Плюс в спецприемнике такая молодая девушка начальник, майор полиции, и она лично участвовала в проверках, ходила, смотрела, то есть видно, что она первый начальник, который лично во всем этом участвовал. До этого я на прежних административных арестах никогда не видел, чтобы начальник сам как-то, видимо, она борется за какое-то свое положение внутри системы МВД, поэтому вот как-то повышает стандарт.
Я на самом деле давно слежу, как то автоматически, за рассказами людей, которые оказываются в таких условиях, их либо арестовывают, либо они вступают в контакт с теми людьми, которые за ними надзирают, и вот все политические истории про то, что разным-разным сотрудникам, сопровождающим этот проект, всегда неловко. Вот ты поддерживаешь эту теорию? Потому что, мне кажется, что неловко даже участковым, которые приходят передавать бумаги о том, что нужно пойти в суд или что-то такое. То есть, мне кажется, всем вокруг теперь уже неловко. Ты тоже рассказывал о неловкости в момент, когда во время одного из твоих задержаний ДПС должно было поучаствовать в какой-то неприятной для них акции.
Да-да, неловкость это абсолютно верное, вот такая неловкость и смущение, это абсолютно верная история. Доберемся до ДПС, но начав с главного управления, которое мною занималось все эти три недели, это Управление по особо важным делам Следственного комитета России, там толпа следователей, следственная группа, все лично подписывает генерал Габдулин, каждое там мелочное постановление. Например, когда в спецприемник привезли вот эту бумагу о том, что в отношении меня возбуждено уголовное дело о не уведомлении о втором паспорте, сотрудники ее передавали друг другу в руки и говорили: «Смотри, первый раз в жизни вижу, чтобы генерал сам бумагу подписал! Такое бывает разве вообще, генералы разве сами подписывают бумаги?». То есть они занимаются просто какой-то ужасающей фигней, которой должно заниматься какое-то очень низовое управление, там не уведомление о двойном гражданстве, в общем, такая документальная работа.
А как ты это объясняешь?
Ну потому что, конкретно в отношении меня вся эта кампания началась где-то очень-очень высоко наверху, это единственное объяснение тому, что подключено огромное количество разных ведомств, там МВД, ФСБ, Следственный комитет, да еще Управление по особо важным делам, да еще генерал Габдулин, который такой главный следственный генерал в России. И когда это все с такой небесной выси опускается вниз, то люди понимают, что это все заставляют делать очень высокие начальники, но явно нужно делать какую-то ужасающую фигню, вот заводить такое дело или обыскивать квартиры по пять раз одни и те же, и так далее. И конечно же, как люди из спецразделов, то есть спецподразделений, такие относительно профессиональные…
Работящие, в смысле.
Да, то есть не самые худшие сотрудники. В идеале, они пытаются подобрать в такие подразделения, наверное, лучших людей, которые у них есть. Им, конечно, то есть они понимают важность государственную заданий, раз с такого верха, но им, конечно, стыдно, что вот следователь сидит и пересматривает там детские фотографии моей мамы.
Что нитки торчат, и что непонятно вообще, чем они тут занимаются.
Да. И как бы всем все понятно. То есть такая ситуация, когда вы там уже видитесь вторую неделю подряд на этих обысках, и все всё понимают. И вот эта ситуация, все всё понимают, она, конечно, вызывает у них смущение, а у всех остальных и у меня такую насмешку. А про этих ДПСников, да, это были постовые ребята, которые арестовали меня и провокатора, который на меня напал, и арестовали нас через двадцать секунд после того, как он на меня напал. И всем всё было понятно, что их заранее оперативники таскали вслед за мной по Москве, чтобы в нужный момент их вытолкнуть и сказать: «Арестовывайте».
Я на самом деле хотела, когда говорила, что ты к нам не можешь прийти, потому что у тебя обыски, хотела привести даже для наших зрителей справку, что вот у тебя обыски, потому что тебе инкриминируют вот что. И решила этого не делать, потому что вообще до конца не ясно, что тебе инкриминируют, и каждую секунду инкриминируемое меняется. Насколько я понимаю, ты сам не веришь в то, что важный момент это дело о массовых беспорядках. А во что ты веришь? То есть как бы в чем дело?
