дальше нет абсолютно, а есть…

Это, кстати, одна из проблем режима, я все время говорю, можно по-разному относиться, но если у вас есть какая-то система управления страной, то первый вопрос, который к ней всегда возникает, а куда мы идем? У вас есть проект, куда вы двигаете страну, государство, общество? Ответа нет, молчание, причем молчание всегда. А это уже признак деградации очень серьезной.

Это кризис идей еще, кроме всего прочего.

Это кризис управления. Это классический кризис управления, потому что управлять, не понимая, куда и зачем все движется, невозможно, понимаете, это кризис управления. Дело в том, что насчет идеологии, тут немножко сложнее, потому что, строго говоря, есть такая известная теория конца идеологии, она не очень корректная, но в принципе, конец конфронтационных идеологий, это понятно. Все страны, те, которые двигаются вперед, у них появились какие-то цели, они куда-то идут, ценности вместо идеологии, скажем так, появились. Не идеологии, как таковые, а именно какие-то ценностные ориентиры. У нас ничего нет. У нас все время что-то придумывается, только ничего из этого, кроме какого-то пустого разговора и пшика, ничего не получается.

Вы знаете, пустой разговор иногда, мы видели разные примеры, как хвост виляет собакой, когда из пустого разговора выстраивается какая-то крепкая, допустим, совершенно не соотносящаяся с реальностью, но какая-то крепкая конструкция идеологическая, на которую можно опереться. Сейчас вот пытались придумать этот самый образ будущего, и совсем ничего, даже на уровне… Проанонсировали, и не выдали потом ничего совсем.

В том-то и дело, понимаете, вот вы правильно сейчас сказали, правильный термин, нет «образа будущего», ни для страны, ни для государства, ни для людей, ни для кого нет образа будущего, он не создается. А я стал думать — тем, кто управляет, им не нужен образ будущего. Парадокс в том, что они живут в парадигме, при которой образ будущего им совершенно не нужен, их задача сегодня — взять и уйти. Вот их основная задача. Зачем им образ будущего? Он им не нужен, поэтому идеи нет на самом деле. Понимаете, даже придумывается образ будущего для того, чтобы консолидировать, укрепить власть и так далее. А сегодня даже вот этих потуг нету, в этом проблема.

То есть это не снизошедшая внезапно энтропия и бессилие, а это именно конкретно отсутствие идеи…

Нет, это именно разрушение системы. Идет разрушение и деградация системы, в том числе в области ценностного понимания, и в области, если хотите, идеологической, хотя еще раз говорю, идеология тут не совсем правильно, и в области качества управления, просто идет полная деградация, по всем направлениям.

Это вопрос, корректное ли это будет сравнение, но если сравнивать с какими-то действующими режимами, с чем бы это можно было бы сравнить?

Вы знаете, сейчас появилась такая группа режимов, я недавно этим как раз занимался, это так называемые «неоавторитарные режимы». Там идея заключается в том, что если мы раньше у всех режимов механизма управления было два: либо конкуренция, либо принуждение. Ну, принуждение и конкуренция в каких-то пропорциях есть везде, но что доминанта. Сейчас появилась третья компонента — это коррупция, причем политическая коррупция, в широком смысле. Вот эти режимы, которые держатся на политической коррупции плюс, естественно, принуждение, а конкуренция где-то, они как раз в этой системе и построены, то есть власть пытается удержаться, образ будущего ей не нужен, она использует для удержания политическую коррупцию. Вот то мероприятие, о котором мы с вами говорим, это и есть политическая коррупция.

Вот представьте себе, у вас орган власти, даже администрация президента, занимается выборами! Если мы в это вдумаемся, то мы поймем, что это полный маразм, ни в одной нормальной стране такого даже представить себе невозможно. Или в администрации президента, даже пускай проводятся учения, как они это называют, вызывают замгубернаторов, председателей избирательных комиссий, и их чему-то учат. Ну что это такое? Ну это же просто цирк на курьих ножках. Но это классическая политическая коррупция, когда возможный административный ресурс, в хорошем смысле, потому что для управления страной всегда должен быть административный ресурс, он используется не для того, чтобы управлять, а для того, чтобы решать частные задачи.

