Почему «Тихий Дон» написал все-таки Шолохов, и что общего у романа с «Доктором Живаго», «Лолитой» и «Унесенными ветром»

Смешно.

Это два романа о том, как южная сельскохозяйственная консервативная цивилизация в гражданской войне проигрывает цивилизации более молодой, более прогрессивной, более прагматичной и технократичной. Русский рабовладельческий Юг, он, конечно, не был рабовладельческим, потому что на Дону не было рабовладения, но это, собственно, единственная разница, русский, скажем так, консервативный Юг проигрывает русскому Северу, и в результате уникальная, сложившаяся там очень консервативная военная, достаточно небольшая, компактная цивилизация исчезает на наших глазах. Но как Маргарет Митчелл показала изнутри всю гнилость, всю заплесневелость этого Юга консервативного, так, к сожалению, Шолохов показал абсолютно наглядно и катастрофическое гниение на Дону, потому что если бы даже не революция, все бы это и само собой пришло бы к очень серьезному кризису. Потому что большинство традиций, правил, родственных отношений уже прогнили к этому моменту, уже утратили подлинное содержание, оказалось достаточно ничтожного толчка, революции в Петербурге, в Петрограде, чтобы весь Дон покатился кубарем, чтобы рухнуло все.

И естественно, если мы посмотрим на плакаты, скажем, экранизации «Тихого Дона» работы Герасимова, и сравним их с плакатами, на которых Ретт Батлер обнимает Скарлетт О’Хара, мы увидим абсолютно точную копию.

Я сейчас пытаюсь восстановить в памяти.

Но это так и есть, Ретт Батлер очень похож на Мелехова в исполнении Глебова, и Элина Быстрицкая очень похожа на Скарлетт в исполнении этой, как ее, Ли.

А кто играл Скарлетт О’Хара?

Ну, Скарлетт О’Хара играла Вивьен Ли.

Я понимаю, да, Вивьен Ли.

Копия абсолютная. И мало того, что похожи позы на плакатах, похож мрачный вот этот закат и огненный колорит, да и строго говоря, похожа сама тональность романов. Два романа хоронят две цивилизации, которые из-за архаики своей проиграли прогрессу, как это ни ужасно.

Неожиданное для меня сравнение.

Сравнение абсолютно прямое, потому что это два очень непрофессиональных романа. Но непрофессиональных, и именно поэтому великих. Если бы профессионал писал «Тихий Дон», это была бы книга значительно более монолитная, композиционно более стройная, «Тихий Дон» же построен на очень простом принципе, который только и мог прийти в голову литературному новичку, человеку, который не отягощен никакими специальными знаниями. Метания героя между любовницей и женой проецируются на его метания между «красными» и «белыми», а он действительно мечется все время, ни у тех, ни у других не находя правды. И в результате вот эта простая проекция, условно говоря, любовной драмы на политическую, приводит к очень простой мысли, что на самом деле революция началась не тогда, когда кончилось терпение у «низов», а тогда, когда мужняя жена Аксинья Астахова стала бегать к соседу Гришке Мелехову. Эта мысль, которую попытался Никита Михалков транспонировать, растянуть на свой «Солнечный удар», там вот революция произошла от того, что мужняя жена отдалась военному случайно. Вот такое, трещат скрепы, грубо говоря. Но задолго до Никиты Михалкова, прости господи, эта мысль ведь была отражена в «Тихом Доне», потому что революция, война, крах прежнего мира, крах устоев начался именно с того, что у Григория Мелехова начался роман с Аксиньей.

Роман этот естественным образом вписывается в русскую «фаустиану» ХХ века, это такая фаустовская традиция, потому что герой как раз крепкий профессионал, профессионал и в войне, и в пахоте, такой действительно русский Гамлет или русский Фауст, который губит женщину, пошедшую за ним, освобождает ее и губит. Очень важную роль в структуре этого романа играет, конечно, инцест, потому что инцест присутствует и в «Докторе Живаго», где Комаровский растлевает Лару…

Да, вы об этом рассказывали.

