«Полицейский показал главврачу записку с веществом. Тот не удивился». Врач Навального Анастасия Васильева — о «лечении» в Омске, «Новичке» и шансах на полное выздоровление

Нет, я сейчас говорю не о чувствах Киры, а о том, что делали врачи на разных этапах мероприятия. Потому что сейчас, совершенно естественно, это довольно эмоциональная история, лидер российской оппозиции, тут много политики, много личных ощущений. Что происходило в самолете, как ему оказали помощь врачи в самолете? Говорили про капельницу, потом опровергли. Какие симптомы увидели врачи самолета, кто первым заподозрил отравление?

Дело в том, что наверное, лучше действительно обсуждать это с Кирой, конечно. Насколько я понимаю, там в самолете тоже помогала фельдшер. У него были симптомы, характерные для отравления, собственно даже я знаю, что фельдшер «скорой помощи» как раз и спросил, что это, отравление. И конечно, разумеется, фельдшер «скорой помощи», то, что они отвезли Алексея в токсикологическое отделение, это прежде всего, говорит о том, что это, разумеется, никакое это не нарушение обмена веществ, тогда бы, наверное, повезли в кардиологическую реанимацию или в нейрореанимацию, в какую-то другую. Они заподозрили, скорее всего, отравление определенным веществом уже, наверное, на этапе «скорой», я так думаю.

Вы говорили о том в одном из интервью, что если бы вам показали этого пациента, его суженные зрачки и какие-то характерные симптомы, которые выявились позднее, вы бы сразу поняли, что нужно говорить об отравлении. Собственно, вы услышали от кого-то из врачей вот этот весь набор, то есть его от нас просто скрыли?

Разумеется, конечно. Во-первых, симптомы отравления фосфорорганическими веществами, они известны каждому врачу. Каждый врач на третьем-четвертом курсе, в разных вузах, проходит курс военной медицины, в котором четко совершенно дан симптомокомплекс отравления зарином, зоманом и прочими фосфорорганическими соединениями. И этот симптомокомплекс, его очень сложно спутать с чем-то другим, то есть это ряд симптомов, которые просто выливаются в определенную клиническую картину, и как раз эти симптомы были у Алексея. И разумеется, когда один из врачей, уже в самом конце, это озвучил, первая мысль, которая мне пришла в голову, конечно, это отравление фосфорорганическими соединениями. Собственно, мы такие вопросы сразу и задали, мгновенно, и я очень сомневаюсь, что врачи, которые видели его в самом начале, они не смогли распознать вот это отравление, потому что эта триада симптомов, она вполне очевидна, конечно же, это миоз, это судорожный синдром, это гипергидроз. И судя по всему, он был, эти все три симптома были, это симптоматика была. И наверняка, я думаю, что и фельдшеры скорой, я надеюсь, что они поняли, и также в реанимации в токсикологической.

Врач Теплых, который участвовал в консилиуме, который приехал из Москвы в Омск, говорил о том, что лечащий врач Навального, кто-то, видимо, из вас двоих, участвовал в консилиуме, вообще как бы присутствовал. Речь идет об Ашихмине, что он как бы был все время включен в работу группы…

Нет, никто не был.

Что он все время был в контакте с врачами. То есть это неверно?

Это абсолютная ложь. Дело в том, что я присутствовала все эти два дня. Я видела Бориса Теплых, мы с ним, условно говоря, я с ним не здоровалась. Мы со всеми там здоровались, все время там была очень сложная такая нервная обстановка, все кто-то ходили туда-сюда, мы даже не знали, я даже не знала, что он это врач. Со мной никто не здоровался, со мной никто не разговаривал, и меня никуда не пускали, как бы мы этого ни просили. И я совершенно точно знаю, что Ярослав так же не был, потому что Ярослав мой очень хороший друг, и мы всегда на связи. Мы с ним все эти два дня были очень-очень на плотной связи, советовались, совещались, что делать, и никого из нас не пускали на консилиумы, никаких симптомов не было озвучено вообще. Более того, когда я спрашивала некоторые симптомы, например, про реакцию зрачков на свет, это был, естественно, один из первых моих вопросов, мой вопрос звучал следующим образом: «Реакция зрачков на свет есть, она живая?». Живая реакция зрачков на свет значит, что зрачок довольно быстро, скоро, живо реагирует на световую стимуляцию. Мне было сказано: «Да, реакция живая». Но согласитесь, не надо быть врачом, чтобы понимать, что если человек в коме, реакция зрачков на свет живой быть не может. Поэтому вот эта очевидная ложь, она, естественно, сразу меня насторожила, и я не очень понимала, что происходит, потому что такого просто быть не может.

