Вы один из тех политических невозвращенцев, который оказался невозвращенцем уже действительно давно, то есть это уже должна быть, в принципе, подзажившая рана.
Но ты же понимаешь, я не невозвращенец, я невпущенец, да, потому что я не хотел, я никогда не хотел уезжать, да, я не принимал такого решения.
Прошло сколько лет?
С четырнадцатого года.
С четырнадцатого года, то есть уже семь лет.
Семь лет. Я чувствовал себя не вполне в своей тарелке первые два года, потому что у меня так же получилось, я не уезжал сознательно, да, я был в командировке и мне закрыли въезд назад в страну. Я просто не смог вернуться, я остался совсем без всего, я в прямом смысле слова на улице какое-то время ночевал, потому что не было денег, не работала связь, значит, вообще ничего не было.
Реально на улице?
Да, реально. В машине, да, у меня друг был, который мне дал большой джип, в котором можно было спать. И пока не нашел работу с каким-то заработком, да, потому что у меня было в кармане двадцать долларов, все равно это было в Америке, а Америка для меня ― чужая страна. Я в ней чувствую себя уверенно в том плане, что я много занимался всеми этими инновациями, стартапами, инвестициями, то есть поэтому, у меня в ней и сейчас бизнес, но я бы в ней не хотел жить. И при первой возможности, как только встал на ноги с финансовой точки зрения, я перебрался назад в Украину, где, собственно, сейчас и живу. Вот в Украине я себя чувствую абсолютно дома.
Все невозвращенцы, которых я когда-либо снимала, мне рассказывали, перед тем как их выгнали из страны, происходили знаки и разговоры и так далее. Почему вы оказались не готовы к изгнанию?
Понимаешь, я не могу сказать, что я был прямо совсем не готов. Я думал про другой сценарий, потому что вся эта волна пошла, естественно, после голосования по Крыму. И какое-то время вокруг меня была такая вата, то есть…
То есть это голосование, не все помнят, что единственный человек, я так понимаю, вы единственный человек, который проголосовал против.
Я никогда не делал секрета и сейчас не делаю секрета, естественно, я, как депутат, все время же общался с самыми разнообразными представителями власти. В тринадцатом году, я считаю, мы пробили очень серьезную вещь через администрацию президента, в общем, приоткрылись муниципальные выборы, Ройзман шел в Ебурге, Навальный ― в Москве, я баллотировался в мэры Новосибирска. И вот это как бы, мне казалось, что это такой определенный развод с властью: мы вас не пустим на федеральный уровень, но мы вам откроем муниципальный, давайте.
А тут, значит, случился Крым, это все перевернулось, мы все перестали общаться, я в это время был еще в середине избирательной кампании в Новосибирске, я поэтому просто уехал к себе в Новосибирск, где какое-то время находился, в общем, ожидая, что, наверно, могут сейчас прийти. И за то время, пока я сидел в Новосибирске, я сделал ряд технических действий, которые очень рекомендую делать всем, кто опасается того, что он может попасть в такую ситуацию: сделать визы, сделать паспорт с длинным сроком, соответственно, действия, чтобы как минимум технически иметь возможность где-то жить, потому что я после этого очень многим нашим помогал беженцам и у них у всех были документарные проблемы, то есть у кого-то не было паспорта, его надо было через границу там перетаскивать, значит, контрабандой и потом заниматься легализацией, у кого-то виз никаких нет, соответственно, это очень резкое ограничение.
Конечно, лучше всего, да, иметь Шенген и американскую визу. То есть от человека зависит, тут же вопрос в том, что не надо путать туризм с эмиграцией, да. Одно дело, когда ты приезжаешь в страну, там все хорошо, она даже может оказаться дорогой, недорогой, но когда тебе надо там жить и зарабатывать, это две большие разницы. И у кого какая профессия, кто куда, кто может приехать, у кого какие языки. Вот это вот все является очень важным вопросом. Сейчас куча народу у нас сидит в Литве, но не может там ничем заниматься с профессиональной точки зрения.
Там легко получить политическое убежище, но, получая политическое убежище, ты привязан к этой стране, а чем там заниматься? Идти в ресторан работать, значит, или у кого-то есть какие-то там источники, гранты там и все прочее, у ФБК (признан экстремистской организацией и запрещен в России) есть пожертвования, они на это живут. Но у очень многих возникает эта проблема, я знаю целый ряд людей, которые работают слесарями на СТО, да, то есть вообще больше нечем абсолютно заниматься.