Он присутствует и в «Тихом Доне», где Аксинью в том же возрасте, ей пятнадцать, растлил родной отец, тут же убитый сыновьями, чтобы этот позор никуда не пошел. Вот эта метафора растления, она, конечно, довольно наглядная, это речь идет о власти, которая вместо того, чтобы пестовать, чтобы родительски охранять этот народ, она его растлевает. Аксинья, конечно, образ России, потому что война, гибель ребенка, о мертвом ребенке и о бегстве с любовником, дочь Григория и Аксиньи умирает в младенчестве, Танька, это довольно наглядный символ России, которая пошла за соблазнившим ее учением и погибла, освободившись. Да, она освободилась, конечно, но она погибла, как гибнет Лара, за пределами романа, как гибнет Лолита, кстати, в романе, написанном на тот же самый сюжет. И ведь именно Набоков первым сопоставил «Доктора Живаго» и «Тихий Дон», он сказал, что сейчас читают в моем отечестве целомудренном, тихих донцов на картонных подставках да мистического доктора с чаровницей. Конечно, он не зря их сопоставил, и не зря его роман находится с ними в одном ряду, потому что «Лолита» роман о том же самом, о растлении ребенка и о рождении мертвого ребенка. Хочет Набоков или нет, а пишет он о русской революции.

Конечно, «Тихий Дон» книга чрезвычайно неровная, при бесспорных своих достоинствах, но главное в ней, это мучительная и трагическая история любви двух далеко не белоснежных героев. Надо сказать, что Аксинья действительно наделена, как и Россия, как и Лара, она наделена фантастической женской привлекательностью и определенной неразборчивостью. И действительно, Аксинья ввязывается в романы и с собственным помещиком, понятное дело, она вообще не абсолютно верна ни мужу, ни Григорию. Это такой вот образ, о котором в «Докторе Живаго» точнее всего сказано, что она умеет навести порядок в доме, но никогда не может навести порядка в собственной судьбе. Лара и Аксинья, жгучая брюнетка и золотистая блондинка сливочная, вот эти два образа России удивительно роковых, фатальных, в чем-то безвкусных, в чем-то безответственных, но неотразимо притягательных.

Мечущаяся женщина.

Мечущаяся женщина, да, которой вот нравится-то ей заветный, суженый, но она изменяет ему на каждом шагу, потому что ей иначе не выжить просто. И бегство Лары с Комаровским в конце неизбежно, потому что в результате революции Россия достается поэту на три месяца, а потом опять попадает в руки пошляков. А роман Григория и Аксиньи, как метафора революции и гражданской войны, он действительно проходит через всю эту книгу, и он становится как раз символом вот этого давно осуществившегося соблазна. Россия пошла за своим соблазном, и он ее погубил, гибель Аксиньи совершенно закономерна.

Что касается судьбы Григория, тут все сложнее. Он до майской амнистии приходит домой, потому что последнее, что у него осталось, это семья, и здесь Шолохов угадал невероятно точно, что последним оставшимся нравственным тормозом у человека, у которого ничего не осталось, никаких ценностей, остались родовые связи. Вот сын там, это все, что осталось у него в этом сияющем под холодным солнцем мире, вот это черное солнце, которое взошло, холодное солнце новой жизни, актуальными остались только самые архаические, самые древние связи, родовые.

Скрепа, семья.

Да-да. Но разговоры о том, что Шолохов не сам писал роман, мне представляются смешными уже потому, что три ключевых текста Шолохова заканчиваются одинаково — старый солдат держит на руках ребенка. Он от этой картины, от этого наваждения не мог никуда уйти, так заканчивается «Шибалково семя», лучший из «Донских рассказов», рассказ, на мой взгляд, потрясающей силы. Так заканчивается «Тихий Дон», и так заканчивается «Судьба человека». Вот главный образ русского ХХ века это старый солдат, который держит на руках ребенка. Женщина убита, в «Шибалковом семени» он сам ее убил, от случайной пули она гибнет в «Тихом Доне», вся семья героя гибнет в «Семье человека», женщин убили, они не выдержали. И вот этот старый солдат, потрепанный, всю жизнь уже безусловно растративший в борьбе, в войне, держит на руках этого несчастного мальчика, это и есть самый символический кадр русского кино за всю его историю, Бондарчук в «Судьбе человека».

Да, кстати, самый.