Дело о массовых беспорядках здесь, конечно, стало таким анекдотом, потому что все, что происходит сейчас в отношении меня, это расследуется в рамках такого одного огромного объединенного дела, об организации массовых беспорядков, 212 статья.
Ну вот расскажи об этом зрителям, да.
27 июля 2019 года, то есть которые ровно год назад были.
Московские протесты.
Да, московские протесты, самый большой из них, нападения на сотрудников правоохранительных органов, 318 статья, которые якобы, по мнению следствия, происходили в тот день, и самая кровавая и страшная статья, не уведомление о втором гражданстве, 330 часть вторая. И вот все это, как ни комедийно это звучит, объединено в одно вот огромное дело, будто мои не уведомление о гражданстве как-то связано с тем, что вот я, не уведомив, как-то организовывал массовые беспорядки.
Ну как же, конечно связано в голове автора этого сценария, это даже я могу тебе объяснить, как это связано, враги, они всегда имеют какой-нибудь второй паспорт.
Ну, понятно, конечно.
Даже если они сидят в лагере «Камчатка», он же где-то…
Да, я был в лагере «Камчатка» в Эстонии, в детском, просто в день…
Пионервожатым, простите за слово.
Да, пионервожатым, в день массовых беспорядков. И следователи мне на это говорили, что Петр Юрьевич, мы же не обвиняем вас в участии, мы же не ищем материалы, которые подтверждают ваше участие, вы и из детского лагеря в Эстонии спокойно могли организовывать массовые беспорядки.
Мозговой центр, да. Я верно понимаю, что канадский паспорт это то, мимо чего не может пройти ни один следователь или сотрудник спецслужб в наше время? То есть, условно говоря, это вещь, которая не могла быть им раньше неизвестной, если тебя давно «пасут». А почему раньше тебя как бы никто не спрашивал, что это за канадский паспорт? Вообще, почему канадский паспорт возник именно сейчас?
Конечно, вообще надо начать с того, что эта статья 330.2, это одна из таких бюрократических, почти не используемых статей в Уголовном кодексе. Понятно, что у огромного числа людей есть не только какие-то вторые паспорта, но и еще и вид на жительство, начиная от наших всем известных пропагандистов типа Соловьева, Брилева и так далее, и заканчивая просто людьми, которые как-то пропустили момент, что вот когда-то ввели какую-то такую странную статью в Уголовный кодекс, и вообще-то за нее уголовная ответственность. И собственно, правоохранители, если посмотреть вот как бы выборку судебных дел, она почти не применяется, эта статья, она действительно просто была возбуждена и как-то положена в архив, то есть там по этой статье нет ни одного публичного известного дела. Какая-то там была попытка, возбуждали на жену губернатора красноярского, кажется, Юрченко. И соответственно, вот эта архивная статья, которая вот глубоко лежит где-то и пылится внутри Уголовного кодекса с 2014 года, ее достали на свет, отряхнули. А мой канадский паспорт муссировался кремлевскими СМИ, просто всем, кем только можно, как минимум, с 2011 года, еще со времен Болотных первых протестов. Это просто было таким фактом, который по Первому каналу показывали в новостях.
Ты просто говорил в интервью, насколько я понимаю, по этому поводу, в смысле, по свежим поводам, что люди, которые смотрели на твой канадский паспорт, они просто как-то смотрели и откладывали его направо. А потом вдруг обратили на него внимание.
Более того, на первом обыске, который прошел у меня 21 июня, вот когда обыск еще проходил в рамках поиска моей причастности к организации массовых беспорядков, они повертели паспорт в руках и отложили в сторону, даже не обратив на него внимания. То есть потом они пришли отдельно в квартиру мою, где там была моя девушка и ее мама, и уже вот провели второй обыск когда в этой квартире, и уже изъяли канадский паспорт.
Расскажи, пожалуйста, нашим зрителям, как ты получил канадский паспорт, просто не все, может быть, читали твои интервью на этот счет. Расскажи историю своей семьи и ее паспорта.