Короче, я вот это все сделал. И я был готов к тому, что сейчас, значит, они на меня наедут. У Новосибирской области прозрачная граница с Казахстаном в целом ряде мест, я готовился к тому, что я, если совсем наедут… То есть в любом случае переходить на подпольное положение. Это у меня был такой, значит, план.
Он возник до голосования по Крыму, потому что я понимал, чем это голосование закончится. И это был один из факторов колебаний. Мы много это обсуждали, обсуждали с коллегами, с Гудковым, Зубковым, Зубовым. Петровым. Значит, наша мини-фракция в Государственной Думе. О том, значит, как голосовать. И они на меня еще обиделись, что я проголосовал против, а они не голосовали, то есть то, что мы это обсуждали…
Да, то есть я понимаю, почему они обиделись, но это вопрос, что у каждого есть определенный уровень готовности переходить какую-то грань. Я опять-таки как левый фронт и так далее, я к подпольному существованию психологически был готов. Но власть не дала мне такого удовольствия, что называется. У меня была встреча где-то в конце июня с Володиным, который тогда еще был в администрации замом, на нынешнем месте Кириенко. Он говорит: «Начальник сказал тебя нейтрализовать, но не наказывать». Я говорю: «И что это значит?». Он говорит: «Ну, если бы ты уехал, мы бы не возражали, мы бы тебя не преследовали, да». Я говорю: «Да вот хрен вам, я уезжать не собираюсь». Он говорит: «Ну, ты подумай». Я говорю: «Что думать? Я вам сразу говорю, что я не собираюсь». «Ну, хорошо».
А через месяц, когда я был в командировке, оказалось, что приставы, пока я, значит, ездил там, использовали старое и уже закрытое на тот момент сколковское дело заново, наложили арест на активы, наложили ограничение на пересечение государственной границы.
У нас это, в принципе, использовано для трех человек: для Мустафы Джемилева из Крыма, для Михаила Ходорковского, у него ровно то же самое они сделали с этим самым долгом, и для вашего покорного слуги. Я поэтому все время и говорю, что я не невозвращенец, а невпущенец, потому что я для себя твердо все-таки решал, что я никуда не уеду никак, я буду до конца, значит, стоять. Да, то есть если я буду уходить через границу куда-то, то только чтобы собирать партизанский отряд и переходить назад.
Из Ходорковского и Джемилева будет партизанский отряд.
Ну, у каждого свое. Джемилев борется в Украине, Ходорковский собирает российское движение, находясь в Лондоне, то есть у каждого свой путь. Видите, Кремль на самом деле, там же тоже не дураки сидят, да, они летают на солнце ночью и понимают, что каждый из себя представляет и кто что может делать, поэтому они поступили так, как они поступили, понимая, что когда ты так вот оказываешься уже в более комфортной ситуации, барьер, чтобы назад прорываться и партизанить, конечно, выше.
Мне дали понять, что ты типа уезжай, а то мы тебя накажем, да, о том, что будут репрессии. Грубо говоря, я месседж этот получил таким образом, да, то есть уезжай, а то а-та-та. Я говорю: «Не уеду, давайте а-та-та». И я проверялся, что нет оснований никаких. Кроме того, все-таки есть плюсы у статуса депутата Государственной Думы, которые заключаются в неприкосновенности. Неприкосновенности можно лишить, но это процедура, которая по-любому несколько дней занимает, соответственно, все флажки расставлены, если кто-то начинает эту процедуру, то тут ты понимаешь, что они ее проходят.
Поэтому я был абсолютно спокоен, что у меня всегда есть время на маневры. И перед отъездом в командировку, как сейчас помню, это было 18 июля 2014 года, я проверился, что ничего нет. Командировка мне была реально нужна, потому что мы тогда выиграли выборы в Новосибирске, пришел ставленник нашей коалиции Анатолий Локоть на позицию мэра. Он мне еще там, поскольку у нас была коалиция, у меня было от него предложение быть первым вице-мэром по экономике. И я собирался это делать, если бы не было Крыма, там весь блок инвестиций, развития города, я очень этого хотел, у меня был большой план, и мы это много с Толей обсуждали, то есть все это было.
Но после голосования по Крыму просто мы с ним сели, он, как честный человек, сделал мне это предложение, а я ему говорю: «Слушай. Если я приду, посадят всех, как раз я еще эту неприкосновенность сниму, а ты сделал предложение, уже зная, что произошло, никому хорошо от этого не будет, я утоплю всю команду». Поэтому я отказался, но мы решили, что я с ним буду советником по тем же самым вопросам. И вот тогда, в июле, я поехал искать деньги для строительства моста через Обь.