И этот же самый символический кадр во всем творчестве Шолохова. Я абсолютно уверен, что если бы он дописал «Они сражались за Родину», а он дописать ее не мог, потому что вошел в противоречие с доктриной, но если бы он ее дописал, она заканчивалась бы точно так же. Потому что для Шолохова это автопортрет, это в общем его лирический герой.

О чем, конечно, невозможно не сказать, да, действительно есть в романе абсолютно провальные куски. Но провальность их самая, она работает тоже на идею, потому что она показывает, как идеология, как суконная большевистская фраза врывалась в живую русскую жизнь, калечила и уродовала саму ее ткань, потому что вот эта изуродованная ткань романа, в котором то воинские реляции, то большевистские донесения, то идеологические куски, написанные абсолютно с позиции тогдашнего ортодокса, они очень входят в противоречие с лучшими страницами, где речь идет о метаниях Григория, где речь идет о Коршунове, где речь идет о Кошевом, где рассказывается судьба его младшей сестры или его старшего брата. Это вот, ну Петро самый очаровательный герой, которого свои же и убили.

Отдельно, конечно, вопрос, каким образом такая книга могла быть напечатана при советской власти, потому что эта книга, конечно, во многом разоблачительная по отношению к казачеству, но и по отношению к советской власти, особенно в третьем томе, где идет Вешенское восстание, она, прямо скажем, не комплиментарна. Один мой школьник замечательно это объяснил, он сказал: «Сталину такая книга была необходима, потому что она показывает, как только с этой бочки снимают обручи, как только в этой стране начинается хоть какая-то свобода, в ней идет жуткая ползучая братоубийственная война». Только железная диктатура, царская ли, большевистская, не важно, чья, в остальное время они все «мочат» братьев, сестер, жен, тотальный распад.

Только вот железные крепы удержат эту бочку, потому что об этом роман и говорит, и как ни странно, общий пафос книги в конце концов большевистский. Там целая делегация ездила к Шолохову, и Алексей Толстой, в частности, ездили его уговаривать, чтобы Григорий пришел к большевикам. Он был у большевиков, не задалось. И Шолохов наотрез отказался. Как правильно говорит Александр Мелихов, специально в честь Мелехова взявший себе псевдоним, вообще-то он Мейлахс, математик, Александр Мелихов пишет замечательно, что конечно, только свое можно защищать с такой отчаянностью, как Шолохов защищал «Тихий Дон». Ведь у него столько времени не печатали третий том, у него столько времени точно было ощущение, что ему не дадут напечатать четвертый. Он над последним томом работал семь лет, а первые два написал за три, именно потому, что все русские эпопеи увязали. Обратите внимание, что все русские эпосы о революции начинались стремительно, начиная с «Жизни Клима Самгина», а концовки у них не было, автор не знал, чем закончить, потому что закончить приходом всех, как положено, к большевикам, мешала ему совесть. Понимаете, ведь и Толстой писал «Хождение по мукам» восемнадцать лет, первые два тома он написал стремительно, а над третьим он мучился, оттягивая это как угодно. И в результате все равно написал чудовищный фальшак, потому что финал, когда они слушают там, все герои, ГОЭЛРО, ну совершенно очевидно же, что конец полный тупик, и для Рощина, и для Телегина, и для Кати с Дашей, ну ничего у них не было, нет, он их привел Ленина слушать.

Конечно, катастрофа «Тихого Дона», катастрофа его репутации, она заключается в том, что книга, столь неровно написанная и столь при этом сильная, не могла быть якобы создана человеком без фундаментального образования и фундаментального знания. Но по книге очень видно, что когда он пишет то, что знает, например, пейзажи или, например, когда он описывает агонию, смертей он видел много, он очень точен. А когда он начинает описывать, скажем, офицерские разговоры, идут какие-то дурацкие штампы, шаблоны, он этого не слышал, он этого не знает. Он абсолютно точен там, где идет любовная стихия. Вот совершенно точно сказал Астафьев, мне сказал, «Почему я верю, что Шолохов написал «Тихий Дон», так написать любовные сцены мог человек, у которого «стоит» до звона».

О господи боже мой. Молодость, горячая кровь.

