Если говорить о тех людях, которые готовы как-то сопротивляться, раздражаться, которых сейчас новости начала этой недели должны были довольно сильно потрясти, я имею в виду, что было какое-то ощущение, что в течение все-таки трех последних месяцев все основные новости были связаны с коронавирусом, вся остальная какая-то политическая поляна была в некотором затишье.
И просто за короткий срок дело «Седьмой студии», прокурор запрашивает шесть лет для Кирилла Серебренникова, четыре года для других фигурантов. Выносятся приговоры участникам дела «Сети», задерживают Петра Верзилова в безобразной совершенно форме, со взломом, черт знает с чем. Новое дело против Алексея Навального. Все это вот так скопом, все абсолютно говорят: «Все, мы проснулись, мы вернулись, мы вышли из карантина, все, оно началось заново».
Конечно, есть даже вопрос не почему так, а почему сейчас. И на что, собственно говоря, расчет, потому что очень трудно здесь заподозрить какое-то совпадение, уж слишком много всего и слишком это все сконцентрировано ровно перед этим самым голосованием. И вот опять-таки хочется спросить про дальновидность. Я от очень многих людей слышала, что да, там дело против Навального не в первый раз, да, дело «Сети», но если сейчас будет какой-то реальный срок Серебренникову, огромное количество людей будет рассержено так, как Путину трудно себе представить, хочется сказать. Почему все-таки именно сейчас и почему в таком виде?
Я думаю, что одна из причин скорее техническая: открылись суды после пандемии, застоявшиеся судьи, застоявшиеся обвинители наконец получили возможность поработать живьем с живыми персонажами, а не заочно или в течение паузы в колл-чате. Получается так что да, действительно, много чего сконцентрировалось, еще к вашему списку можно добавить государственных изменников.
Конечно, да.
Человек из ЦНИИМаш, да, государственная измена у нас ― это все-таки тоже такая фирменная статья режима Путина и режима ФСБ. Сюда же Светлану Прокопьеву можно добавить, тоже абсолютно позорный процесс со всех точек зрения с нарушениями самого понимания сути того, что такое экстремизм и что такое право и так далее, и тому подобное. На самом деле все процессы эти позорные, но они абсолютно выражают сущность того режима, который к этому времени сформировался.
И кроме того, если задаваться вопросом, каким станет режим Путина после пандемии, после обнуления, он будет выглядеть так. Он будет гораздо более жестоким, то есть эта жестокость нарастала постепенно, шаг за шагом, но это движение не имеет задней передачи, заднего хода, это каток, который едет только вперед. Я помню, какая была эйфория у демократической интеллигенции после первого освобождения Юрия Дмитриева, мне тогда казалось, что демократическая интеллигенция рано радуется, этот каток не останавливается, он вернется. Он вернется и поправит недоделанное, так оно и случилось.
Второй пункт повестки ― это большая идеологизация этого властного дискурса, больше исторической политики, больше мифов, больше давления на людей, живущих здесь, которых начинают считать не то что изгоями, а врагами нации, подкормленными всякими там иностранцами, борьба с внутренними и внешними врагами будет усиливаться. Мы еще не раз услышим какие-нибудь исторические мифы, не только в исполнении Путина. Все это будет эксплуатироваться с удвоенной энергией. Репетиция была с пактом Молотова ― Риббентропа, а здесь репетиция того, что будет, ― это последние дни в судах.
Вот так это будет выглядеть и так они там наверху будут компенсировать отсутствие экономической эффективности, тем более в период, когда промышленное производство, ВВП, доходы граждан, что самое главное, ― все рухнуло неординарным образом, отчасти по их вине, отчасти по вине пандемии, что не улучшает положение ни наше, ни Кремля, который может тридцать раз сам себе рассказывать, как это делает Путин, что у нас с экономикой все хорошо, если у нас с экономикой все очень плохо, мы очень долго будем выбираться из вот этого постпандемического состояния.
Андрей Владимирович, если рассуждать совсем цинично и опять-таки политтехнологически, каких-то там изменников родины, каких-то шпионов ― в это дело можно не вдаваться, действительно, может, это только и хорошо, что их сажают. Ну, на Навального завели очередное дело, это не в первый раз. Действительно, фигуранты дела «Сети» ― они какие-то террористы или что-то, нет дыма без огня.
Но вот есть действительно Серебренников и есть кейс Ивана Голунова, когда общество продемонстрировало, как в случае такой вот кристальной, вопиющей несправедливости, когда в середине оказывается вот такая фигура человека, находящегося, в общем, вне политики, совершенно не имеющего никаких своих политических интересов, как общество в этот момент проявляет способность к некоторой консолидации.
Ровно перед этим самым голосованием, перед которым вообще-то хорошо бы, чтобы все прошло чинно и мирно, действительно, прокурор называет вот такую цифру, я боюсь думать, что будет во время оглашения приговора, у меня есть надежда, у меня есть очень мрачные предчувствия. Но опять-таки мне очень трудно себе представить, что в ситуации телефонного права никто не звонит и не говорит: «Давайте попридержим эту историю, проголосуют, а потом уже будем выносить приговор Серебренникову, потом с этим будем разбираться».
