Подобное «похищенное Рождество» представляется чем-то беспрецедентным, поскольку на памяти ныне живущих поколений люди не оказывались в ситуации, когда важные атрибуты новогодних праздников — от религиозных служб до обычных светских встреч и застолий, поездок к родным или каникулярных путешествий — оказываются под прямым запретом, либо общественно осуждаются. И все же такое было. Чуть больше 100 лет назад жители многих стран также вынуждены были встречать Рождество и Новый год на фоне вспышки смертельно опасной болезни, охватившей почти весь мир. На рубеже 1918 и 1919 года мир переживал пандемию «испанского гриппа», который в России традиционно принято называть «испанкой».

«Испанку» принято сравнивать с нынешней пандемией из-за ее относительной временной близости, хотя по абсолютному числу жертв она сильно опережает коронавирус. Жертвами «испанского гриппа» за время нескольких волн пандемии с 1918 по 1920 год, по общепринятым оценкам, стало 50 миллионов человек. Таким образом, в результате болезни умер каждый сороковой житель планеты. Согласно последним данным, в результате коронавируса в мире скончалось 1,84 миллиона жителей. Впрочем, уже понятно, что по тяжести заболевания и по числу смертельных случаев на 1000 заразившихся коронавирус несравним с обычными сезонными вспышками простудных заболеваний — это новая и серьезная болезнь. Однако есть важные обстоятельства, которые заставляют современников гораздо больше переживать как из-за самой болезни, так и из-за мер изоляции, принимаемых властями. При всех былых жалобах и беспокойствах мы шагнули в пандемию 2020 года из более-менее благополучного мира, жители которого — по крайней мере, в большинстве развитых стран — почти не сталкивались с войнами, пользовались бытовыми и потребительскими свободами и рассчитывали на то, что какие-то базовые правила мира (в которым людям, возможно, не везде позволяется говорить свободно, но точно разрешается ходить в кафе, собираться с друзьями и ездить в разные точки планеты) уже гарантированы и отменять их никто не заинтересован.

Совсем иная ситуация была в Европе в 1918 году. Когда началась пандемия «испанки», там шли последние драматические сражения Первой мировой войны, которая снабдила, по меньшей мере, жителей европейских стран совсем другой оптикой для оценки того, как хрупки все гарантии привычной кому-то мирной жизни, и заставила совершенно иначе относиться к любым бедствиям и смертям. США в 1917 году также вступили в войну, и хотя территория Америки не могла быть затронута боевыми действиями, осознание, что американские солдаты сражаются за океаном, а нация должна поддерживать их своими коллективными усилиями дома, также помещало эпидемию в несколько иной контекст.

Две волны

Во время первой волны эпидемии, начавшейся весной 1918 года, воюющие страны практически не принимали мер санитарной борьбы с эпидемией и старались не выпускать каких-то предписаний о запрете больших собраний и не вводить каких-то иных невоенных ограничений в тылу, чтобы не вызывать дополнительной паники. К тому же, начальная вспышка заболевания начала сама собой гаснуть к исходу лета 1918 года, что, возможно, убедило власти в их правоте.

Осенняя — более сильная и смертельная — волна началась в октябре, когда война катилась к неизбежной победе союзников. К этому времени опасность заболевания осознавалась властями, но и здесь во многих случаях решено было не вводить каких-то строгих ограничений. В частности, в Великобритании сэр Артур Нюсхолм, возглавлявший медицинскую службу страны, выпустил рекомендацию, как ограничить распространение эпидемии. В ней описывались возможные меры: закрытие кинотеатров и школ и предупреждения о нежелательности большого скопления людей. Но следовать им или нет, должны были решать местные власти, которые вводили ограничения избирательно. В Лондоне в разных районах принимали разные решения по поводу закрытия школ и публичных заведений. Где-то детей распускали по домам, однако никто не следил за тем, как именно они будут проводить неожиданные каникулы — фактически большинство школьников отправлялось играть на улицы и во дворы, продолжая разносить эпидемию. 

Крайне строгий санитарный режим с закрытием школ, кинотеатров и театров был принят в Манчестере. Из-за этого рост заболеваний там был несколько сглажен по сравнению с другими частями страны.

Строгие санитарные меры вводились и в некоторых американских городах. Так, власти Сиэтла в октябре закрыли все кафе, рестораны, театры, кинозалы и танцевальные площадки, а также ограничили церковные службы. Население обязали носить маски в магазинах и трамваях, а также ввели штрафы за нарушение правил. Такие же строгие запреты ввели в Сан-Франциско. Некоторых, снимавших маски во время поездки на пароме через залив, привлекали к суду. Однако в подавляющем большинстве случаев судьи не выносили штрафы и ограничивались предупреждениями.

«Я думаю, большие города стали довольно скучны с тех пор, как началась эпидемия», — предполагал в своем письме от 21 октября 1918 года из военного лагеря, служивший там солдат армии США Баглер. В его лагере карантин как раз закончился, однако, судя по всему, он не думал, что за его воротами сейчас кипит веселая жизнь. 

