«У нас государство спектакля»: Константин Гаазе о том, как российское общество реагирует на политическое насилие

Если мы хотим говорить про эффекты, там эффектов много. Эффект номер один: даже если митинг становится не событием, все равно у него есть эффект, то, что один из наших крупнейших социологов, профессор ВШЭ Александр Фридрихович Филиппов называет эффектом контагиозности. То есть люди, которые друг друга не знали, которые считали себя приписанными к разным социальным стратам, находятся вместе в ситуации задержания, процессуальных действий, следственных действий, судебных действий, они знакомятся друг с другом, да, формируются некоторые новые дрожжи для возникновения каких-то новых сообществ.

Речь не идет про то, что возникает сообщество профессиональных революционеров, здесь речь идет о том, что появляются некоторые странные, они очень асимметрично выглядеть будут со стороны, если мы, например, попытаемся их запихнуть просто в соцдем, да, то есть сказать: «Дайте нам, кто такие». Будет выглядеть странно. Некоторое предсообщество людей, для которых протест ― это уже что-то другое, да, то есть для них это уже… Во-первых, они друг друга знают, во-вторых, у них есть какой-то общий совместный разделенный опыт. Не знаю, интересно, что из этого получается.

Второй социальный эффект ― каким образом действует на, условно, опрашиваемого в рамках выборки левадовской (1700 человек), или фомовской (3,5 тысячи человек), или других каких-то больших выборок, как действует репрезентация тех или иных видов политического насилия, собственно, на опрашиваемых. Здесь пока что-то я видел такое, но, разумеется, в том духе, что нет, не очень это гражданам заходит, не очень они от этого… Имеются в виду граждане, которые вообще более или менее вне политики находятся. Нет, им это не нравится.

Дальше следующий вопрос: как сильно им это не нравится. Но есть общество спектакля, а у нас государство спектакля. У нас государство спектакля, поэтому, вероятно, у нас толерантность к такого рода вещам какая-то другая, да, она не та, которой можно было бы ожидать от центральноевропейской или восточноевропейской страны. Но это надо на фокус-группах говорить, да, то есть для того, чтобы понять, как люди на это реагируют, им надо включать эти видео и смотреть, смотреть, как они, в какую сторону идет обсуждение, как они это обсуждают, какими словами они это обсуждают.

Я думаю, что такого рода исследования сейчас по заказу администрации президента, конечно, так или иначе должны делаться, если у них там еще вообще голова относительно…

Знаете, да.

Есть третий эффект, который связан с вот этим странным термином, парой терминов, политизация и деполитизация, да. То есть такой достаточно быстрый разгон разных форм политического насилия, причем форм политического насилия, задевающих образ жизни, потому что «Медуза» ― это образ жизни, да, «Медуза» ― это все-таки в базе, в аудитории, для которой этот сайт стал чем-то большим, чем просто СМИ, это все-таки образ жизни, соответственно.

Еще один дополнительный эффект ― это то, каким образом вот этот весь… Как тесто, его раскатывают, вот оно начинает наезжать на какие-то регионы повседневной жизни, о которых в тот момент, когда это тесто начали раскатывать, никто не думал, да, они думали о чем-то другом. Это тоже будет давать какие-то нелинейные, неклассические эффекты, отложенные во времени, не отложенные во времени. Я не знаю, в какой-то момент окажется, что у нас де-факто запрещена в России вся манга, потому что…

Кто, простите?

Манга. Потому что сидит, значит, какой-то очень преданный этому делу ваша честь в Санкт-Петербурге и это все, да, и это же уже самодеятельность. То есть это как бы не самодеятельность, а живое творчество масс. Это будет давать какие-то эффекты.

Общую картину мы не увидим, потому что в данном случае, мне кажется, нет никакой общей картины, то есть нет какого-то градуса недовольства ростом политических репрессий просто как социального факта. Это намного более подвижные аффективные состояния, да, то есть в тот момент, когда это станет социальным фактом, это будет уже немножко поздно, это будет уже видно. В смысле и им, и нам, и всем на свете.