Мой папа такой достаточно видный физик-ядерщик, он занимается безопасностью атомных станций, мирным атомом, и поскольку он такой в своей области очень видный ученый и крупный специалист, он много и в девяностых и в нулевых работал в разных странах, по всему миру, в том числе, в Японии, в Канаде. И когда я был в седьмом классе, его пригласили работать в Канаду, он поехал, и взял меня и нашу семью с собой. Я проучился в Канаде седьмой, восьмой, девятый класс, а потом уехал из Канады, и уже пару лет спустя канадское правительство прислало документ и сказали, вы прожили в стране столько-то лет, вам полагается канадский паспорт, приезжайте получать. Я приехал и получил. Так что было так очень..
Вот ты говоришь про то, что Брилёв и еще куча народу, пропагандисты, они все с паспортами, там разные бывают ситуации. Вот я рассказывала не раз в программе, например, историю Владимира Якунина, что сын его, сделавший заявку на британское гражданство, по сути испортил своему папе карьеру, такая есть версия.
Да, говорит о том, что Путину это очень не понравилось.
Да, потому что это член команды, значит, а у него сейчас вот придет «хвост» из ЦРУ или кого-то там, неважно, в общем, это свои истории про предательство. Но ты-то…
У Геннадия Тимченко было, утверждается, что он отказался от гражданства Финляндии после, как я понимаю, после начала санкционного давления, но по крайней мере, насколько, как я понимаю, по существующим документам считается, что у Тимченко гражданство Финляндии было точно какое-то время.
Но я бы на твоем месте не сравнивала себя с гражданином Тимченко, это бывает санкционированное двойное или одинарное гражданство, а бывает несанкционированное.
Санкционное получение, да.
Вот по твоим ощущениям, когда ты сидел на обысках, в смысле, смотрел на то, как обыскивают твои квартиры, и вообще разговаривал с людьми, которые участвуют в процессе. Они тебя считают шпионом? В смысле, у них есть ощущение, что ты какой-то мутный парень или это просто придумали такой крючок?
Безусловно, нет. И более того, вот все эти истории, которые рассказываются по телевидению… Ну то есть там есть такие оперативники, которые вполне, то есть, есть люди, например, следователи более молодые, которые вообще не очень в курсе происходящего, а есть вполне такие опытные оперативники, работающие уже не один год в сфере политического преследования, так сказать, и им достаточно хорошо известно. Оперативник, который был на моем обыске, например, был на обысках в квартире Навального, и более того, в квартире Ксюши Собчак в 2012 году, то есть это как бы очень…
В ее прошлой, я бы сказала, политической жизни.
Да, в ее прошлой жизни, когда Илья Яшин еще был в этой же квартире. И все-таки у людей, когда они там «на земле» копаются в твоих носках, трусах, футболках и лежащих дома документах, им абсолютно более-менее понятно, что ты из себя представляешь и кто ты такой. Поэтому у них нет ни малейшего ощущения, что ты какой-то там шпион, засланный агент вражеских разведок…
Мне просто интересно, как это работает. Например, человек произносит какой-то текст про шпионаж, про агентов, то есть он в него верит на практике или нет? Или это просто такая завеса дымовая?
Ну вот можно понять, в то, что я связан с организацией массовых беспорядков, они, безусловно, не верят. То есть они, наверное, считают… Да, иногда их политические позиции, хотя они тоже очень аккуратно говорят о них, и у меня есть ощущение, что довольно мало сотрудников разделяет эти позиции, иногда они как бы считают, что вот, вы там отстаиваете западные ценности, для нашей страны ну не очень и так далее.
Неприятные взгляды.
Да. Но этот же человек, который мне это рассказывает, например, восхищается Италией, оперативник, он рассказывает про свои путешествия. То есть понятно, что как-то это такой не очень адекватный постмодернизм, который в голове у них существует, в общем они понимают, что вот они выполняют такую как бы работу по политическому преследованию людей, они как бы отдают себе в этом отчет.
Скажи, а вот была такая версия, от которой ты страшно открещиваешься и называешь ее провокацией, насколько я понимаю, это была история с твоей якобы возможностью участвовать в акции во время парада Победы, танк, 1968 год и все дела, якобы ты пытался, хотел повторить знаменитую фотографию. Ты называл, буквально в интервью называл эту версию просто, которая прозвучала из уст русской службы BBC, я просто не помню автора, провокацией. Даешь понять, что для тебя это ложь, причем какая-то такая не очень чистоплотная. Я правильно понимаю?