Это писал молодой человек, безусловно. Кстати, эта великолепная незрелость художественная, она играет на руку «Тихому Дону», потому что читать совершенную книгу о русской революции нельзя, русская революция была явлением разнородным, корявым и шершавым. И то, что такой несовершенный, и при этом великий роман о ней написан, делает «Тихий Дон» главным памятником происходящему.

Мне сейчас в голову пришло, ваш этот школьник, гениальное совершенно про железные обручи.

Точно определил, да.

Я вспомнила, Дон Румата, перед тем, как пойти рубить всех, он же на голове носил обруч с веб-камерой.

Чтобы была трансляция, да.

Так он перед тем, как пойти рубить этих всех товарищей, он снял обруч, то есть братоубийственная, условно, война, то есть снимаешь обруч и взрываешься.

Да-да, совершенно верно, обруч снимается с бочки. Но так как бы этот обруч вообще удерживал Румату от поступков.

Да, то есть он его держал, он должен был быть ровным и непредвзятым.

Да, до какого-то момента. И не случайно самый умный герой библии носит имя Иосиф Обручник.

Кстати, да.

Это муж Марии, который сумел героически… Обруч бочке нужен, понимаете, потому что без этого, к сожалению, ну русская бочка точно начинает взрываться.

Дима, так что же делать-то нам сейчас? У нас есть вот обруч.

Ну, многие благословляют обруч. Обратите внимание, почему Шолохов был всегда любимцем русских консерваторов, и почему они всегда так настаивали на его авторстве. Именно потому, что в конечном итоге его роман это апология сильной власти, только не царской, которая сгнила, а большевистской, которая вот совсем железный кулак. Я боюсь, что «Тихий Дон» это картина страшной смуты, которая разворачивается здесь тогда, когда Россия пытается быть свободной. Ведь и Аксинья, попытавшись быть свободной, попытавшись уйти от жуткого своего мужа, она умерла, это ее гибель. И вот Астахов Степан, который на самом деле никакой не муж, конечно, какой он ей муж, он не любил ее никогда, на самом деле Степан Астахов это и есть та русская власть, от которой не надо бы уходить. Нелюбимая, плохая, но уйдешь, помрешь. Вот об этом, как ни странно, я думаю, против воли Шолохова, свидетельствует роман. А то, что Шолохов, в отличие от Толстого, не снабдил роман авторскими отступлениями, интеллекта ему не хватало или боялся он проговориться, так получилось даже лучше, потому что каждый трактует эту книгу как хочет. И только Петр мне кажется, абсолютно правильно увидел в ней не хвалу казачеству, а приговор казачеству.

А еще вопрос, я прочитала, что Жан-Поль Сартр в 1964 году отказался от Нобелевской премии и выразил сожаление, что Шолохову Нобелевскую премию до сих пор не дали.

После чего ее дали Шолохову.

И действительно, в следующем году он ее получил. А что такое Жан-Поль Сартр Шолохову?

Шолохов сказал, что он не будет кланяться шведскому королю, потому что казаки никому не кланяются.

Я читала про это. Потом он сказал, что он все-таки ему поклонился, но король был такой огромный, что никто не заметил, а Шолохов очень был маленький.

Да. Мне кажется, что если бы Шолохов отказался от Нобелевской премии, это было бы красивее.

Советская власть же очень как бы очень ратовала за то, чтобы он ее получил.

Советская власть постоянно дезавуировала Нобелевскую премию, и когда ее получил Пастернак, она была объявлена премией наших врагов и так далее. Но тем не менее, советская власть ужасно ликовала почему-то, когда дали Шолохову. Вот с точки зрения Шолохова, это прекрасный был бы жест, не взять Нобелевскую премию, сказать, Сартр не взял и я не возьму.

И я не возьму, так не доставайся же ты никому.

Казакам не нужна Нобелевская премия, прекрасный был бы ход. Но он взял, и как ни странно, этим гордился. И это лишний раз доказывает, что Нобелевская премия — хорошая премия.

Спасибо, Дима.

Увидимся через неделю.

Я же вас как бы спрашивала, возьмете или не возьмете, вы сказали — возьму.

Дурак не возьмет, что же. А Сартр в общем, между нами говоря, был не очень хороший писатель, так что правильно.

Сделаем про него лекцию?

Сделаем.

Спасибо большое, что смотрели нас. Это было пространство Only People. Увидимся на Дожде.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.