Война без особых причин. Зачем Путину демонстративное насилие над протестующими

На этой неделе мир вокруг буквально стал черно-белым. Вот люди в темном камуфляже и касках идут устрашающими рядами по Дмитровке. Вот хватают парня, который просто подворачивается им под руки. В соцсетях даже шутят – московский минимализм. Вот безоружные люди прижаты космонавтами к стене Тверской. Вот ОМОН врезается в группу протестующих и на тех градом валятся дубинки. Людей вытаскивают из машин, чтобы избить. Вы видели такое раньше?

В день суда над Навальным пространство вокруг суда превращают во владение войск Росгвардии. Стояние в окрестностях немедленно заканчивается автозаком или побегом от него. Автозаки уже другие – в них больше не шутят и не улыбаются новому приключению, люди в них набиты, как сельди в бочке. Шутки быстро кончаются. А что если автозак будут возить по городу 4 часа? А что если весь день? А если ждать придется 40 часов, а если как знаменитому автозаку в деревне Сахарово, из которого пассажиры в 6 утра писали о том, что им не дают воды, сходить в туалет, расправить ноги и плечи. А если пробка из автозаков, и спецприемники переполнены. Задержанные и сами называли происходящее пытками. Минус 5, но ощущается как минус 30.

Был еще рассказ волонтера Соболь, Алены Китаевой – в ОВД один из полицейских сначала ударил девушку по ноге, потом предупредил, что сейчас начнет душить ее пакетом. Потом буквально достал этот пакет из «Пятерочки» и стал исполнять обещание, надев Алене пакет на голову – услышав этот рассказ устно, мой коллега сказал, что чуть не поседел. Да, там было еще уточнение, что к девушке применят электрошокер. Он ведь не оставляет следов. Теперь электрошокеры – реальность, их применяют на акциях протеста. Мы ведь и не думали, что такое может быть. 

На протестных улицах с виду немноголюдно, но задержания и аресты подобрались совсем близко.  Ими набиты ленты социальных сетей.  В спецприемнике брат Евгения Цыганова, его жена Юлия Снегирь тщетно пытается отправить туда передачу. У актрисы Шалаевой задержан сын, у культуролога Архангельского тоже. Кто говорил о привилегиях деятелей культуры? Сыновья за отцов тут не отвечают. Дети ночевали в участках, к утру у них отбирали телефон. 

Наступила полная ясность. Я несколько раз прочла в эти дни, что нет больше популярного спора о том, можно ли сотрудничать с государством. Ответ на него очевиден – самого государства даже в самых конформистских головах больше нет – есть армия, которая в нужную минуту достанет из кармана электрошокер. 

Я пытаюсь представить себе – как звучит приказ этой армии. Кто его отдает? Как работает в этом случае бюрократия? Может быть так? Совещается коллектив из силовиков и администрации, на проводе мэр Собянин. Силовики докладывают, к какому скоплению готовиться, рисуют карты городских перекрытий, размечают транспортные потоки. Администрация накладывает на все это, как принято говорить, политическую сетку. Общее предложение резюмирует, к примеру, или как водится, глава Совбеза Николай Патрушев. К смутьянам предлагает относиться жестко. Как жестко – на творческое усмотрение силовиков.

Но откуда это слово  “жестко”? Это же не совещание штаба по коронавирусу. И вообще, нет никаких совещаний. И дискуссий, конечно же, нет. Каждый по отдельности звонит или разговаривает с Путиным по ВКС. И тот принимает решение. Нет, он конечно, не вдается в детали. На сколько часов перенести суд по Навальному, какой диаметр вокруг суда нужно оцепить. Но “жестко” – это его веское слово. Это не рыхлая бюрократия террора, а его строгая вертикаль. 

Администрация президента оглядывается по сторонам, ФСБ расправляет плечи, пресс-секретарь Песков идет давать комментарии, унизительные даже для него самого. Жесткие действия полиции оправданы – акция не санкционирована, могут возникнуть риски. — Но ведь рисков, то есть провокаций не было, а вот жестокость полиции наоборот была. – Да, провокаций не было. Благодаря решительным действиям полиции, улыбается усами Песков. 

Зачем жестокость? Это ясно — чтобы напугать. Больше того, многие понимают – вполне возможно, что это еще травоядная жестокость, цветочки. Вы же видели белорусов. Пока у нас – только саечка за испуг. Есть даже политическое мнение, что испуг лишь на одной чаше весов, а на другой – сочувствие к политическим заключенным. Если чаша весов склоняется в сторону страха – тактически выигрывает государство, но бывает и наоборот.

С кем воюют? Если вы слушали академика Михаила Ковальчука с его историями коронавирусного чипирования, и это вызывало у вас улыбку, – очень зря. В этой близкой президенту семье верят едва ли не в масонский заговор. Про младшего брата, Юрия Ковальчука и вовсе говорят, что он чуть ли не новый Суслов. Дворец теперь записан, конечно, на Ротенберга. Но узнаем мы это из медиа Ковальчука. 

Вот президент с другом наливают по бокалу вина, вот они смотрят телевизор – в эфире РЕН-ТВ. Вот чинно беседуют о врагах, которые стремятся разрушить великую империю, одноименную банку «Россия». 

То есть миф об иностранном агенте – это не фетиш, не инструмент, не удобный внутриполитический прогон. Конспирология действительно стала государствообразующей идеей. Мировая закулиса существует. Вы же видели, как она сжимает биооружие в своих развратных кулаках? 

Государственная агрессия этих недель – уже сама по себе главная новость. Но в ней есть особый символический смысл. Власть может сколько угодно говорить о внешней угрозе, но вспышка насилия последней недели со всей очевидностью сообщает: теперь это не внешнее, а внутреннее объявление войны. 

Видимости прагматичных договоренностей больше не существует. Контракт между властью и населением как будто истёк. Нет, это не узкое знание тех, кто против. «Страшно», – только в одной Москве говорят, глядя на колонны ОМОНа, таксисты и рублевские читатели «Татлера». 

Такое насилие – билет в один конец. С этой недели это чувствует любой лоялист. Каждый, как бы аполитичный гражданин России. Своей кожей они чувствуют гипотетический электрошокер. Их мирные отношения с режимом закончились. У самого режима начался обратный отсчет.