Так вот, все было уже, все, деньги выделены. Но этот самый Крым, я Локтю говорю: «Слушай, сейчас будет экономическая жопа полная, надо искать пути удешевления проекта, иначе, значит, будет проблема».
Так прошло совсем немного времени, и Путин сказал: «Будем строить мост в Крым», и все деньги с нашего моста были благополучно переданы на Крымский мост.
Как выглядело сообщение, что возвращаться нельзя?
Там было, как землетрясением несколько предварительных звоночков, а потом уже, собственно, сам, значит, основной удар. То есть звоночки были в том, что там собралась тусовка в Крыму, значит, Государственная Дума, Совет Федерации, правительство такое расширенное, как на посланиях президента, еще со всеми губернаторами. И, судя по всему, то есть этого никто до конца, наверно, кроме первых лиц, не знает, но, судя по всему, они хотели там проголосовать ввод войск в Украину, потому что ровно на следующий день после этой сходки в конечном итоге был отдан приказ о вводе войск, этот удар на Мариуполь, первое серьезное участие российских войск на востоке Украины.
Я вот там в командировке, значит, мне звонят из фракции: «Илья Владимирович, вы будете?». Я говорю: «Я не признаю аннексии Крыма, но если все едут, я как депутат, я должен принять участие». Мне говорят: «Вы подумайте». Я говорю, как дисциплина, так, значит, дисциплина, окей.
Значит, проходит полчаса, мне звонит, значит, этот самый Радий Хабиров, который тогда был в администрации президента и курировал Государственную Думу, и говорит: «Илья, ты в Крым-то собираешься?». Я говорю: «Я уже сказал, что как бы если надо, то, значит, надо, дисциплина, одних не пущу». Он говорит: «Ты подумай, потому что мы же тебе не можем безопасность там гарантировать». Я говорю: «В каком смысле вы мне не можете гарантировать безопасность? Вы же сами говорите, что это территория Российской Федерации. И вы говорите, что вы не можете гарантировать мне безопасность». «Ну, люди разные бывают, подумай».
Значит, в центре Симферополя появляется большой такой стенд, на котором написано «Враги народа». Одно из лиц врагов народа ― ваш покорный слуга. Мне эту фоточку присылают и говорят: «Видел ее?». «Окей, видел, ну, что ж поделаешь, то есть на каждый роток не накинешь платок. Будем переубеждать личным примером». «Хорошо».
Проходит еще два дня, в газете «Известия» статья: «Депутат Пономарев погиб при попытке пересечения Керченского залива в Крыму на своем автомобиле». Значит, фотография машины, очень похожей на мою, с номером, который отличается на одну букву, утопленной в заливе, там заметка, разъяренные крымчане, он был на пароме в этой самой машине, они его узнали, на этой машине скинули, значит, в Керченский пролив, он там утонул, значит, лично Аксенов на эту тему что-то там такое говорит о том, что а вот нефиг.
Интересно. Значит, звонит опять Радий, говорит: «Ну как, едешь?». Я говорю: «А что, мне на каждую газетную утку, что ли, отвечать?». Ну, тут уже все, на следующий день, разница во времени, я в Калифорнии в это время, значит, в долине, в Кремниевой долине, просыпаюсь, а у меня там двести пропущенных звонков на телефоне. Это журналисты, которые услышали, что… 14 августа, по-моему, или 13 августа, да, что у меня заблокированы счета и так далее. Спускаюсь вниз в гостинице, мне на ресепшене говорят: «Что-то у вас карточки перестали работать». Я говорю: «В каком смысле перестали работать?». Говорит: «Что-то там у вас не работает». Я говорю: «А как вы вообще про это узнали?». «Вы проверьте». Я иду и проверяю, действительно, карточки не работают, счета-то все, значит, арестованы, западных счетов нет, я же депутат, я же только с российскими.
Ну, короче, из гостиницы меня поперли, а там пришлось к друзьям доехать. Срок аренды машины тоже заканчивался, потому что я должен был улетать в Корею, я решил, что в Корею не полечу, потому что денег нету и на что я там буду, соответственно, жить? В гостинице сказал: «Чуваки, вы же там блокировали какую-то сумму на карточке, ей мы и расплачиваемся, она же заблокирована, а это теперь уже не мои проблемы, так что до свидания».