Скажите, а вы поняли вообще, зачем больница или силовики, которые курировали этот процесс, передали анализы Алексея Навального, как мы помним, изданию Baza, из которого врачи могли просто смотреть на то, что с ним происходит, какие показатели ацетона, шкалы Глазго, просто были разные-разные формулировки на эту тему. Что они хотели этим сказать?

Вы знаете, во-первых, это, конечно, просто нарушение всех норм этики врачебной. Конечно, есть же врачебная тайна, и это просто категорически запрещено, это, знаете, как просыпаешься и узнаешь свой диагноз из прессы… То же самое на самом деле было в прошлом году, абсолютно то же самое, когда отравили Алексея в спецприемнике, была точно такая же ситуация, когда «Интерфакс» опубликовал данные о том, что в биологических жидкостях не найдено яда, зато найдено что-то еще. И здесь абсолютно то же самое, я не знаю, зачем это было сделано, вероятно… Во-первых, мы не можем подтвердить, а это те ли самые выписки и те ли самые анализы реально, которые были.

Врачи на самом деле говорили о том, что там есть какие-то нестыковки, там со зрачками вообще все в порядке, исходя из этих…

Слушайте, очень сложно сейчас сказать, что да, это действительно те эпикризы выписные, этапные эпикризы, которые были, потому что мы на самом деле просили конечно же и медицинскую документацию. И Юлия Навальная с Олегом, они писали заявление специальное главному врачу, на имя главного врача, с просьбой предоставить медицинскую документацию.

Никто этого не сделал?

Никто этого не сделал. И разумеется, когда вот такая стена ставится, видно, что что-то скрывают, понятно, что вот эти анализы, которые опубликовали, они заранее могут быть ложными, мы это прекрасно понимаем.

Да и сами они были неполными, там не было какого-то количества нужных процедур.

Очевидно, что была цель, наверное, что-то опубликовать для какой-то картины для всех остальных.

Я поэтому и спрашиваю, как вам кажется, с какой целью люди это делали?

С целью что-то скрыть и дать какую-то ложную картину. Собственно, все, что там происходило, абсолютно все, оно все какая-то огромная такая несостыковка между фактами, между их ответами, между тем, как они вообще вели себя вот именно вот эти вот два дня. Кто такие они, это прежде всего те люди, которые транслировали диагнозы, то есть это главный врач и замглавного врача, и люди какие-то странные, которые входили и выходили вечно из кабинета. Это все было какая-то, знаете, как в кино, то есть ничего непонятно. Естественно, вот эти все вбросы, которые, видимо, пытались сделать по указу сверху, у меня такое ощущение, они просто меня поражали своей неправдоподобностью. Потому что, как можно, любой врач, который услышит те вещи, которые говорил руководитель этого учреждения, он поймет, что это сказано с целью сокрытия каких-то фактов медицинских, и мы прекрасно это поняли, конечно.

Как вы вообще оцениваете действия омских врачей? Там, как я понимаю, у нас было три категории: были доблестные реаниматологи, которые вроде как спасали жизнь Алексею, были токсикологи, которые, очевидно, чего-то недоговаривали и их подозревали в связях со спецслужбами, была администрация, которая вообще произносила текст скорее политический, по мнению команды Алексея Навального. Как вы, как врач, оцениваете работу людей в Омске?

Конечно же надо поблагодарить омских врачей, тех реаниматологов и весь медперсонал реанимации, которые, вероятно, и спасли Алексея, на том оборудовании, явно не современном, которое было в этой больнице. Мы на самом деле, конечно, посмотрели это оборудование, это, конечно, просто слезы, действительно. Им нужно, конечно, сказать огромное спасибо, они явно сделали все, что они могли. Это те люди, которые стояли, собственно, у его койки, и выполняли все возможные реанимационные мероприятия. Понимаете, вот говорить, обвинять их в чем-то, это, конечно, абсолютно неправильно, это абсолютно какая-то неблагодарность, им надо просто сказать огромное спасибо и низкий им поклон за это. Но они не участвовали в этой во всей политической какой-то сказке. Понятное дело, что слова и вообще поведение главного врача и замглавного врача, они были просто четко совершенно по указке сверху сделаны, мы это понимаем. Поэтому в целом действия можно описать следующими словами: первое, это спасибо тем простым врачам, которые Алексея спасли, и знаете, такое в общем-то с моей стороны это глубокое презрение к тем административным должностям, в частности это Александру Мураховскому, который, смотря нам в глаза, врал. Это, понимаете, это люди, которые фактически являются соучастниками этого преступления. И то, что они переступили свой профессиональный долг и за какие-то, может быть, угрозы, не знаю, может быть, это награды какие-то были, они совершили вот этот во действие, не знаю для чего и для кого.