Она не очень чистоплотная вот в каком контексте. Действительно, подобные обсуждения, обсуждение подобного замысла было. Один наш знакомый активист этот замысел обсуждал, и в частности, обращался к разным людям с просьбой, например, помочь, посоветовать фотографов, которые просто хорошо снимают, хороших репортажных фотографов. В том числе, он ко мне обращался с такой просьбой, и я ему посоветовал людей, которые, я знаю, являются достойными фотографами. И как бы на этом, так сказать, мое обсуждение и мое знание этого процесса ограничилось и закончилось. И как мы считаем, анализируя ситуацию, каким-то образом, возможно, какие-то спецструктуры ухватили вот хотя бы тот факт, что я советовал этому молодому человеку каких-то фотографов и фотооператоров, и решили, я говорю про спецслужбы здесь, и решили из этого сделать какой-то фейк…
Историю.
Что я на самом деле или готовлю, или там организовываю, но скорее всего, сам готовлю и буду участвовать, вот такую акцию на параде Победы. И дальше эта информация пошла на мир, и видимо, как мы предполагаем, была произнесена на каком-то очень-очень-очень важном совещании, возможно, с присутствием Патрушева, Путина, кого угодно, и уже их ответная реакция на эту дезинформацию привела вот ко всей сумме событий, которые со мной происходят уже четвертую неделю.
Это очень хорошо, что ты это говоришь, я просто неправильно поняла твою реакцию на события. Мне кажется, мое политологическое чувство говорит о том, что бесконечные обыски, а у тебя их было восемь, количество людей, которое пришло тебя забирать, вламывалось в квартиру, и вообще вот сама эта операция, просто ее масштаб, может говорить только о том, что кто-то поверил в эту историю или, по крайней мере, что она действительно обсуждается всерьез, что ты попытался якобы испортить Путину праздник.
Вот, вот это, да.
В моем сознании это так, потому что представить себе, на каком основании к активисту твоего количества участия в политическом процессе, я имею в виду зримого, да, абсолютно зримого, почему нужно так, почему нужно таким гигантским отрядом забирать тебя из дому? Других ответов на этот вопрос у меня нет.
Да, к тому же…
Я не имею в виду, что ты ничего не значишь для оппозиционного движения или что ты мелкая фигура, нет-нет, просто размер этого участия силового был какой-то очень агрессивный.
Понятно, да. Как говорил наш учитель и поэт Дмитрий Александрович Пригов про внимание КГБ, которое было к художникам и представителям нонконформистского искусства в восьмидесятых, он говорил, что очень сильно чувствовалось, что тебе выдают сотрудника госбезопасности, который по рангу, по званию просто соответствует тебе. Если ты художник начинающий, тобой занимается какой-нибудь капитан. А вот если более крупный деятель искусств, состоявшийся на тот момент, тобой занимается полковник.
Слушай, в таком рейтинге у тебя просто очень высокий статус.
У меня абсолютный, просто выше некуда. И это потому, что в их головах действительно еще со временем Puusy Riot и далее, переходя на чемпионат мира по футболу, сложилось ощущение, что акционизм ― это просто что-то такое мегавлиятельное, что немедленно как-то рисует, действительно, как ты сказала, портит праздник и создает нам картину происходящего. Верзилов проведет какую-то вымышленную акцию на параде Победы или чемпионате мира, и вся…
Просто представь себе, если эта акция состоялась.
Да, и вся мировая пресса…
И ты там стоишь, то есть это действительно испортить праздник.
Не напишет про парад Победы, а напишет только, что прошла великая акция.
И у них действительно это… То есть в сознании самого верха нашей силовой и политической элиты акционизм занимает просто такое место, которое он во мне не занимает. Им кажется это просто важнейшим из искусств, которое способно переписывать историю, и новости, и мировой имидж страны и так далее.
Слушай, на самом деле, история с чемпионатом мира по футболу, в смысле когда ты выбежал на поле, ― это большая акция.
Это так и произошло, да.
То есть это такой… Я не знаю, как это назвать. В каком-то смысле провал спецслужб, да.
Конечно, учитывая, что там были Путин, Макрон, президент Хорватии и еще двадцать мировых лидеров и все это произошло у них на глазах, где были вложены десятки миллионов рублей в безопасность, которая должна была уберегать зрителей не от террористов, а скорее от людей типа нас, да, безусловно, это было большим провалом, за который месяц спустя меня потом попытались убить, отравить и так далее.