Это вообще-то некоторая бомба замедленного, не замедленного, бомба какого-то действия, которая закладывается ровно перед голосованием. Зачем это нужно?
Я думаю, они там наверху не связывают одно с другим. Голосование ― это для… Я думаю, что можно назвать это не нашим термином, а их термином. Для плебса. Это, собственно, электоральный планктон, который должен обеспечить Путину продолжение банкета, с одной стороны, с другой стороны, это самое большинство должно продемонстрировать меньшинствам, что они такие меньшинства, что они ничего не значат и что если они хотят дальше жить нормально, они должны присоединиться к большинству, причем присоединяться активно, чтобы не иметь никаких проблем с этим самым режимом.
Что касается в целом дела Серебренникова, конечно, оно может стать тоже фирменным и знаковым делом постпандемической эпохи обнуления, потому что в данном случае, потеряв уже в пандемию класс предпринимателей, Путин сейчас потеряет придворную в большей или меньшей степени… Интеллигенцией я бы не стал это называть, но придворный класс из мира искусств, скажем так. Мастера культуры, которые всегда на вопрос «С кем вы?» отвечали, как правило, «Да», потому что за ними коллективы, потому что им нужно государственное финансирование, потому что они должны нормально спокойно существовать. Существовать можно нормально и спокойно в области культуры, в основном имея нормальные отношения с властью.
Конечно, они будут продолжать, они не устроят революцию. Но Путин их тоже потеряет. Люди эти и так привыкли жить с раздвоенным сознанием, одно они говорят дома, а в своем поведении внешнем они почти всегда поддерживают власть. Они и продолжат ее поддерживать из страха, но вот эта вторая часть их двойного сознания будет абсолютно антипутинская, абсолютно антирежимная. Это будет еще одна категория граждан, которая будет ждать развала этого режима, как это было в Советском Союзе, когда многие группы, не выступая открыто, люди, которые молчали, которые были членами партии, посещали партийные собрания, профсоюзные, они с огромной радостью дождались того момента, когда все это начало осыпаться, и они очень весело и бодро, в общем, поддержали такую революцию антикоммунистическую тогда. Сейчас зреет ровно такое же из-за недовольства в этих слоях.
Вы знаете, если говорить, действительно, не стратегически, а тактически, допустим, Кремль не боится этой ситуации известного советского двоемыслия, допустим, это его не пугает. Допустим, он прекрасно понимает, что да, конечно, никакое театральное сообщество и никакие театральные зрители не сорвут голосование и вообще голосовать будут совсем другие люди.
Но, например, стихийный выход людей на улицы, которые выходят, действительно, как год назад вокруг дела Ивана Голунова, непредсказуемо. И присоединяются к этому, за Ивана Голунова выходили далеко не только журналисты, мы это видели. Эта идея, что человек вне политики, так себя позиционировавший, во всяком случае, вдруг оказывается абсолютно невинной жертвой, находит отклик в сердцах самых разных людей.
И вот накануне этого голосования нужно ли это как-то бередить, эту хрупкую территорию? Притом что мы знаем, что даже какие-то небольшие митинги, небольшие сборища, да господи, одиночный пикет в защиту Ильи Азара, вызывают некоторый страх, судя по той реакции, которая на все эти протесты следует. Зачем рисковать?
Вероятно, не видят в этом серьезных рисков для своей социальной базы, которая прикормлена и которая считается управляемой в большей или меньшей степени, хотя и внутри нее, я думаю, из-за вот этого принуждения бесконечного к чему-то, из-за скромных бюджетных зарплат внутри этой страты тоже зреет раздражение по отношению к тем, кто принуждает поступать так, а не иначе.
Конечно, само голосование раскалывает общество, конечно, такого рода судебные процессы тоже раскалывают общество, потому что интеллигентская среда ― это тоже часть общества, и очень большая, иногда даже совпадающая с гражданским, то есть активным обществом, в чем, собственно, и опасность для режима, которую он, наверно, не очень сильно осознает.
Сеет конфликтность, генерирует раскол в обществе Кремль, совершая тем самым ошибку. И вообще говоря, исключить протестов уличных сейчас… Я бы не стал исключать такого развития событий в связи с делом Серебренникова, если там будет действительно не соразмерный ничему приговор, равно как и если будет не соразмерный реальной поддержке Путина результат во время голосования за обнуление. Дадут они 80% «за», 70% явки, да, это будут очевидно фиктивные цифры. Это тоже может вызвать дикое раздражение, тоже люди могут оказаться на улицах. Поэтому им нужно эти цифры регулировать очень аккуратно, не завышать их, их важно не занизить, но и не завысить, показать какие-то псевдореалистические цифры.
То же самое и с цифрами в приговорах уголовных судов, тоже нужно с этим аккуратно действовать, но тут у нас очень жесткая сейчас пошла сталинистская такая линия, когда даются абсолютно сталинского масштаба сроки, в деле того же «Нового величия» те сроки, которые получили уже молодые люди, выше тех сроков, которые получали аналогичного рода организации в советское время, это проверял ООН по советским приговорам 60–70-х годов, столько не давали, это к товарищу Сталину, не к товарищу Брежневу и товарищу Хрущеву.
Фото: пресс-служба Кремля
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.