Вы о каком действии говорите? О невыпуске?

Нет, я сейчас говорю про ложь, про вот это вот вранье просто совершенно очевидное…

Про гипогликемическую кому.

Слушайте, это просто позор, понимаете, очевидный позор всей нашей российской вообще медицины. И конечно, вот для меня такие врачи, просто они не врачи, понимаете. Главный врачебный долг это спасти пациента и выяснить, а почему, собственно, с ним такое случилось, выяснить эту причину и соответствовать высокому званию врача. Это самое главное.

А вот скажите, опять же, это говорил Теплых и другие, что версия про отравление проверялась. Но токсикологи сказали, проверив Алексея на холинэстеразу, что реаниматологи должны довольствоваться другими версиями, потому что тут ничего такого нет, то есть они проверили и как бы отмели эту версию. Вот общение с токсикологами повлияло на протокол лечения Алексея Навального или нет?

Я не могу вам ответить на этот вопрос, потому что я с токсикологами не общалась. Я просто могу допустить тот факт, я не знаю, но у меня почему-то есть очень большие сомнения по поводу омского оборудования, его качества и проведенных анализов, я имею в виду на холинэстеразу. Потому что, понимаете, немцы, они не могут врать, я им абсолютно доверяю, если они нашли то самое вещество, ингибитор холинэстеразы, значит, она должна быть повышена в крови. Очевидно, для этого должно быть специфическое оборудование. Поэтому, понимаете, сейчас рассуждать о том, что они там что-то нашли или не нашли, вообще очень сложно, потому что очень много факторов: и оборудование, и непонятное состояние самих, непонятно вообще и оборудование, и реактивы, которых, вполне возможно, вообще не было. И многие исследования, которые были сделаны, тоже вот мне не очень понятно, как они были сделаны, потому что мы их не видели. Поэтому говорить о том, отвечать вообще на ваш вопрос очень сложно, при том, что данные очень разнятся, и четкого понимания нет вообще, поэтому что там… Я разговаривала только с одним доктором, один доктор, который рассказал, собственно, о симптомах, и который, видно было, действительно, что он вряд ли понимает, что происходит. Это доктор, который приехал из Москвы, и который, собственно, рассказал все эти симптомы, из-за слов которых я поняла, что это такое. И собственно, дальше мы стали задавать вопросы замглавного врача, но…

Вот «Медуза» написала о том, что какая-то часть симптомов отравления была видна сразу, а какая-то была не явной и немножко сбивала докторов.

Как они могут это узнать, понимаете? Это же, возвращаясь назад, наверное, не каждый день врачи сталкиваются с таким отравлением тяжелым, правда? И разумеется, может быть, это нам с вами, мы сейчас сидим, и легко вот мне рассуждать, а вот я сложила это и поняла. А те врачи, которые стояли у его постели, и гадали, не понимали, что делать, я так понимаю, я знаю даже, что те трое докторов, которые прибыли из Москвы, они помогали омским врачам, и они довольно хорошо им помогли в плане подготовки, в плане именно лечения, диагностических каких-то возможностей, потому что один из прибывших врачей был электрофизиолог, она должна была понять, провести электрофизиологические исследования и понять, какого уровня поражение головного мозга, было оно или не было. Поэтому они там все, очевидно, что старались помочь, может быть, что-то знали, но им явно было сказано диагноз «отравление» отметать и ни в коем случае не говорить.