У меня такой, наверно, будет циничный даже немножко вопрос. А ты понимаешь, зачем тебя было травить?
Да в целом понятно, да. Тогда, когда это происходило, выдвигались разные версии, что это как-то делают какие-то группировки, близкие к Пригожину, в качестве мести за мое участие в расследовании убийства одного из моих лучших друзей Саши Расторгуева и коллег в Африке. Но, тщательно проанализировав все, мы поняли, что это не так, это не связано с расследованием убийства журналистов в Африке. Это действительно связано с таким мегапровалом спецслужб по недопущению нашей акции на чемпионате мира и тем, что это действительно получило такое внимание лично Путина и всех остальных людей вокруг него.
То он как-то был недоволен очень.
Видимо, были наказаны люди, какие-то генералы ФСБ, отвечающие за безопасность данного мероприятия, чтобы такие вещи, по крайней мере, в финале чемпионата мира не происходили. И после этого было решено вот так отомстить, чтобы как бы знал свое место.
Просто отравление ― это очень серьезная вещь.
Да, учитывая, что по факту это было такое покушение на убийство, потому что… То есть это не то что отравление, живот у тебя болит два дня.
Да-да, отравление ― в смысле такого масштаба, конечно.
Первую неделю врачи и в России, и, более того, в Германии, говорили моим близким: «Мы не уверены, что он выживет». А потом вторую неделю отравления они говорили: «Наверно, он выживет, но мы не уверены, возможно, он будет психически больным человеком всю оставшуюся жизнь, потому что мозг пока еще не работает». Это как-то было настолько.
Меня всегда просто… Я пытаюсь понять, как на чаше весов. Есть издержки от произошедшего, то есть, например, когда-нибудь вскроется, по чьему приказу или по чьей команде совершено отравление, и масштаб предполагаемой мести. Они у меня не очень складываются. Надо сказать, во всех случаях с отравлениями, то есть во всех известных мне случаях с российскими отравлениями я никогда не могу понять, как эти весы работают.
Скажи, а когда вообще ты почувствовал интерес к себе? Я на самом деле удивительным образом как-то пропустила масштаб твоего участия в событиях 2011 года. Не в смысле, что я считала, что тебя там не было, но вот когда я прочитала текст Олеси Герасименко про тебя, как-то у меня события просто восстановились, что ты тогда был задержан, что вел какие-то переговоры с волей на тему того, куда идти, площадь Революции… Я совершенно как-то этого не ощущала именно так.
Как ты чувствуешь, интерес к тебе появился тогда?
Да. Собственно, во времена группы «Война», это первое такое медийное время, которое было известно всем, тогда власть и органы еще не очень понимали, что такое акционизм. Это было ужасно давно уже, это был 2008–2010 годы, такой золотой период активности группы «Война», и тогда какие-то довольно дерзкие и масштабные акции, например, нарисовать лазером череп с костями на Белом доме и совершить, более того, пробежку по территории Белого дома, выбраться и так далее, оставались абсолютно незамеченными, потому что то же ФСО не понимало, как нужно на это реагировать, нужно ли, какие-то странные художники… В общем, это не было на повестке.
А действительно, когда произошли события, большие протесты 2011–2012 года, внимание стало постепенно нарастать уже в таком политическом формате.
А как кого тебя рассматривали во время этих протестов 2011 года? Теперь мы знаем, что с митингами, которые были летом прошлого года, ты там, значит, в голове людей организатор, сидящий в пионерлагере, а здесь?
Поскольку там была действительно большая такая легальная организационная часть в 2011–2012 году на больших митингах и у меня был опыт, мы сотрудничали с разными политическими силами именно в плане организации… Более того, это сейчас кажется чем-то обычнейшим, а тогда у нас в какой-то момент возникла идея, что можно позвать Шевчука выступать на митинг в защиту Химкинского леса. Это была моя идея, которая привела к тому, что открылась эпоха больших митингов в России, в современной истории с 2010 года.
В 2011–2012 году я действительно занимался чем-то подобным, как-то привлекал людей из культурной жизни к участию в этих мегамитингах.