Помимо России? Вот вы говорили, что их много сейчас таких стало…

У нас на постсоветском пространстве практически все режимы такие. Тот же Назарбаев, кстати. Там просто немножко другая как бы консистенция, у нас, это известный спор, старый спор, у нас все-таки не авторитарный режим, не персональный, он корпоративный, персонифицированный. У Назарбаев персоналистский режим, но механизмы те же самые. В какой-то степени даже любимый мой Александр Григорьевич Лукашенко сюда относится. Есть режимы, последний из таких режимов, довольно любопытный, он немножко со своими особенностями, Иран, безусловно, вот там чистый корпоративный авторитаризм, тоже построенный на коррупции и принуждении. Таких режимов, я не помню сейчас точную цифру, но где-то порядка двадцати.

Вот интересно, вы провели это разделение, это персонифицированные…

И персоналистские, да.

Персоналистский авторитаризм или это …

И персонифицированный.

Или это корпоративистский…

Корпоративный. Я не говорил «корпоративистский», это Муссолини, это немножко другое.

Как получается, вот вы про Назарбаева сказали, тут можно провести какие-то общие антропологические…

А я всегда говорю, когда мне начинают говорить — у нас в России есть персональный режим Путина, я говорю, замечательно. Вот возьмите рядом режим Назарбаева, Лукашенко и Путина, и вы увидите сразу разницу. Сразу увидите.

Но при этом в Иране он корпоративный?

Корпоративный. Там тоже, там немножко центром корпорации является клерикальная система, в отличие от нашей, но он тоже корпоративный. Посмотрите последние события в Иране, которые связаны с тем, что там вся верхушка просто погрязла в коррупции, абсолютно так же, как во всех остальных режимах. Фактически там идет разрушение социально-экономического устройства страны, но при этом там, может быть, больше составляющая религиозная и принуждение, вот эти «Стражи исламской революции», они более жесткие, чем у нас, безусловно, но суть та же самая.

Вы знаете, во избежание каких-то недопониманий, вот корпорации, которые активные игроки вот у нас, это кто?

Это вот граждане, которые владеют собственностью в этой стране, которые владеют этой страной, это небольшая группа. Мы до конца их всех не знаем на самом деле. Вот эта попытка понять, сколько их и какие они, она довольно сложная, потому что, может быть, некоторые из этих людей, они вообще не светятся на поверхности, они внутри. Но это те, кто владеют собственностью, те, кто могут решать задачи управления страной в своих интересах. Такой, яркий пример, который, например, снаружи, тот же Сечин.

Понятно.

Понятно, что он не один. Он же не один играет. Или Миллер, который уже много лет сидит на финансовых потоках в чьих-то интересах, может быть, даже не совсем чисто в своих, ну и так далее. Так что тут… Причем часть осталась старых олигархических корпораций, они живы, часть появилась новых, они все время видоизменяются, трансформируются, одни уходят, другие приходят. Но это вот, я всегда говорю, я всегда предлагаю всем вспомнить замечательный разговор президента Путина с Якуниным, когда Якунин пришел, он пришел просить денег на РЖД. Ему денег не дали, тогда он обиделся и сказал, я уйду. На что президент говорит, ну хочешь, уходи. Вы можете себе представить в жестком авторитарном режиме вообще такой диалог? Никогда в жизни.

Все время шел такой разговор, это я от многих ваших коллег слышала, что действительно есть вот эти группировки элит и так далее…

Это не элиты. Давайте тоже не будем… Давайте договоримся, о чем мы говорим, это тоже принципиальная вещь. У элиты есть два понятия: есть так называемая меритократическая элита — это люди, которые в силу своих личных достоинств становятся, идут впереди общества, государства и так далее. Это уж точно не такая элита. А вторая, есть понятие альтиметрическая элита, то есть те люди, которые обладают властью, их называют элитой. У нас, на самом деле, даже не это, у нас классическая номенклатура. Вот у нас все, что есть, это наследие советской номенклатуры. Да, видоизмененная, я могу кучу различий назвать, но суть функционирования та же самая, что у советской номенклатуры.

Вот я хотела как раз про брежневские времена спросить, наблюдаете ли вы там…

Да-да. Я вот в свое время большую работу написал о том, что те, кто сегодня управляет Россией, — это прямые наследники советской номенклатуры. Более того, на рубеже двухтысячных годов, если я сейчас в цифрах не ошибусь, 77% людей, которые находились в высших эшелонах, в управлении государством, это были выходцы из советской номенклатуры. Пару лет назад я занимался анализом состава Совета Федерации, 40% — это выходцы из советской номенклатуры. Хотя прошло 25 лет, идет какая-то смена поколений, безусловно, но появляются уже новые порождения того же номенклатурного свойства. Это стопроцентно.