И вообще лишнего не говорить. Скажите, вот этот кусок, который связан с не отправлением Навального наружу, в Германию. Вот когда стало известно, вот те сутки, что семья хочет увезти Навального в Германию, а клиника говорит о том, что пациент нетранспортабелен, все наблюдатели разбились на два лагеря. Как бы люди доброй воли и сторонники Навального говорили, что ужас-ужас, как же они не выпускают, тюремные надзиратели не выпускают Навального в Германию. Была какая-то часть врачей, возможно, они связаны с государством, а может быть, нет, которая говорила, что нет, бывают нетранспортабельные пациенты, и не стоит уж так обвинять омских врачей в подлоге. Вы на чьей стороне?

Тут, понимаете, не надо быть на чьей-то стороне. Там были немецкие врачи, которые приехали и сказали: «Он транспортабелен, мы готовы его забрать». Все. Дело в том, что решение о транспортировке принимают…

Принимает семья в данном случае.

Нет, я сейчас не про семью говорю. Ответственность за транспортировку берут те люди, которые забирают, не те, которые отдают, а именно те врачи, которые осуществляют эту перевозку. Если немцы пришли, его посмотрели и сказали: «Мы берем на себя ответственность, мы его забираем», значит, ответственность на них лежит и они его забирают. Возможно, наши врачи не доверяли немцам, но понимаете, ведь то, что там происходило, как Юлию физически не пускали поговорить с этими немецкими врачами, которые приехали дать «добро» на транспортировку. Понимаете, я не знаю, видели вы это видео…

Да.

Кира и Иван пытались просто эту машину задержать, с немецкими врачами, чтобы Юля могла поговорить. А зачем они это делали, вот объясните, почему они не дали поговорить ни Юлии, никому.

Вы сами об этом говорили, что, собственно, немецкие врачи не должны были ничего говорить, потому что это парамедики, которые транспортировали Навального…

Нет, ну что значит парамедики, я об этом не говорила.

Наверное, я неверно поняла.

Дело в том, что они принимали решение о транспортировке.

Вы имеете в виду, транспортабелен он или нет? Они не уточняли его диагноз.

Конечно. Понимаете, естественно, наверное, Юля имела право с ними поговорить, чтобы понять, транспортабелен, имеет ли какую-то угрозу вот эта транспортировка для жизни.

Моя мысль не в том заключалась, что Юля не имеет права говорить, а что они нам ничего не сообщили, немецкие врачи, что они не вступили в контакт.

Они не обязаны ничего сообщать, они не должны были вступать в контакт. Дело не в этом, а в том, что они обязаны были принять какое-то решение, это за ними должна была быть эта ответственность. Но как это все происходило, это какой-то блокбастер. Это вообще, это какая-то, понимаете, пещерная страна, когда вот так вот силовики закрывают своим телом врачей, не давая им поговорить с родственниками, ну это вообще. Ну какая Германия, Рошаль сказал, давайте устроим консилиум, понимаете, какой уровень культуры должен быть, вспоминая все вот это. Это невозможно. И более того, многие упускают тот факт очень серьезный, что мы, будучи в кабинете врача, мы видели, слышали как женщина из транспортной полиции пришла к главному врачу, показала ему на телефоне вещество, которое они обнаружили в смывах с губ и подбородка, показала вот с такими вот глазами, что посмотрите, какое вещество, это может быть, поможет пациенту. И главный врач абсолютно со спокойным лицом, посмотрев вот так на этот телефон, сказал: «А что вы мне тут показываете? Это просто неофициальная информация». И сейчас, возвращаясь туда, я прекрасно понимаю, что он знал, что это за вещество, потому что он спокойно абсолютно отреагировал. Любой человек, увидевший это вещество, а мы теперь понимаем, что это было, он, конечно бы, наверное, проявил бы какую-то эмоцию. А транспортная полиция просто молодец, вот я считаю, что женщина пришла и об этом сказала.

Два самых больших таких подробных роуд-муви про то, что случилось с Навальным по дороге в аэропорт и дальше, написал проект «Проект». Может быть, вы читали, что они писали, вот сегодня появилась новая серия этого жуткого сериала, и журналисты пришли к выводу, при помощи экспертов, что речь идет об отравлении в отеле. И схема, если я правильно поняла, вырисовывается такая, что врач в самолете или в «скорой» предположил, сказав команде, то есть Кире Ярмыш, например, что речь идет об отравлении, та немедленно передала сигнал в город, где осталась команда, и ребята быстро опечатали бутылку и передали ее, чтобы забрали как бы все вещи из отеля, чтобы передать все это дело в Германию, чтобы можно было как бы найти следы. Вы вообще слышали что-то об этой версии? Вообще вы немножко слышали о том, что происходило на каких этапах пути, к чему склоняются эксперты? И к чему склоняетесь вы, когда могло произойти это отравление, в отеле, по дороге, когда?