Если развернуть вопрос и сказать, начинают ли российские граждане с точки зрения того, что мы видим через призму опросных инструментов понимать ситуацию как ситуацию, в которой они несут потери, мне кажется, да. Но для этого нужно немножко больше поисследовать, и не просто взять три опроса трех разных компаний, как-то сшить их криво и сказать: «Тревожность у них повысилась». Нет, это нужно понимать, да, нужно тогда их спросить: «Понимаете ли вы эту ситуацию как ситуацию trade-off, да, в которой одно разменивается на другое?».

Мне кажется, да, но это мнение экспертное, а не фундированное в каком-то исследовании.

Если зайти с другой стороны, вот эта предполагаемая, гипотетическая фокус-группа, на которой действительно людям показывают, как мочат на улицах дубинками, электрошокерами и так далее. И, допустим, проводит эту фокус-группу не «Левада-Центр», который, кажется, тоже я должна произнести эту нелепость, да.

Обязательно, обязательно.

Признан в России иностранным агентом. А, допустим, это происходит по заказу Кремля.

Это происходит по заказу Кремля.

Если, как вы говорите, у них что-то в голове еще осталось. Получают некоторый результат. И, допустим, этот результат состоит в том, что не нравится это людям, может быть, они не готовы, может быть, они действительно не пойдут сейчас революцией на Кремль из-за этого, но им это не нравится, не симпатично, им не хотелось бы жить в такой стране. Какие выводы из этого можно сделать? Прекращай?

Все правильно делаем, соответственно, нужно все время создавать ситуацию, в которой митингов нет, потому что со стороны, с разных сторон разными способами регулирование, повышены риски, резко подняты риски для участия в них. И тогда они говорят: «Мы всё правильно делаем». Единственное, что давайте все-таки заткнем на некоторое время те дырки, из которых, значит, летит вот этот вот новый путинизм, еда есть у тебя, величие есть, сиди и молчи, будь благодарен. Давайте вот это заткнем и немножко покажем наших чемпионов мира по шашкам, еще что-то, еще что-то.

То есть для них это некоторый технологический вопрос, куда поставить, вот как есть микшерский пульт, соответственно, куда там чего поставить. Как пульт сам работает, это другой вопрос, да. Разумеется, когда они получат такой результат, а они его неизбежно получат, они просто будут менять темники, редакционный угол некоторого количества СМИ и, может быть, не знаю, напомнят, Симоньян скажут: «Вообще-то ты изначально не должна была вещать на Россию вообще, а если уж ты вещаешь на Россию, то ты давай побольше позитива. Хватит показывать тех, иных, пятых, десятых, этого, эту и так далее, и так далее, покажи, значит, как у нас посевная идет и так далее, и так далее».

Для них это, еще раз, технологический выбор. Это не история, в которой кто-то говорит: «Слушайте, ба, да хватит их гонять! Это же наши». Нет, нет, уже все, там все политические, политико-юридические, имею в виду изменения в законе, новый указ президента о Совете безопасности конца прошлого года, имею в виду поправки в Конституцию, имею в виду изменение, добавление Совету безопасности функции по координации ― все уже сделано, да, уже все сделано. История про ту же самую «Медузу» ― это уже не история про то, что мы боремся с независимыми СМИ. Это история про то, что мы боремся с американскими шпионами.

Что очень важно понимать, за эти с января четыре месяца, да, четыре с половиной месяца произошла в связи с белорусскими событиями, не только в связи с белорусскими событиями вообще перекодировка того, как это называется и как к этому надо относиться, потому что раньше речь шла о том, что это люди, которых мы ― имею в виду Кремль ― либо недокормили, либо мы им чего-то не дали, либо им кто-то платит больше денег. А эти на улице, соответственно, просто с жиру бесятся. А сейчас это совершенно другая ситуация, в которой те, кто ходит на улицу, ― это потенциальная пехота ЦРУ и Моссада, а те, кто пишет для них новости, ― это агенты ЦРУ и Моссада, те, кто дает на это деньги, даже если это рекламодатели, ― это, разумеется, подставные лица, представляющие ЦРУ и Моссад.

То есть здесь уже мы не можем говорить о том, что кто-то там, наверху, из тех, кто официально или полуофициально принимает по этому поводу решения, продолжает смотреть на эту ситуацию как на некоторый взбрык нормы, но нормы внутри Российской Федерации, нет.

Фото: Денис Каминев / Дождь