Иранский провал: почему не удаются революции в неоавторитарных режимах

Нет «образа будущего», ни для страны, ни для государства, ни для людей, ни для кого нет образа будущего, он не создается. А я стал думать — тем, кто управляет, им не нужен образ будущего. Парадокс в том, что они живут в парадигме, при которой образ будущего им совершенно не нужен, их задача сегодня — взять и уйти. Вот их основная задача. Зачем им образ будущего? Он им не нужен, поэтому идеи нет на самом деле. Понимаете, даже придумывается образ будущего для того, чтобы консолидировать, укрепить власть и так далее. А сегодня даже вот этих потуг нету, в этом проблема.

То есть это не снизошедшая внезапно энтропия и бессилие, а это именно конкретно отсутствие идеи…

Нет, это именно разрушение системы. Идет разрушение и деградация системы, в том числе в области ценностного понимания, и в области, если хотите, идеологической, хотя еще раз говорю, идеология тут не совсем правильно, и в области качества управления, просто идет полная деградация, по всем направлениям.

Это вопрос, корректное ли это будет сравнение, но если сравнивать с какими-то действующими режимами, с чем бы это можно было бы сравнить?

Вы знаете, сейчас появилась такая группа режимов, я недавно этим как раз занимался, это так называемые «неоавторитарные режимы». Там идея заключается в том, что если мы раньше у всех режимов механизма управления было два: либо конкуренция, либо принуждение. Ну, принуждение и конкуренция в каких-то пропорциях есть везде, но что доминанта. Сейчас появилась третья компонента — это коррупция, причем политическая коррупция, в широком смысле. Вот эти режимы, которые держатся на политической коррупции плюс, естественно, принуждение, а конкуренция где-то, они как раз в этой системе и построены, то есть власть пытается удержаться, образ будущего ей не нужен, она использует для удержания политическую коррупцию. Вот то мероприятие, о котором мы с вами говорим, это и есть политическая коррупция.

Вот представьте себе, у вас орган власти, даже администрация президента, занимается выборами! Если мы в это вдумаемся, то мы поймем, что это полный маразм, ни в одной нормальной стране такого даже представить себе невозможно. Или в администрации президента, даже пускай проводятся учения, как они это называют, вызывают замгубернаторов, председателей избирательных комиссий, и их чему-то учат. Ну что это такое? Ну это же просто цирк на курьих ножках. Но это классическая политическая коррупция, когда возможный административный ресурс, в хорошем смысле, потому что для управления страной всегда должен быть административный ресурс, он используется не для того, чтобы управлять, а для того, чтобы решать частные задачи.

Помимо России? Вот вы говорили, что их много сейчас таких стало…

У нас на постсоветском пространстве практически все режимы такие. Тот же Назарбаев, кстати. Там просто немножко другая как бы консистенция, у нас, это известный спор, старый спор, у нас все-таки не авторитарный режим, не персональный, он корпоративный, персонифицированный. У Назарбаев персоналистский режим, но механизмы те же самые. В какой-то степени даже любимый мой Александр Григорьевич Лукашенко сюда относится. Есть режимы, последний из таких режимов, довольно любопытный, он немножко со своими особенностями, Иран, безусловно, вот там чистый корпоративный авторитаризм, тоже построенный на коррупции и принуждении. Таких режимов, я не помню сейчас точную цифру, но где-то порядка двадцати.

Вот интересно, вы провели это разделение, это персонифицированные…

И персоналистские, да.

Персоналистский авторитаризм или это …

И персонифицированный.

Или это корпоративистский…

Корпоративный. Я не говорил «корпоративистский», это Муссолини, это немножко другое.

Как получается, вот вы про Назарбаева сказали, тут можно провести какие-то общие антропологические…

А я всегда говорю, когда мне начинают говорить — у нас в России есть персональный режим Путина, я говорю, замечательно. Вот возьмите рядом режим Назарбаева, Лукашенко и Путина, и вы увидите сразу разницу. Сразу увидите.

Но при этом в Иране он корпоративный?

Корпоративный. Там тоже, там немножко центром корпорации является клерикальная система, в отличие от нашей, но он тоже корпоративный. Посмотрите последние события в Иране, которые связаны с тем, что там вся верхушка просто погрязла в коррупции, абсолютно так же, как во всех остальных режимах. Фактически там идет разрушение социально-экономического устройства страны, но при этом там, может быть, больше составляющая религиозная и принуждение, вот эти «Стражи исламской революции», они более жесткие, чем у нас, безусловно, но суть та же самая.

Вы знаете, во избежание каких-то недопониманий, вот корпорации, которые активные игроки вот у нас, это кто?

Это вот граждане, которые владеют собственностью в этой стране, которые владеют этой страной, это небольшая группа. Мы до конца их всех не знаем на самом деле. Вот эта попытка понять, сколько их и какие они, она довольно сложная, потому что, может быть, некоторые из этих людей, они вообще не светятся на поверхности, они внутри. Но это те, кто владеют собственностью, те, кто могут решать задачи управления страной в своих интересах. Такой, яркий пример, который, например, снаружи, тот же Сечин.

Понятно.

Понятно, что он не один. Он же не один играет. Или Миллер, который уже много лет сидит на финансовых потоках в чьих-то интересах, может быть, даже не совсем чисто в своих, ну и так далее. Так что тут… Причем часть осталась старых олигархических корпораций, они живы, часть появилась новых, они все время видоизменяются, трансформируются, одни уходят, другие приходят. Но это вот, я всегда говорю, я всегда предлагаю всем вспомнить замечательный разговор президента Путина с Якуниным, когда Якунин пришел, он пришел просить денег на РЖД. Ему денег не дали, тогда он обиделся и сказал, я уйду. На что президент говорит, ну хочешь, уходи. Вы можете себе представить в жестком авторитарном режиме вообще такой диалог? Никогда в жизни.

Фото: Francois Lenoir / Reuters