ЛОБКОВ. Очная ставка – главный психиатр России Кекелидзе vs Косенко и Бильжо

Лобков: На этой неделе Зураб Ильич готов ответить на основные возражения по делу Косенко. Основные возражения сводятся к тому, что экспертиза была крайне поверхностна. Вот что Косенко об этом говорит: «Психиатрическая экспертиза продолжалась крайне непродолжительное время. Я беседовал с одним врачом минут 15, потом с тремя врачами, включая профессора, – тоже минут 10» Спрашивали его про политические взгляды, и это породило, естественно, вполне обоснованные предположения: вот они, 1960-е годы вернулись.

Кекелидзе: Сперва надо рассказать, как проводится экспертиза.

Лобков: В этом случае.

Кекелидзе: И в этом случае. Первое: экспертиза назначается судом или следствием, или соответствующими представителями. Притом когда проводится экспертиза, суд и следствие дают соответствующее экспертное задание: определяют, где должно проводиться и какой вид (имеется в виду стационарный или амбулаторный). Понятно, что было определено, что в Сербском, было определено, что амбулаторно. Первый вопрос, который я хотел бы задать оппонентам, они здесь отсутствуют, сколько длится экспертиза амбулаторная. Уверен, не ответят. А длится она не более 20 дней. Это в руководствах написано. Почему? Да потому что сперва поступает дело, в данном случае поступило дело на 11 дней раньше, как и должно быть, и это не только беседа с испытуемым. Каждый из этих экспертов изучает уголовное дело, все медицинские документы (в данном случае это амбулаторные карты, история болезни, личное дело арестованного и так далее) – все это собирается, изучается, обсуждается. Потом врач-докладчик, как он считает, первые 10 минут, хотя это не так было, было дольше.

Лобков: Дольше было?

Кекелидзе: Где-то около часа. И после еще дается 10 дней, чтобы написать все это.

Лобков: Давайте телезрителям кратко напомним, что происходило на прошлой неделе, и почему после этого диагноза и приговора возникло опасение, что в России появляется карательная психиатрия. Итак, основные претензии к институту Сербского: поверхностная экспертиза, утяжеление диагноза и то, что за все время, которое Михаил Косенко провел в изоляторе, а это не самые комфортные условия, ни разу его не посетил с терапевтической целью врач-психиатр.

Кекелидзе: Я не могу сказать, что там в СИЗО происходило, и в заключении, но, как сказал господин Савенко, там он получает другие препараты. Очевидно, что эти препараты все-таки психиатр назначает. Им надо просто разобраться между собой.

Лобков: Он был в тюремной больнице, но просто он не был… Мы свяжемся сегодня с Ксенией Косенко.

Кекелидзе: Это другой вопрос – то, что там. Теперь то, что он получал 12 лет. Первое, о чем говорил господин Бильжо, это беседовать с испытуемым или больным, чтобы установить диагноз. Я с ним тоже не беседовал, но у меня есть все данные по больницам, где он лежал раньше.

Лобков: А почему не беседовали ваши психиатры?

Кекелидзе: Нет, я не беседовал. Я же сейчас выступаю от себя. Это первое. Второе: анамнестические сведения (я это говорю обоим оппонентам)  надо изучать. Если бы они изучили, тогда не говорили бы о том, что испытуемый получал только сонапакс. Это не так. Когда он находился в больнице в 2001 году, он получал (скажу громко): аминазин…

Лобков: Тяжелая вещь.

Кекелидзе: Нет, аминазин – хорошее лекарство, если умеют им пользоваться. Это уж мне поверьте. То же самое касается других препаратов, в том числе и рисполепта. А когда используются рисполепт? Наверное, доктора знают.

Лобков: Но 12 лет не было эксцессов, а вдруг «Болотное дело», эксцесс, сразу диагноз утяжеляется. Вот в чем проблема.

Кекелидзе: Нет, не в том.

Лобков: Сходил на Болотную. Сделал он там что-то или не сделал, понимаете, даже омоновцы не могут опознать. А вот диагноз сразу утяжеляется. Почему? Возникают сомнения, что психиатрия пошла на поводу, прежде всего, прочитав уголовное дело. Вот я суть сомнений выражаю.

Кекелидзе: Суть сомнения не в этом. Изначально, и когда говорят о вялотекущей шизофрении, которая сейчас не относится уже к шизофрении, к шизотипическому расстройству. В шизотипическом расстройстве тоже сказано (а это международная классификация болезни), что в части случаев она переходит в шизофрению полную (то, что бывает). И, кстати, вялотекущая шизофрения, когда изначально ставят такой диагноз, в 20% случаях (а это уж мне поверьте, я сам это изучал на том же материале, кстати, что господин Бильжо, из того же отдела, где профессор  Шмаонова руководила) отсеиваются, потому что они уже не «вялотекущая шизофрения», переходит на более тяжелую форму.

Лобков: То есть совпало ухудшение состояния с тем, что человек сходил на Болотную?

Кекелидзе: Нет, просто диагноз надо было менять еще раньше. И если они посмотрят записи и в истории болезни, и в амбулаторной карте, там это все видно. Я хочу сказать докторам, что мы подали в этический комитет, обо всем…

Лобков: Вы будете судиться в профессиональном суде?

Кекелидзе: Нет, мы будем обсуждать в этическом комитете Всероссийского общества психиатров, а там мы можем представить все данные. А после этого я буду настаивать, чтобы оба моих оппонента выступили и сказали, что они думают.

Лобков: То есть вы были оскорблены, ваша честь была задета?

Кекелидзе: Безусловно. Честь учреждения была задета, потому что мы, я утверждаю, поставили правильный диагноз, и если они посмотрят и хорошо побеседуют с сестрой и матерью, многое для себя выяснят.