Вот этот август до конца был такой достаточно сложный. Но друзей много, поэтому помогли.
А что происходит с вашей семьей, находится ли она в России?
У меня бывшая супруга, когда мы были тогда женаты, она, конечно, очень важную роль сыграла в решении по голосованию, потому что если бы, конечно, семья бы говорила: «Что ты делаешь?», да, мне было бы трудно так проголосовать, потому что я понимал последствия. А Катя, когда я шел в Госдуму, она сказала: «Если не проголосуешь против, домой не возвращайся, я тебя не знаю». Этим она мне сильно помогла, я прямо скажу, психологически она сняла с меня ответственность, я ей за это очень признателен.
Дети сначала оставались в России, Катя вот уехала первой, дети были у бабушек, потому что учеба и так далее. Но дальше у дочери директор школы, она еще в школе тогда училась, директор школы была хорошим человеком, там приходили эфэсбэшники и так далее, она всех послала: «Никого не пустим», и никаких не было последствий, она то есть прямо молодец большая. Не буду называть, чтобы ей не повредить, но если посмотрит, пусть знает, что я ей признателен очень сильно.
А сын учился в инязе, там ректор ― «свидетель» Путина, доверенное лицо и так далее, у него сразу оценки все, то есть он был круглым отличником, тоже очень хорошо, по-моему, со всеми языками и так далее, английский, японский свободно, а тут, значит, все тройки. Не двойки, но тройки. И он, притом что когда-то я ему говорил: «Давай, может быть, лучше на Западе получать изначально образование, потом вернешься в Россию? Получишь какой-то хороший диплом Стэнфорда или MIT, которые все были готовы его принимать». Он говорит: «Нет, папа, я российский патриот, я буду учиться в России, ты меня не уговаривай». Учился в России.
Потом я там тоже принял участие в создании одной достаточно важной структуры, Фонд свободной России в Соединенных Штатах но я считал очень важным, чтобы у российской оппозиции на Западе было какое-то лицо, как сказать, точка единого входа, точка одного окна. Потому что очень большая проблема, когда все вразнобой, все преследуют какие-то свои интересы, друг с другом ругаются и никто не понимает, главное, что хочет от них услышать собеседник, то есть просто не умеют говорить. По-английски, но на разных языках, да. И поправить это было важно, на мой взгляд, мы этого добились, и для россиян, например, ситуация гораздо лучше, с моей точки зрения, чем для украинцев, которые сейчас приезжают все время в Вашингтон и начинают друг с другом сраться. А, значит, с россиянами это гораздо меньше, то есть если не брать опять-таки структуры Навального, которые всегда со всеми срутся, то, в общем, все остальные, на мой взгляд, умеют работать вместе.
Но все-таки главное, что я для себя решил изначально, что надо заниматься прежде всего бизнесом, потому что не может быть больше такой ситуации, что ты оказываешься на улице, тебе непонятно, что делать, и ты зависишь от каких-то случайностей.
Пример Димы Гудкова, это реальная проблема, потому что мне в этом смысле повезло, у меня была полностью профессия, имя, репутация, причем хорошая репутация в этой среде, поэтому мне это было на самом деле несложно. Был только фактор времени, то есть перекантоваться буквально в течение месяца, но реально за месяц я нашел первого работодателя, который дал достаточно денег, чтобы снять квартиру, да.
Но для очень многих людей это не так, и поэтому вопрос сохранения себя ― это очень тяжелый вопрос. Я знаю очень много наших политэмигрантов, не топовых, а средних, простых ребят, да, которые оказались на Западе. И что им делать? Они реально идут на самые чернорабочие профессии и так далее.
У вас такая репутация золотого мальчика, вы всегда были благополучным и в детстве и дальше у вас все складывалось довольно гладко.
Да.
Внешнее ощущение.
Оно внешнее.
я возвращаюсь к золотому мальчику. Это тоже тот образ, который старательно лепится, это же тоже часть какой-то пропагандистской кампании. Там и Кремль, и коллеги, да, они всячески стараются прилепить то, что им выгодно. Поэтому распространяются всякие про Бориса Пономарева и так далее. Я жил в обычной семье научно-технической интеллигенции.
Ваша мама же была сенатором Чукотки.