Я здесь не могу ничего комментировать, я врач, могу комментировать медицинские вопросы, вопросы расследовательской деятельности, где, когда и что, они в общем меня не касаются. Я единственно, что могу сказать, что разумеется, пути попадания яда, они могли быть абсолютно любые, и таких ядов, вы сами слышали и видели, я тоже об этом почитала, их огромное количество. И наверное, все было спланировано так, чтобы Алексей попал в самолет, чтобы он успел туда попасть, и самолет успел взлететь.

Ну и сесть, очевидно. Сесть потом…

Тут сложно какие-то делать на самом деле предположения четкие точные.

Я разговариваю с вами, то становлюсь адвокатом дьявола и задаю вам вопросы, которые задает обратная сторона, не знаю, российский МИД или омские токсикологи, а то рассказываю…

Так и должно быть. Понимаете, мне сложно это на самом деле комментировать, потому что я, во-первых, не токсиколог, я могу комментировать медицинские вопросы, но…

Тут на самом деле с медициной тоже связано, потому что, если вы помните, первое интервью одного из разработчиков «Новичка», его смущала клиника. Он говорил, помните, да, Углев, он говорил о том, что ему не очень понятна история про кому, то есть как бы «Новичок» не приводит к моментальной коме.

У него и не было моментальной комы.

Да-да, но он не понимал, что происходит.

Понятно. На самом деле все симптомы, то есть вы откроете учебник токсикологии, отравление фосфорорганическими веществами, вот все вот эти три этапа, они все были, абсолютно точно. Ну все это знают, и те люди, которые видели даже эти видео из самолета, это все четко прямо совершенно по учебнику. Тут на самом деле, не знаю, Углев вот говорил, мне кажется, он как-то лукавил, что ли, слушайте, ну как можно…

В каком смысле лукавил?

Он говорил, ну как можно сразу впасть в кому, я так поняла.

Нет, он сказал конкретную вещь, он просто выступает за конкретную версию, что отравление произошло за несколько часов до нахождения Навального в самолете. Тогда он мог впасть в кому позже, а не сразу, вот что сказал Углев.

Слушайте, все вот эти вот, насколько я прочитала, все эти яды, они имеют очень разный период полного выведения и действия, там же все очень сильно зависит от дозировки. И потом, Алексей довольно здоровый человек, не довольно, а вообще здоровый человек, он здоровый сильный человек, у него здоровый организм абсолютно. Понимаете, надо было все настолько четко рассчитать, чтобы он успел дойти до самолета, и самолет должен был взлететь, поэтому наверное, тут можно очень много домыслов разных придумывать, но факт один — что все было четко совершенно продумано и рассчитано. И все в общем-то запланированное вышло у этих людей.

Мы с вами уже имели разговор по поводу воздействия на Алексея Навального. Он на ваших глазах пережил уже два…

Три.

Да, вот теперь третья. Сначала оба раза это было связано с глазами, вы как офтальмолог ему в этом смысле помогали. Как вообще, я даже не знаю, как это спросить, честно говоря, по-человечески… Как это все повлияло на его состояние здоровья? Мы считали, что первые два раза все-таки, к счастью, оставили его здоровым человеком. То есть у него очень была повреждена роговица, но ее удалось починить, второе, очевидно, тоже отравление, но в меньшей дозировке, до сих пор непонятно, что произошло, мы же не знаем. Тоже вроде как никак не повлияло остро, по вашим словам, на состояние его здоровья. А вот эта вся комплексная картина, как вам кажется, он теперь какой человек? Понятно, что у нас нет абсолютно здоровых людей, но все-таки.