Очень интересно, как это работает, конечно. В ситуации, когда, действительно, назовем это номенклатурой, группировками этих номенклатур, все равно, очень многие ваши коллеги мне говорили, что Путин именно работает над соблюдением баланса, что он не дает возвыситься одним, провалиться другим, что этот баланс — это его рук дело.

Не совсем так.

Не согласны?

Нет, это не его рук дело. Дело в том, что они все время воюют. Но они, в общем, достаточно разумные люди, они понимают, что если их пустить полностью на свободу, то они друг друга съедят. Поэтому им нужен такой элемент контргайки, то есть тот, кто их удерживает от смертельного боя друг с другом. Вот Путин выполняет функцию вот этой контргайки, он как бы для них такой… У нас был такой, кстати, пример, все про него забыли, в точно такой же ситуации, это господин Лужков в городе Москве. Абсолютно такая же история была, это свойство так организованных систем управления. Я в свое время, по-моему, даже у вас в студии, говорил, не исключено, что Путин готов уйти, ему эта власть, уже такое ощущение, что полностью обрыдла. Но они не могут его отпустить, потому что они не могут найти ему замену в виде вот этой контргайки. Вот о чем идет речь.

У нас есть звонок из Ростовской области, от Людмилы. Здравствуйте, вы в эфире, говорите, пожалуйста.

— Юлий Анатольевич, у меня к вам вопрос. По какой причине наш президент баллотируется уже четвертый раз, ни разу не ушел в отпуск, это первое. И второе, мне очень интересно, на каком основании засекречена наша государственная статистика для людей?

Первый вопрос был, почему ни разу не ушел в отпуск?

Ну, это замечательная история.

И почему засекречена государственная статистика, второй вопрос.

Значит, смотрите, у нас по избирательному закону люди, которые выдвигаются, в принципе, должны уходить в отпуск. Но те, кто занимают государственные должности, имеют право этого не делать, если это не препятствует выполнению, то есть если избирательная кампания не препятствует выполнению их обязанностей. Это разрешено законом. У нас был замечательный случай, правда, не с Путиным, это с Медведевым было, когда он один раз, на один день ушел в отпуск, для того, чтобы поехать в Нижний Новгород, и он там проводил встречу с избирателями. То есть, если они производят избирательные действия, то они обязаны уходить в отпуск, если они избирательных действий не производят, тогда они в отпуск не обязаны уходить, так у нас написано в законодательстве, понимаете.

То есть, если вы выдвинулись, вы не обязаны тут же уйти в отпуск, нет такого обязательства, особенно для высших должностных лиц, вот откуда это. Но у нас законодательство, оно все так хорошо построено, там всегда есть правильные нормы, которыми можно так хорошо воспользоваться, что вправо, что влево, поэтому тут… Это известная история.

И государственная статистика почему засекречена?

Нет, ну она не вся… У нас в последнее время пытаются все больше и больше ее засекречивать. На самом деле, у нас есть статистика в государстве, но, как известно, есть ложь, большая ложь и статистика — это старый такой аргумент, поэтому насколько она достоверна, статистика эта, надо сомневаться, но дело все в том, что сейчас тенденция засекречивания статистики связана вот с чем — с санкциями, которые против нас применяются. Потому что если будет вскрываться, что какие-то банки вкладывают, например, деньги в оборонную промышленность, то это банки попадут под санкции очень серьезно, поэтому даже принято официально, по-моему, чуть ли не закон принят, чтобы ряд банков получили право не раскрывать свои данные, вообще, с кем они работают, как они работают, для чего они работают.

Еще один звонок у нас есть, от Евгения из Белгорода. Добрый вечер, вы в эфире, говорите, пожалуйста.

— Добрый вечер. Вот вы сказали, что власть не видит будущего, как бы деградация власти происходит. Но большая часть, абсолютное большинство населения поддерживает эту власть. И получается у нас деградация населения происходит. Как с этим быть?

Власть деградирует, вы сказали, а большинство населения эту власть поддерживает. Деградирует ли народ?

Во-первых, вот эта поддержка, она черно-белая, то есть это поддержка, которая настроена определенными пропагандистскими средствами. Свойство этой поддержки заключается в том, что если вы завтра телевизор развернете в другую сторону, поддержка тут же пропадет. Я опять привожу пример того Юрия Михайловича Лужкова, которого поддерживало больше народу, вспомните цифры. Как только его убрали, кто-нибудь вышел его защищать? Никто. Вот смысл этой поддержки.

