Фото: Андрей Никеричев / Агентство «Москва» Ваша честь, уважаемые собравшиеся. Это действительно резонансное дело, и резонанс обостряет все. Если артист популярный, он должен отвечать популярно — по полной, в два раза больше, чем обычный человек. То есть, если я неправ, я дважды неправ. Я вел себя, по-моему, нормально — может, раза три не сдержался. Но, оказывается, все это время я вел себя негативно. Я никогда не испытывал негатива к потерпевшим и не буду. У них огромное горе и мне их очень жалко, я соболезную и переживаю за них. А вот к адвокатам потерпевших у меня совершенно другое отношение. Все говорят, что этот процесс — цирк и шоу. Но давайте разберемся, кто этот цирк и шоу устроил? Сергей Захаров умер рано утром 9 числа. Уже днем 9 числа его родственники были на телешоу вместе с адвокатом потерпевших Добровинским, который вызвался их бесплатно защищать. [Обращаясь к Добровинскому] Если вы считаете нормальным приезжать на самокате в суд — это, наверное, не шоу, хотя мне кажется, что шоу. Я понимаю вас, вы учились у замечательных педагогов — Сергея Аполлинариевича Герасимова — вы для шоу сделаете все. Не знаю, почему вы [во ВГИКе] не доучились. Думаю, вас выгнали не из-за профнепригодности — потому что вы отлично играете адвоката, прекрасно играете самокатчика. Я думаю, вас выгнали за аморалку какую-нибудь. Потому что то, что вы делаете — аморально. Привести сюда эту даму, адвоката Бутырину. Я изредка ее видел в таких местах, куда адвокату, по-моему, позорно ходить. Я действительно сразу сказал, что не буду отмазываться, и именно поэтому я здесь — если бы я отмазывался, если бы я пользовался телефонным правом, которое работает у нас в стране, этого суда не было бы. Я поэтому пошел в суд — хотел решить все честно и разъяснить все для себя. И тут я, оказывается, не прав — надо было отмазываться. А если бы отмазывался — тоже был бы не прав. Я не признал вину, точнее... Мне изо всех телевизоров говорили: «Ты убийца», поэтому я записал какие-то слова потерпевшим. Опять сказали, что это я не им записал, что я играю — очень сложная профессия актера. Потом я не признал вину, потому что я действительно ничего не помню. Мне говорили, что нужно выпить столько же, сколько я выпил тогда, чтобы вспомнить. Но я все это время не пью, хоть некоторые журналисты и пишут, что я здесь был выпившим — но это остается на их совести. Я пошел в суд и не стал отмазываться — и в этом я не прав. Я не признал вину — и в этом я не прав. Я просто хотел услышать, доказательства увидеть — и в этом я тоже не прав, надо было признавать без доказательств. Я разговаривал с Эльманом [Пашаевым], я действительно спрашивал: «Десятку дадут?» Он не верил, а я понял, что это совершенно лишний экспириенс с этим судом. В смысле, разбираться — значит, я снова не прав. По поводу пленки, которую представила свидетельница Набокина (Светлана Набокина — свидетельница, которая заявляла, что сняла на видео, что происходило после аварии. Она утверждала, что на нем видно, как Ефремова выводят из машины после ДТП — прим. Дождя), — может, не она представила, а какая-то ее знакомая, она так говорила, будто по бумажке. Я спросил у [свидетеля] Бабикова, какой у него рост. Он мне ответил — 178. У меня рост 170. На этой пленке, где как бы я, он выше этого Бабикова на голову. Так что там нужна была, конечно, экспертиза. Почему я не высказывал соболезнования потерпевшим в суде? Мне бы сказали, что я играю на зрителя. Потому что что бы я ни сделал, я не прав, я в тупике. Вообще поразительная логика — с одной стороны вы все хотите, чтобы меня жестко наказали, а с другой говорите, что адвокат своей защитой меня жестко наказал. Чего вы хотите-то, того или другого? Или все сразу? В общем, я понимаю, что неправ во всем. Ваша честь, я признаю вину, я искренне раскаиваюсь в том, что сделал — если это сделал я. Если это все сделал я, то я не знаю, что делать дальше. Я хочу сказать, что алкоголь — это дикое зло, и надо знать меру всегда, потому что не знаешь меры — попадешь на 11 лет на нары. Я искренне раскаиваюсь и глубоко соболезную семье Захаровых, прошу у них прощения и хочу прочитать стихотворение, которое написал на девять дней со дня смерти Сергея Захарова. Памяти Сергея Захарова Сергей, мы не были знакомы. Наше знакомство стало ужасным. Я был в состоянии алкогольной комы, А ты погиб совершенно напрасно. Если, Сергей, я смогу пережить твою смерть, Все, что будет потом — только во имя твое. Я буду молиться, если смогу дотерпеть До того времени, когда мы станем вдвоем. Там, где никто не сдает и никто не злится — На том свете нет таких понятий. Там у всех, как у тебя, светлые лица. Меня туда не возьмут, там нет никаких демократий. Сергей, я не прошу у тебя снисхождения, Я омерзительный, пьяный, ужасный нечеловек. Ты, к сожалению, не слышишь моего к тебе обращения, Мне, к сожалению, не удастся вернуть тебя в этот век. Господи, дай мне немного сил, а Сергею рая. Вот бы поговорить с ним, увидеть его, помолчать. Я же дошел до ручки, как в жизни дошел до края, Есть на кого поставить Каинову печать. Вообще, ваша честь, я очень люблю людей. Я очень люблю своих детей, жену. Я никогда не пользовался своей безнаказанностью, как вы знаете. Да, выпивал, но как простые люди выпивают. А был бы простой человек — не было бы 11 лет, было бы семь. Но 11 лет — что ж, очень кровожадно, конечно. Потому что, я боюсь, не доживу до освобождения. То есть, это смертный приговор. А при смертном приговоре предоставляется последнее желание. И, конечно, прошу вас, ваша честь, вынести справедливый приговор. Большое спасибо.