Я просто уверена на 99%, что у него все будет хорошо со здоровьем. Потому что все вот эти яды и все вот эти токсические воздействия, они, конечно, какой-то след могут оставить, разумеется, но учитывая вообще силу его здоровья и его физически здоровый организм, они все равно все элиминируются рано или поздно. Какое-то воздействие, конечно, может быть, в каких-то отдаленных, хотела сказать, результатах, как научный работник, через какое-то время что-то может быть. Но тем не менее, судя по тому, что я видела, Алексей вообще, у него регенеративные способности огромные. Не знаю, может, это связано с его силой внутренней, с его верой в свое здоровье, но все вот эти два раза, которые я наблюдала, он очень быстро восстанавливался и никаких абсолютно последствий для здоровья не было. В этом случае я тоже уверена на самом деле, даже вот уверена, что с ним будет все хорошо, этот яд полностью будет элиминирован из организма, все органы и системы придут в норму. Потому что, понимаете, это же не хроническое какое-то заболевание, это действительно воздействие какое-то на какой-то период времени. Вот как только оно есть в организме, этот яд есть, вот он действует.

Просто я помню, был какой-то момент, когда немецкие врачи, по крайней мере, согласно сообщениям прессы, обратились к кейсу Гебрева, болгарского бизнесмена, и у него состояние здоровья несколько раз менялось, он был сначала в тяжелом состоянии, госпитализирован, потом вернулся к жизни, и был госпитализирован вновь. Поэтому я спрашиваю, насколько серьезно…

Вы знаете, во-первых, мы не знаем, по поводу чего он был госпитализирован вновь. Может, у него были какие-то хронические заболевания. У Алексея их нет. Поэтому гадать сейчас на кофейной гуще сложно, я просто знаю, насколько Алексей сильный человек физически, здоровый физически, поэтому сравнивать его…

Никаких входящих у него тут нет. Я задам последний вопрос, у нас совсем стремительно истекает время. Юля Навальная очень темпераментно и в общем остроумно ответила доктору Рошалю, что у нее нет повода доверять ему политически, и в этом смысле с чего бы ей вдруг доверять ему и медицински, если все так складывается. Ну и мы все следим за перебранкой России и Германии в данном случае на высшем уровне, когда МИД требует бумаг от немецкой стороны. Мы живем в России, и заинтересованы в расследовании внутри страны. Не то чтобы у нас есть вера, что оно когда-нибудь случится, но чего бы вы, как доктор, потребовали бы от российской стороны для проведения этого расследования? Кроме того, что нам показали видео с камер видеонаблюдения, например, в отеле и дальше. Что нам должны показать, нам, обществу?

Нам прежде всего должны показать, по крайней мере, для понимания, так скажем, не нам всем, хотя бы врачам, которые находятся с другой стороны…

Врачебному сообществу.

Врачебному сообществу. Мы должна понимать и посмотреть дневники наблюдения, этапные эпикризы, мы должны понять всю этапность вообще всех действий: кто что увидел, какие действия были предприняты.

То, что я пыталась у вас уточнить, да.

Собственно, я-то это не знаю, но вот что было сделано, честно только, что было сделано на «скорой», что было сделано в реанимации. Может быть, какие были версии, конечно, если бы мы это увидели, мы бы поверили, поняли бы реальную какую-то картину. Что здесь важно, во-первых, я допускаю, вы сами понимаете, какая у нас российская действительность в медицине, и наверное, это еще скрывают не только потому, что не хотят говорить про отравление, а потому, что не хотят показывать уровень оказания медицинской помощи в нашей стране. Это действительно иногда, может быть, ужасно, у нас в стране не хватает примитивных реактивов для биохимических анализов крови. Поэтому я, как врач, конечно, прежде всего хочу увидеть реальную клиническую картину с реальными анализами, и реально хочу поговорить с теми врачами или медицинскими работниками, которые оказывали ему помощь, тогда мы что-то можем сопоставить. Но здесь, еще раз, уровень медицины, конечно, очень сильно разнится, и я боюсь, что наши медики, может быть, даже и хотели бы много что узнать и понять, что это такое было, что за вещество, у них просто нет таких диагностических возможностей. Они не могут взять, отправить биологическую жидкость, потому что у нас спектрографы, хроматографы, которые должны выявлять вещества в биологических жидкостях, это дорогостоящее, огромных денег стоящее оборудование, 99% даю, что в Омске такого оборудования нет. А как медик может понять, что это за вещество, если нет диагностики? Поэтому это все сильно связано и с возможностью опозориться всей российской медицине перед Германией, перед всем мировым сообществом, поэтому они этого не говорят. И они боятся, что если бы я туда пошла и увидела вот это все оборудование в реанимации, и вообще все это, конечно, я бы не стала молчать. Поэтому и не будет этого никогда.

Фото на превью: Facebook / Анастасия Васильева