Как «Незыгарь» и другие анонимные телеграм-каналы успокаивают «тревогу» правящего класса

— У меня вопрос к вам и к ведущему. Есть такой ресурс, который называется «Незыгарь». Вот он имеет какое-то отношение к Дождю?

Рузавин: Сначала я, видимо, должен ответить. «Незыгарь» — имеется в виду телеграм-канал. На вопрос, очевидно, могу ответить я, поскольку используется фамилия бывшего главного редактора телеканала Дождь Михаила Зыгаря. Нет, к Михаилу Зыгарю никакого отношения данный телеграм не имеет.

Шульман: Вообще было бы, конечно, мило именно таким образом скрываться, наиболее очевидным. Знаете, как в рассказе Эдгара По «Потерянное письмо», когда потерянное письмо прятали ровно среди других писем. То есть назваться «Незыгарем», а на самом деле это он и есть.

Рузавин: Можно немножко развить этот вопрос. Последний месяц или полтора дискуссия по поводу этих самых анонимных телеграм-каналов, они во многом наследные принцы «Шалтай-Болтая», то есть они публикуют некую непроверенную информацию и зачастую свои точки зрения. Это и телеграм-канал Методичка, не так давно возникший, и, собственно, телеграм-канал «Незыгарь». Вот эта культура анонимных телеграм-каналов — это просто какое-то чаяние времени или это действительно какая-то планомерная работа по сливу? Вы их читаете?

Шульман: Я не заводила себе телеграм-канал, насколько я понимаю, они бывают не только анонимные, многие люди завели их вполне себе именные, ведут их от своего имени, открыто. У меня такого нет, страшно еще один заводить инструмент, который тратит твое время. Но я этого самого «Незыгаря» читаю через трансляцию в фейсбуке. Это не очень увлекательное чтение, опять же, если бы это был настоящий Зыгарь, он, наверное, повеселее бы писал, потому что это такой вязкий официозный стиль, отчасти это копипаст из открытых источников, я просто их узнаю, отчасти это какие-то действительно сливы.

Что я тут на самом деле вижу? Понятно, что это не ново. Сливы и анонимное распространение информации — они стары как римские граффити, приблизительно так же. Насколько я понимаю, журналисты, публикуя информацию, связаны рядом этических ограничений. Трудно уже в наше время опубликовать статью со словами «вот рассказал мне один чувак, просил его не называть, такую вот инфу 100%». Как-то это неловко. Поэтому действительно должны появляться какие-то такие доски объявлений, это ведь действительно как граффити, где неизвестно кто пишет на стене какую-то надпись, а дальше все приходят и смотрят, опять же, как это было в Древнем Риме. Что-то там написали и толкуют это дело по-своему. Даже группы хакеров и Викиликс, и вот эти самые «Шалтай-Болтай», они очень быстро обретают некую субъектность. Они становятся такими вот группами, у них появляются лица. И сразу они становятся уязвимыми, как, в общем, показывает нам пример Ассанжа и Сноудена, так и нашего несчастного господина Аникеева. Соответственно, анонимность действительно дает свободу и некую безопасность или, по крайней мере, иллюзию безопасности.

Я бы не рассматривала какой-то новый информационный феномен, единственное, что могу сказать, мы находимся на довольно нервном и турбулентном этапе нашего большого электорального цикла, еще эта турбулентность усиливается и экономическими условиями непростыми. Поэтому потребность в гаданиях усиливается. Ожидание каких-то неожиданных, внезапных новостей довольно сильно. В этих условиях то, что называется традиционные медиа и даже традиционные именные соцсети, как-то не в состоянии утихомирить эту тревогу, которую испытывает как правящий класс, так и говорящий класс, класс комментариатов. Все чувствуют, что чего-то такое вот, наверное, происходит или вот-вот должно произойти. Поэтому в таких условиях действительно вера анонимным источникам, потребность в каких-то загадочных источниках, которые, наверное, знают больше, чем тебе уже знакомые медиа, тебе уже знакомые журналисты, она повышается. Конечно, это разновидность общественного суеверия, но это понятная потребность.

Рузавин: Всем нравятся тайны.

Шульман: Да.