Она стала сенатором после того, как я начал заниматься политикой, да, и стал… Вообще она пошла заниматься какими-то вещами государственными как раз от того, что у меня обанкротился мой отец, он был предпринимателем, там была очень тяжелая ситуация, слава богу, не застрелили в эти самые девяностые, потому что шанс на это был большой. И необходимо было каким-то образом выживать, поэтому мама, которая была всю жизнь инженером в МИЭМе, значит, была вынуждена пойти работать. Она пошла работать помощником депутата Государственной Думы как глава секретариата, да, то есть как секретарь. Потом поднялась, да, в какой-то момент времени она попала таким же руководителем секретариата в Думе к Абрамовичу, который тогда только избрался. Он ее заметил, и, значит, у них началась какая-то дружба, которая потом, в середине двухтысячных, превратилась в то, что она сначала была на Чукотке вице-губернатором, а потом ее назначили сенатором.
Но сказать, что это изменило кардинально какую-то материальную или политическую составляющую нашей семьи, ― нет. Сказать, что мне когда-то родители хоть в чем-нибудь помогали, ― нет, наоборот, это была большая проблема, потому что это для меня политическая проблема, что она сенатор, для нее это проблема, что я оппозиционер, да.
То есть со мной Роман несколько раз встречался и говорил: «Что тебе надо сделать, чтобы ты прекратил этим заниматься?». Поэтому это строго обратная история. Когда говорят, что она как-то в чем-то помогла, наоборот, это самый большой тормоз был со стороны родителей в этом смысле, потому что я их подставлял этим самым.
И вас это никак не ограничивало.
Ну как? То есть они меня любят, уважают мой выбор, который я делаю, поэтому разговоры были неоднократно. И закончилось это тем, что их всех уволили отовсюду, и маму, и папу. Там тоже, соответственно, есть свои связанные с этим проблемы. И понятно, что их уволили из-за фамилии «Пономарев», из-за меня. И еще ко мне, соответственно, прилетает куча этих, значит, комьев грязи в эту сторону. Но как бы это не так.
А где они?
Они сейчас в Москве.
Что касается Украины, вы говорите, что вы живете в статусе национального героя, накладывает ли он все-таки какие-то обязательства?
Наверно, да. Но я еще когда голосовал, я для себя думал, что ни в коем случае нельзя, чтобы это было единогласно, потому что единогласно ― это будет дополнительное препятствие на то, чтобы мы когда-то помирились. А я всячески стараюсь воплощать образ хорошего русского и персонифицировать то, что в России много людей, с которыми можно дружить.
Я все время привожу простую цифру, что, смотрите, даже по кремлевской социологии, которая 80/20 за Крым и против Крыма, 20% от населения России ― это, извините, 30 миллионов человек. В Украине сейчас всего живет 36, 37, скорее всего, миллионов, даже пусть будет 40. Вы понимаете, что в России количество людей, которое стоит на таких же позициях, сравнимо с населением Украины в целом? А если учесть, что в Украине примерно 15–20% стоит на пропутинских позициях, как показывает социология, то, значит, количество людей, которые на светлой стороне в России и в Украине на самом деле одинаково. И когда вы показываете пальцем и говорите, что там все рабы, которые ничего не могут, это неправильно.
А трудно быть в принципе хорошим русским в современной Украине?
Нет. В Украине все-таки для большинства людей, то есть, не знаю… может быть, 10% (опять-таки по социологии) оголтелых нациков, которых очень любят показывать российские телеканалы и которые, да, действительно считают: «Хороший кацап ― мертвый кацап», «Москали до космоса полетели ― Що, уси?», вот такое.
Подавляющее большинство населения эту позицию не разделяет. Учитывая еще к тому, что для большинства населения Украины родной язык русский, и это тоже имеет большое значение, поэтому они говорят: «Плохой Путин». Плохой Путин, плохие те, кто за него голосует, плохие те, кто ездит в Крым. Но те русские, которые приезжают в Украину, априори хорошие, потому что если вы приехали в Украину, то это означает, что вы как мы, вы стоите на той же позиции.
Поэтому чтобы столкнуться с каким-то неприятием на улице, это невозможно. Даже во Львове будут россияне, которые будут говорить по-русски, и с ними будет все нормально, никто никакого дурного слова абсолютно не скажет. Нет, если выйдешь с красным флагом, это проблема, потому что, к сожалению, элита украинская, да, поставила знак равенства между Советским Союзом и империей, которая угнетает украинцев, это всегда как раз для меня самый такой как для левого челлендж, потому что я про это очень много говорю и очень много спорю, очень хорошо знаю украинскую историю, я про это говорю.