Что касается того, что… Цифры, которые приводятся, там надо аккуратно смотреть, я вам просто приведу пример, что это просто не совсем корректные цифры, в свое время с социологами мы это обсуждали. Вот смотрите, задается вопрос: «Одобряете ли вы деятельность Владимира Владимировича Путина, президента Российской Федерации?». «За» — 80%. Следующий вопрос: «Поддерживаете ли вы Владимира Владимировича Путина?». Сразу падает на 10-15%. А есть третий вопрос: «Назовите 5-6 политиков, которым вы доверяете?». Там еще падает.

То есть здесь цифры, очень аккуратно ими надо пользоваться. Вторая проблема, в таких обществах, как наше, цифрам надо доверять, смотреть очень осторожно, потому что очень многие люди вообще правду не говорят при опросе социологов. Это известное свойство статистики в авторитарных системах, иногда даже некоторые специалисты считают, что в таких обществах вообще бессмысленно проводить социологические опросы, потому что там зарыто вот это вот… Наши профессиональные социологи говорят, что как минимум 10-15%…

Погрешность.

Да. Ну, и самое главное и самое тяжелое, это последнее. Конечно, в нашем обществе существует то, что я называю «восстание советских масс». У нас произошел эффект, который известен, в Европе это произошло в начале XX века, была такая знаменитая работа испанского социолога Хосе Ортега-И-Гассета «Восстание масс», о том, что средний человек вырвался наружу. У нас в девяностые годы наружу вырвался советский человек, он сильно не изменился, даже есть исследования Левады, которые начаты в 1989 году, и они вроде до сих пор продолжаются. Это особая специфика, это люди, у которых в голове двоемыслие, то, о чем в свое время писал Оруэлл и так далее.

С другой стороны, это люди, они настроены паттерналистски, им государство должно все сделать, при этом они государству ничего не должны. Поэтому для них свет в окошке — это вот царь и бог, который придет и все за нас решит. Есть такие люди, их довольно много, это беда российского общества, безусловно. Но самое страшное, что вот эта настроенная часть, когда она не получит того, что она хочет, она возьмется за вилы и за топоры, вот в этом и есть самая большая опасность. Это не те люди, которые будут сознательно, политическими методами, а эти просто возьмутся за топоры и за вилы и пойдут крушить все подряд.

Неприятный прогноз. Вы упомянули Ортегу-И-Гассета, и Оруэлла, и левадовский термин «двоемыслие». Есть очень широкий географический разброс, очень большой обывательский соблазн начинать сравнивать свою ситуацию с какими-то другими ситуациями, и на основе этого… Исследователи этим занимаются качественно, а у меня соблазн обывательский, на основе этого делать какие-то выводы. Вот у нас есть пример с Ираном, когда люди вышли на улицы, были массовые восстания, были, вроде бы, политические лозунги. Получилось, примерно, ничего.

Здесь я с вами не соглашусь, еще до конца там ситуация не разрешилась.

По крайней мере, этого… мгновенного не произошло.

Мгновенного не произошло, да.

И действительно, от многих людей я слышала… Есть Алексей Анатольевич Навальный, который все-таки призывает всех выходить на улицы, есть апологеты Майдана, которые говорят о том, что вот мы не ушли, и у нас все произошло. С другой стороны, только что в New Times была опубликована статья Федора Крашенинникова, который довольно подробно пишет о том, что нет, режим не падает в тот момент, когда просто очень много людей выходит на улицы, и не это есть способ с режимом бороться. И приводит разные примеры, в частности, упоминает, говорит, что все-таки нужен именно «раскол элит», он употребляет это слово.

Есть такое.

И говорит, что, например, в 1991 году все случилось, путчисты были побеждены не потому, что люди вышли защищать Белый дом, а потому что был Ельцин, который не был уличным вождем, а был, собственно говоря, при власти. И ровно в этот момент произошел этот самый раскол элит, который позволил всему состояться.

Тут я бы не стал все обобщать. Но если мы вернемся к нашей истории девяностых годов, там, на самом деле, у тех революционных событий, если мы сегодня посмотрим, это была классическая ненасильственная революция. Почему наши так и боятся сегодня? Потому что мы уже один раз ненасильственно свою революцию, свой Майдан, на самом деле, пережили. Но у этой революции было две составляющие, не одна. Тут с одной стороны, действительно, это была часть, как я ее называю, прогрессистки настроенной номенклатуры, которой просто вот эта геронтология, которая образовалась в СССР, не давала ей возможности вертикального роста, и она пыталась прорваться, безусловно. Ельцин в этом смысле был, скорее, ее отражением. Но с другой стороны, было все-таки и движение демократическое.