Церкви закрыты, салуны работают

Впрочем, строгими власти были далеко не везде. Например, санитарный врач Нью-Йорка Роял Коупленд посчитал нерациональными тотальные запреты, введя разные часы работы магазинов и увеселительных заведений для распределения потоков посетителей и закрывая лишь те кинозалы и театры, где было невозможно обеспечить нормальную вентиляцию помещений. Вместе с налаженной системой раннего выявления больных это позволило городу относительно легко справиться пандемией по сравнению с сильно пострадавшими от «испанки» другими городами Восточного побережья — такими, как Бостон и Филадельфия. В громадном городе, где тогда проживало около 5,6 миллиона человек, в результате эпидемии скончалось около 33 000 жителей. Показатель смертности составил 4,5 на 1000 человек. В соседнем Бостоне он оказался 6,5, а в Филадельфии — 7,3.

Стоит заметить, что многие городские власти в США, принимая решения об ограничении работы тех или иных учреждений и публичных заведений, наименее охотно закрывали салуны (то есть традиционные американские бары, которые иногда были оборудованы сценой для музыкальных представлений). В Милуоки, штат Висконсин, это привело к парадоксальной ситуации, когда салуны продолжали работать в дни, когда церквям города было предписано закрыться (это вызвало протесты местного духовенства и части прихожан). В частности, местная католическая газета Catholic Citizen писала, что приравнивать церкви к театрам недопустимо и что «закрытие церквей для богослужений — деятельное вероотступничество». Справедливости ради стоит отметить, что салуны могли продолжить работать в Милуоки при соблюдении строгих правил: в них была запрещена музыка, а сидячие места были ликвидированы. Церкви вместе с театрами (а также танцевальными площадками и школами) были закрыты в Новом Орлеане, а салуны, рестораны, бильярдные и кафе-мороженые, наоборот, продолжили работать. 

Пока города и страны переживали эпидемию, в мире произошло событие, фактическое значение и эмоциональная сила которого для современников перевешивала любые опасности или пессимистические ожидания, связанные с «испанкой», — 11 ноября 1918 года недалеко от французского города Компьень было заключено перемирие между союзниками и германским командованием. Первая мировая война закончилась.

Да, и вспышка пандемии в ноябре в Европе и США уже проходила свой пик. Сан-Фрациско и Сиэтл объявили о снятии режима изоляции и среди прочего — об отмене правила обязательного ношения масок. Как написала местная газета в Сиэтле, в день отмены ограничений «публика выбросила свои маски в печку...и устремилась в город на первом трамвае». Уже к полудню в день снятия локдауна большинство кинотеатров объявили, что на все предстоящие сеансы остались только стоячие места. В Сан-Франциско об отмене масочного режима было объявлено в полдень 21 ноября специальным звуковым сигналом, после которого многие прохожие демонстративно выкинули маски под ноги на улицу. «Тротуары и дождевые стоки были усыпаны наследием мучительных месяцев», — писала местная Chronicle.

В этих условиях думать о каких-то строгих карантинных мерах на Рождество было практически немыслимо. Хотя в Америке иногда и раздавались призывы оставаться дома и отменить традиционные рождественские поездки к родственникам (как звучат они сейчас), мало кто последовал этому призыву. Кое-где, впрочем, ограничения, связанные с эпидемией сохранялись. Солдат Харди, служивший на военной базе Дуглас в Аризоне 21 декабря 1918 года жаловался, что из-за закрытия базы на карантин не может отправить домой подарки на Рождество и вынужден ограничиться лишь открыткой с рисунком. 

В Европе, где солдаты начали возвращаться домой к своим семьям, вводить хоть сколько-то строгие ограничения на празднование Рождества и Нового года также было сложно представить. И все-таки некоторые ограничения все равно вводились. Например, в Великобритании решено было продлить рождественские каникулы в школах (сроки продления были разными в разных местностях). При этом в некоторых городах, где показатели заболеваемости среди детей были особенно высоки, власти решили регулировать и досуг школьников. Например, в городе Бернли в Ланкашире всех юношей и девушек до 16 лет было решено не пускать в театр и кино на время школьных каникул. 

Россию также не обошел стороной испанский грипп — считается, что его жертвами стало около миллиона человек. Однако в послереволюционной России тех лет не было возможности особо выделить «испанку» среди других бедствий и опасностей, которые приходилось переживать жителям страны. Сепаратный мир в Бресте, заключенный большевиками в марте 1918 года, вывел Россию из Первой мировой войны, но в стране разгоралась Гражданская война, означавшая, что ждать от Нового года каких-то особых надежд бессмысленно. Большевики еще не запрещали празднование Рождества, а также не вводили какие-либо особые запреты на собрания (если они не были связаны с политикой). 

«В Москве много больных гриппом, почему-то называемым испанским; больны Л.И., князь, Викентьев и др.; температура доходит до 40°. Рассказывают, что союзниками до тех пор не будут приняты мирные условия Германии, пока она не прекратит поддержку большевизма; правда ли — не знаю. Погода солнечная, свежая», — такую запись оставил в своем дневнике в сентябре 1918 года сотрудник Исторического музея Алексей Орешников. По поводу Рождества 6 января 1919 года он высказался просто: «Год тому назад, в канун Рождества, описывая еду, назвал ее скромной, для нынешнего же года такая еда была бы роскошью…». И после сообщал о необходимости навестить знакомого, который «очень изменился от истощения».