Я самый простой аргумент говорите: ребята, извините, но за семьдесят лет существования Советского Союза 25% времени страной рулили грузины, 50% времени украинцы, а человек, который все это закончил, Горбачев, наполовину украинец, да. И чего вы нам тут говорите, что москали угнетали. Если вас кто-то и угнетал, вас украинцы угнетали, да, с грузинами причем, которые тоже сейчас лучшие друзья Украины. И кто вообще начал всю историю с украинизацией Украины? А начали большевики. Украинский язык сделали как не просто официальный, увольняли с работы, если ты не знаешь украинский язык, до этого этого никогда не было. При царе украинский язык вообще русским назывался, то есть русский язык ― он российский, а украинский язык тогда назывался русским.
То есть это там длинный, в общем, спор и разговор. Но мне очень нравится нынешняя политика Зеленского в этом плане, потому что она инклюзивна, и позиция Зеленского по этому вопросу мне очень близка. Он говорит, что на западе люди считают героем Бандеру, а на востоке ― Жукова, но и те, и те украинцы, и те, и те защищают свою родину и проливают за нее сейчас кровь на востоке Украины
Как с украинским языком?
Я свободно говорю по-украински. С акцентом, с ошибками, но свободно. Я его выучил, это занимает три месяца, для человека, который знает русский, в этом нет проблемы.
А слышите ли вы, что у вас появился легкий украинский акцент? Вот я, например, слышу.
Есть.
Такая южность.
Есть, общаешься со всеми, а я вообще легко подбираю акценты. Мне как-то меня тролили коллеги по Государственной думе, говоря о том, что у меня английский акцент. Там Левичев говорил. Ааа, ты депутат от бостонского избирательного округа. Ааа. То есть вот посмотри, как ты говоришь. Я говорю Николай Владимирович, вы приедьте к нам Сибирь. Там люди так разговаривают. Повышение на конце фраз это сибирский говор. Я реально это быстро подбираю. Конечно, живя на Украине, я подбираю это г и так далее. Конечно, это есть.
Есть знаменитая история про Вороненкова, с которым вы должны были встречаться перед тем, как его… После того, как его убили, или перед…
Вместо.
Вместо того, чтобы его убили, скажем. Насколько для вас это тяжелая история, насколько вы с ним были по-человечески близки?
По-человечески мы не были очень сильно близки, то есть он был хорошим знакомым, с которым мы очень много общались. И с ним, и с Машей Максаковой. Денис, естественно, фигура противоречивая, выходец из силовых структур, и были разные эпизоды в его биографии, но для меня было важно то, что он пострадал, борясь с одной из крупнейших коррупционных схем в России, делом «Трех китов», пережил несколько покушений, пока он был в России, со стороны этих самых людей. Главный из них на данный момент в российской системе власти ― это генерал Феоктистов
Хотя украинское следствие нашло, кто был непосредственным организатором, да, но явно не он был автором идеи, да, потому что не было… Не было смысла в этом, да, должно было быть какое-то еще внешнее на то указание, понуждение, предложение, просьба, приказ, не знаю что.
Денис, когда приезжал в Украину, у меня с ним был такой, что называется, установочный разговор, потому что мы не общались близко, когда он был в России в Государственной Думе
Вы были в одном созыве, да?
Я гораздо больше общался с генералом Виктором Черкесовым, который его был непосредственным руководителем, тоже он во фракции КПРФ, но я его знал намного до того, и когда он еще возглавлял ФСКН, очень интересный и достойный человек. Вороненков работал в качестве его непосредственного подчиненного, Черкесов помог ему попасть в Государственную Думу. Для меня это определенная рекомендация, потому что я знаю, что Черкесов очень чистоплотно относится к проявлениям коррупции, за что он пострадал, потому что он написал знаменитую статью про торговцев, чекистов-торговцев, да, за что его Путин и уволил, несмотря на все прошлые заслуги и так далее.
Короче, когда Денис решал, куда ехать, у него было несколько вариантов, и это классический, кстати, у него был выбор будущего эмигранта, потому что у Маши Максаковой было немецкое гражданство, они могли… Она оперная певица мирового уровня, они могли вместе уехать в Германию. Но он не хотел быть там приживалой при богатой жене, успешной, он хотел тоже что-то делать. И поэтому они колебались очень долго, и когда это решение принималось, он ко мне пришел, мы с ним встречались, он говорит: «Что ты думаешь, если мы переедем в Украину?».