Понимаете, одно без другого не существует, ни чистый уличный протест, ни чистый раскол элит. Это на самом деле не совсем раскол элит, это более сложная конструкция, он не решает задачу. То есть нужно сочетание нескольких факторов, если люди не выходят на улицу, никакой раскол элит ни к чему не приведет. То есть он может привести, знаете, к чему? К государственному перевороту. И тогда просто одни заменят других, из одной как бы бочки одни заменят других, это называется государственный переворот. Вот когда люди начинают выходить на улицу, когда они видят, когда это принимает, в определенном смысле, массовые масштабы…

Я не говорю, что хотя бы в одной стране вся страна вышла на улицы, вообще такого не бывает, обычно выходят в ограниченном круге людей, это, как правило, жители городов, такая урбанистическая все-таки публика. С другой стороны, как на эти выступления реагируют, прежде всего, кстати, силовые структуры. Вот если силовые структуры не вмешиваются, будет один результат, если они начинают вмешиваться, это, как правило, кончается кровью. Вот тут есть очень разные варианты, поэтому говорить, что только раскол элит или только движение народное, я не скажу, но без активного участия людей не меняются режимы. Еще раз говорю, может произойти госпереворот, вместо Путина появится Иванов, Петров или Сидоров из той же бочки. Но от этого ничего не изменится.

Добрый день, дорогие друзья. Это «Политика. Прямая линия» на телеканале Дождь. Меня зовут Анна Немзер, и у нас сегодня в гостях Юлий Нисневич, профессор Высшей школы экономики, доктор политических наук. Юлий Анатольевич, здравствуйте, спасибо большое, что вы к нам пришли. Три темы у нас, как всегда, есть. Нам надо начать с того, что сегодня будет открыт штаб Владимира Путина. В какой момент, непонятно, вот буквально ждем с минуты на минуту, что называется. Некоторое количество интриг, псевдо-интриг, квази-интриг, вокруг этого уже было как-то создано, искусственным образом. Я хотела вас спросить, вот эти вот выборы Путина, они как-то, на ваш взгляд, отличаются принципиально от всех тех, предыдущих выборов Путина, с которыми нам довелось столкнуться?

Давайте договоримся о том, что мы слово «выборы» использовать не будем. Потому что это мероприятие…

Я не знаю, как этот процесс обозначить. Вот это мероприятие, которое сейчас будет происходить…

Этот процесс, это не выборы, понимаете. Выборы, это когда у вас есть, из чего выбирать, а когда у вас выбирать не из чего, это «выборами» называться не может.

Спорить я не буду. Вот это мероприятие, которое нам предстоит в 2018 году, оно в этом смысле как раз существенно от предыдущих мероприятий не отличалось, там тоже особенно не было из чего выбирать.

Это давно настроенная система.

Но вот это мероприятие отличается ли от мероприятий четырехгодичной давности?

По ощущениям. Я не могу сказать пока, что она отличается по каким-то действиям, но, по ощущениям, весь этот процесс превратился в цирк. Вот все-таки раньше такого шоу циркового не было. То есть все было понятно, были все фигуры расставлены, все было ясно, чем кончится, но настолько смешно раньше не было. Вот сегодня, грубо говоря, без смеха на это смотреть просто невозможно. Вот я не знаю, как другие, но я просто воспринимаю это как некоторое шоу развлекательное, но не очень удачное, не очень хорошо поставленное, потому что вроде как смешно, только непонятно, что на самом деле там смешного.

Вот, шоу, у меня тоже возникло ощущение. По крайней мере, раньше как-то было… Были какие-то программные статьи в «Ведомостях»…

Ну, были программные статьи, даже инспирировались массовые митинги, тоже было шоу, но это было шоу немножко другого плана. А здесь абсолютная такая чистая паблисити, ничего за этим реального вообще нет. Вот у меня такое ощущение.

Вот если такое ощущение есть, можно ли какие-то выводы сделать о нынешней фазе режима? Это сигнал чего?

Безусловно. Это сигнал того, что режим идет в систему загнивания. Он даже, мягко говоря, шоу нормально организовать не может. Все прекрасно понимают. До этого момента все-таки были, наверное, люди, которые искренне верили, что это выборы, такие люди были, их, может быть, было не так много, но они были. Я не уверен, что у кого-нибудь сохранилась вера в то, что это выборы, а не какое-то такое представление. Второе, за этим всегда стоял, можно было прослеживать, какие-то действия, то, что мы называем, политтехнологов. Сейчас ничего не видно, сейчас какая-то игра, игра веселая, непонятная. То есть понятен ее результат, но непонятно, зачем и что делается.