Превращал их в такое поп-культурное модное явление.
Да, наверно.
То есть это ты. Хорошо, давайте восстановим эту правду. Скажи, от модной Москвы перейдем к событиям в Хабаровске, которые производят на меня очень сильное впечатление. А на тебя? Ты интересуешься тем, что там происходит?
Конечно, конечно. Во-первых, очень редко происходят, происходят иногда, но редко происходят какие-то важные протестные события за пределами Москвы. Был Шиес и другие замечательные протестные движения, но здесь оно просто является прямым ответом на арест человека, даже не на сам факт ареста, а на то, что этот арест происходит, как он происходит, что не предъявляются доказательства, что не происходит диалог, что понятно, что человека арестовывают на самом деле не за то, что ему инкриминируют. И, конечно, то, что люди не вышли один раз, а продолжают выходить изо дня в день.
Они не просто не вышли, это вообще какой-то удивительный пример такого человеческого достоинства. Огромное количество людей с очень высоким коэффициентом, потому что в Хабаровске живет немного людей.
Да, десятки тысяч человек.
Выходят просто потому, что им не нравится, что они выбрали этого губернатора, а у них его забирают. По одной причине.
Как формат митинга на полмиллиона человек в Москве просто.
Без концертов, без привлечения поп-культурных…
Да. И это вызывает, конечно, огромное уважение, очень. Хабаровчане молодцы.
Скажи, а ты вообще как-то соотносишь, не знаю, сравниваешь эти события: Хабаровск, Москва? Чему, не знаю, не то что стоит поучиться?
Опять же, такие вещи, как бы ни хотелось в Кремле думать о том, что кто-то это массово организовывает, готовит и так далее, это действительно очень стихийные чувства людей, которые практически невозможно организовывать. Это в Кремле и спецслужбам кажется, что все время есть какие-то кукловоды, которые приказывают всем выйти на площадь. Нет, когда огромное количество людей просто чувствует, что так необходимо сделать, они выходят и появляются на улице.
Да, это свойство конспирологического сознания, все должно быть подконтрольно, это просто какие-то злобные западные агенты организуют или бизнесмены средней руки подкармливают.
Вот-вот. И так же, как было в 2011 году, как было в 2012 году, так же, как и сейчас, люди просто чувствуют вопиющую несправедливость, и они готовы выходить, как бы их не очень можно как-то организовать.
У меня последний вопрос, к сожалению, время истекло. Я много читала про дело Pussy Riot и разговаривала со всеми участницами, даже со вновь открывшимися, недавно мне как-то удалось сделать интервью с участницей, которая до сих пор не звучала, Дианой Буркот, она открыла свое имя.
В одном из текстов про те времена я прочитала реплику кого-то из твоих друзей, анонимную, про то, что ты очень тяжело воспринимал, что девочки были арестованы, девушки, участницы Pussy Riot, а ты нет. Вы вместе ходили до последнего момента и даже скрывались потом вместе. У меня такое впечатление, что это как-то влияет на твое сегодняшнее поведение. Ощущение, что ты хочешь реванша.
Теперь арестовывают в основном меня.
Да. Я права?
Нет, я, конечно, переживаю с точки зрения солидарности, хотя у нас всегда было такое понимание, что чем меньше людей арестовывают, тем лучше. Но тогда действительно следствие пошло по пути, они арестовали тех, кто физически был.
На амвоне.
На амвоне в Храме Христа Спасителя. Я был там в зале просто. Поэтому было не решено…
Зрителей не трогают.
Да. Они некоторое время думали, не арестовать ли весь набор людей, вплоть до того, что обсуждалась возможность ареста фотографов акции. Но было принято решение все-таки ограничиться девушками, и поэтому я не попал в этот список.
Да, это в целом такое странное ощущение, когда твои друзья и самый близкий человек, Надя была моей женой и остается одним из лучших друзей, она в тюрьме, а ты на свободе и вынужден как-то делать какие-то действия в поддержку. Конечно, это вызывает странные ощущения.
Но я не могу сказать, что сейчас это какое-то…
Это была такая просто рифма, да-да. Я имела в виду, что ты не боишься арестов.
Конечно, да. Невозможно заниматься и политикой в России, и какими-то видами политических искусств и бояться ареста при этом.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.