Я говорю: «Денис, ты должен понимать, что там Украина ― воюющая страна. Приехав в Украину, ты берешь себе билет на войну. И на войне стреляют и убивают». У меня был прямой на эту тему разговор, потому что у меня самого был опыт, когда на меня заходил киллер кадыровский, я, слава богу, что-то почувствовал, я не понял, что это киллер, но я почувствовал и поэтому остался в живых, но он реализовал свое дело, организовав покушение на Адама Осмаева и Амину Окуеву. Тогда они отстрелялись, но были тяжело ранен, он тоже, этот киллер, был тяжело ранен, потом его обменяли в этих обменах между Россией и Украиной, а Амину потом-таки убили в результате второго покушения.
То есть в Украине стреляют и убивают, это факт, потому что это война. Я про это Денису рассказал. Он мне сказал: «Я человек в погонах, я давал присягу, я этого не боюсь. Я, наоборот, хочу быть полезным, я хочу вот этих сволочей, из-за которых я уезжаю, наказать». Я думаю, что в конечном итоге его убили именно за это, хотя Украина не воспользовалась его данными, но, думаю, в итоге бы воспользовалась, но на тот момент, когда его убили, не воспользовалась.
То есть он себя предлагал в этом качестве.
Да, он хотел идти работать в генпрокуратуру, занимаясь вот этими трансграничными преступлениями, контрабандой России и Украины, что он, в общем, и предлагал, потому что это была его специальность в России, он знал очень много этих контрабандных схем с той стороны. И он предлагал, соответственно, что он эту информацию раскроет для украинских правоохранителей, он хотел туда попасть на работу.
Была процедура, то есть сначала была процедура получения гражданства, он получил гражданство гораздо раньше меня, потому что у него были украинские родственники, на этом основании, то есть он без проблем получил гражданство. И все равно должен был пройти какой-то, не знаю, карантинный период, что ли, потому что украинцы, конечно, опять-таки в ситуации войны относятся к россиянам как к потенциальным работникам крайне недоверчиво. Не в быту, а госслужба, да, кто знает, там были случаи, когда даже волонтеры вроде, которые приходили воевать в составе украинских добровольческих батальонов против, значит, ДНР и ЛНР, против российской агрессии там, россияне, их очень много, в основном из националистических организаций, которые туда приходили, потом одного из них, который дошел там до должности замглавы батальона «Азов», замкомандира, он оказался российским агентом, его взяли с поличным, прослушка и все это, значит, доказано и так далее, а он там буквально за месяц до этого, значит, ручкался с Порошенко, который ему гражданство, все дела, то есть вот такие люди нам нужны.
Это очень сильно останавливает, это создает очень много вот таких документарных проблем. То есть я не мог получить гражданство очень долго в Украине, потому что тоже ― а вдруг он шпион все равно? Мало ли. Да, герой, да, каналы, все правильно говорит, его все любят, а вдруг он окажется в конечном итоге агентом таким, хитро замаскированным, да, а что мы потом будем делать? Это же такой скандал, мы же гражданство потом назад не заберем, кто его выдал, он тоже пострадает.
Следите ли вы за тем, что происходит с вашей бывшей фракцией «Справедливая Россия» которая, как мы знаем, объединилась с движением «ЗА правду»?
Конечно, ужас. То есть они из социалистической партией стали национал социалистической и даже этого не заметили. Кто-то заметил, но многие не заметили. Конечно у меня много вопросов. Я переписываюсь периодически с отдельными нашими коллегами, не все там сволочи. Но они все говорят, там политика искусства возможного, делаем что можем.
То есть с кем переписываться, они не бояться переписываться?
Большинство боится, некоторые не бояться. Есть люди в администрации президента, которые не боятся со мной переписываться. У меня источников много в России, которые рассказывают внутренние веяния, сплетни.
Пытались ли ваши бывшие коллеги и соратники по большой политике, возможно, какие-то покровители посодействовать вам и помочь, когда вас изгоняли из страны и из политического процесса?
Не пытались, это ощущение, что на тебя едет танк. Ты не можешь танк упросить остановиться. Ты можешь на него кинуться с коктейлем Молотова либо отойти в сторону. Они отходили в сторону. Я могу сказать, что даже Миронов мне недавно передал привет. Ничего личного. Сколько раз он меня там заклеймил с самой высокой трибуны, но ничего личного.
Вспоминая ситуации, может, надо было иначе действовать?
Нет. Я скажу так. Ретроспективно вспоминая ситуацию, если я бы знал все что произойдет после. Я бы в 2002 году не пошел заниматься политикой. Я так скажу. Потому что я считаю, что у меня было 15 лет вычеркнутых из жизни. Несмотря на большое количество и фана, который был получен. Но этот фан в значительной степени разрушил мне семью. Это было существование впроголодь очень большое количество времени, бесконечные разъезды без какого-то бы не было результата. В конечном итоге мы всё равно вернулись к тому, чем надо было заниматься тогда. Именно зарабатывания собственного финансового, а не политического капитала.
Общаетесь ли вы с Михаилом Ходорковским, вашим бывшим работодателем и вообще, с кем из политических эмигрантов поддерживаете отношения?
С Ходорковским общаюсь иногда, редко. Потому что с одной стороны я его очень уважаю, по-моему он ко мне очень хорошо относится. С другой стороны у нас нет никаких точек соприкосновения. Ему бизнесом заниматься совершенно не интересно, его и им это не интересно. И я считаю, что нужно строить инфраструктуру вне России для контрнаступления назад. Я считаю, что Украина для этого самый лучший плацдарм, который может быть. Русскоязычная среда, самая дешевая. Где легче всего собрать людей и значит, с ними заниматься. У МБХфокус четко на Россию, он не хочет делать ничего с диаспорой. Ничего не хочет делать с уехавшими, но у каждого есть право на свою точку зрения. Он её уж точно выстрадал. Поэтому периодически увидеться, поднять рюмочку за будущую свободную Россию это да, но делового взаимодействия с ним нет. очень близко дружим с Димой Гудковым. Близко дружим с Маратом Гельманом. Мы много делаем по линии форума свободной России, где Каспаров, и Женя Чирикова, Невзлин, Данила Константинов замечательный совершенно хоть и националист, я левый.
По чему вы скучаете?
Мне конечно интересно приехать, посмотреть, что там Собянин наделал. Собянина знаю уже 30 лет. Считаю его хорошим мэром, честно признаюсь. Он был охренительным губернатором в Тюменской области. Которого мы помогали признать, когда в ЮКОС нанимался. Этим очень активно Ходорковский делал губернатором. Вообще, он очень интересный мужик. Хотя конечно, абсолютно лояльный. Владимир Владимирович правильно сказал, Сергей Семенович у нас не Робеспьер, а раз не Робеспьер, а значит он не так опасен. Что он натворил в Москве, интересно посмотреть. На эту тему есть разные точки зрения и в плюс и в минус. Мне это очень интересно. Москву знаю очень хорошо и хотел бы понять, этот всё-таки дух в нем Москвы сохраняется или нет. Просто на счет всех его градостроительных изысков. Он человек компьютер и дух он не понимает, это ему чуждо. Есть много уголков, которые мне очень нравятся. Конечно, когда меня куда-то не пускают, у меня кулаки сжимаются. Но я ещё раз скажу, я на Украине себя чувствую дома.
Можно ли сказать, что сейчас в Украине вы живете на чемоданах с расчетом, что когда-нибудь вы обязательно вернетесь в Россию, поэтому что называется, распаковываться не стоит?
Я психологически не на чемоданах совершенно. Наоборот, впервые у меня появилась какая-то, можно сказать, собственность. Я впервые купил недвижимость. У меня есть дом большой на берегу Днепра. У меня там целое поместье, 2 гектара земли, пристань. Куплю яхту сейчас себе. Я получил лицензию капитана. У меня все очень хорошо. Лучший период жизни с точки моего настроения, что конечно не отменяет того, что я в Россию вернусь. Просто я вернусь тогда видимо, когда помрет Путин, он старше меня. Я моложе его. У него работа такая на галерах, которая приближает его конец. Поэтому конечно вернусь. Какая будет ситуация в стране не знаю, потому что я считаю, что если так скажем, победят силы, которые близки к Алексею Навальному, возвращаться нам не придется, будет ещё хуже. Я очень пессимистично на эту тему смотрю, но я считаю, что гораздо больше шансов, что победят силы, которые близки к Стрелкову и Прилепину.
Как вы вернетесь?
Вернусь с оружием в руках. я считаю, что наша либеральная интеллигенция делает много ошибок именно с точки зрения своих предпочтений. Все считают в индивидуальном плане самыми умными, яркими и ходят на самом деле такой же толпой, как ходит та сторона. Задумывается о будущем очень мало. Это очень печально. Ещё плюс к этому как в этом известном анекдоте. У меня всегда при слове валить, ассоциации кого, а у большинства населения — куда.