Почему Путин не называет Навального по имени? И правильно ли президенту отвечать на вопросы о своей стране примерами из США? Мнение депутата Калашникова

Ну что, всех интересует, чем на самом деле закончился этот саммит Путина и Байдена, потому что ведь слова могут быть сказаны разные, а по факту результаты мы увидим, наверно, в течение какого-то обозримого будущего, обозримого периода. На ваш взгляд, что хорошего для России и ее граждан произошло в Женеве во время этих исторических, как кому-то может показаться, переговоров?

Я считаю эту встречу благом, настолько был накал большой, особенно в последние месяцы, вот этой борьбы политической с переходом в пропагандистский в том числе шум на телевидении разном, потом это было еще дополнено военными учениями, и люди реально стали бояться войны.

Я вам прямо скажу, что, казалось бы, в далеком Тольятти, ну, не так уж и далеко, конечно, от Москвы, в моем Тольятти, где я, откуда я депутат, мной перед выборами, выборы уже через несколько месяцев, мы провели фокус-группу. Я ожидал там увидеть многие вопросы, которые для Тольятти проблематичны: химия, «АвтоВАЗ», Renault новую платформу выкидывает, наши машины и так далее, и так далее, там много-много, цены, рост цен. И вдруг в пятерке я вижу, в пятерке, причем на третьем месте, вот эту озабоченность по поводу «лишь бы не было войны».

Мне кажется, эта встреча во многом снимает эту нагрузку, в том числе и пропагандистскую, на людей, на граждан Российской Федерации. За одно это, за то, что президенты как бы поняли, что дальше уже тянуть нечего и даже если нет реальной повестки, реальных договоренностей, нужно было встречаться. Мне кажется, в этом смысле Байден оказался прозорливее Трампа и сделал это сразу, не оглядываясь в том числе на избирателей, которые могут его поклевать и, скорее всего, будут клевать в ближайшее время, как они сделали это с Трампом, вообще размазав его по всем стенкам.

Да, Байдена не размазывают демократы, единственное, за что Байдена критикуют, ― это за невведение санкций, касающихся отравления Алексея Навального. Они должны были быть введены в июне и, насколько я понимаю, ровно потому что американская администрация готовилась к встрече с Путиным, принятие этого пакета ограничительных мер несколько отсрочили. Мы и не должны на это смотреть как на какой-то страшный, не знаю, удар в спину или что-то в этом духе.

Санкционный путь, который против нас избран, ― он на годы, на долгие годы. И только повод дай, а можно и не давать этого повода, ведь Блинкен при всем том, что он занимает сегодня очень важный пост, я помню его в другие времена, например, это было еще до 2014 года, в 2012 году, когда он требовал с Россией разговаривать только языком санкций и никаким иначе другим. Он был всегда приверженцем этого языка санкций по отношению к России, по отношению к Китаю, поэтому это действительно не удар в спину уж точно.

Зная нашу администрацию (президента, я имею в виду), зная, как они ведут переговоры, уж точно вопрос о санкциях напрямую не стоял, потому что, наверно, вы помните риторику, которую всегда источает администрация: «Не мы вводили, не нам говорить, пусть сами снимают, мы не будем их уговаривать» и так далее, это на самом деле риторика, с одной стороны. Но, с другой стороны, так в реальной политике у них и происходит. Это не торг за столом деловых людей, собравшихся обсуждать какую-то сделку, где они говорят: «Сними санкции, а мы тебе уступим там-то, там-то, там-то».

Как раз в этом смысле Запад всегда говорил: «Вы продвиньтесь на Донецком треке, да, на ДНР и ЛНР, и мы там снимем санкции». Я в это тоже не верю, я прекрасно же помню, знаю, как по Boeing, например, сбитому вводились санкции. Никто же не ждал доказательств, прошло сколько…

Леонид Иванович!

Нет, я вам просто напомню. Я сам, я скажу вам честно, все можно говорить: Россия там участвует, не участвует. Но санкции в те годы, начинающиеся годы, когда обрушился международный порядок в 2014 году, да, они не вводились бездоказательно, все равно какой-то суд, какое-то расследование, процедура. Я же помню, как это было. Обама переговорил со всеми президентами в Европе, ну, не со всеми, с ведущими, и в течение пяти дней ввели.

Это что, нравится мне или не нравится? Конечно, мне это не может нравиться.

Подождите, то есть вы считаете, что Россия не причастна к гибели 298 человек?

Я ничего не считаю, потому что я не присутствую в Гааге, я не вижу следственные материалы, и они…

Но они есть.

Вы демократ. Вы же демократ?

Я либерал.

Вы не можете человека посадить в тюрьму, пока не доказали его вину, вы же не можете за это… Вы даже, более того, как и всякий нормальный человек, говорите: «Нельзя человеку сидеть в тюрьме, если не доказана вина, даже под следствием долго нельзя сидеть». А почему вы считаете, что можно в другой ситуации против страны, а не против человека вводить?

Но кто контролировал ситуацию в Донецкой и Луганской областях?

Я понимаю, что я говорю… Я же сейчас не собираюсь оправдываться.

Хорошо, мы сейчас ушли с вами.

Я не власть, я не власть.

Хорошо, да-да-да, вы все-таки представляете власть как народный избранник.

Но вы же меня спрашиваете, я просто как человек вам говорю. Как можно вводить санкции, да? Еще раз говорю, я не защищаю, но вы же докажите хоть что-нибудь. Давайте у нас в стране мы будем сажать в тюрьму, не доказывая никаких, или там вводить санкции какие-то против физиков или юриков? Ничего не доказано. Вы же сами первые возмутитесь, и я скажу: «Вы чего, с ума сошли?».

Так а почему? Были выводы многочисленных комиссий. Ладно, Леонид Иванович, мы сейчас вообще в другую тему уходим. Можно я?.. Понятно.

Вы сейчас не об этом говорите же, а о Навальном. Вы же о Навальном говорили, да?

Подождите, я о Навальном сейчас спрошу вас. Вот смотрите, как вы считаете, вы говорите: «Я, примерно понимая, как ведутся переговоры, делаю те или иные выводы». Вот скажите мне, примерно понимая, как ведутся переговоры, Владимир Путин за закрытыми дверями, будучи наедине с Байденом, ну, в присутствии министров иностранных дел, назвал Навального по имени или нет?

Я же не так близок к Путину, да, я вижу его только на торжественных… Я же сейчас, кстати, даю вам интервью, мы только что были на встрече с президентом. Правда, я нисколько не играюсь, я его вижу только вот на таких встречах, когда он в Думу пришел. Но я примерно вижу его стиль работы, и мне кажется, что то, что он говорил корреспонденту CNN, по-моему, да, перед этой встречей, он примерно то же самое говорил, отвечая на возможный вопрос про Навального.

То есть он не называет Навального по имени ни при каких обстоятельствах, даже без прессы?

Не знаю, называл он его, не называл, мне трудно гадать. У него какое-то на этот счет есть убеждение, да, называть, не называть… Я называю, например, Навального все время. У него вот такой стиль. Может быть, внутри страны, может быть, он дает такую внутреннюю для себя установку. Но думаю, что если ему задавали вопросы о Навальном там, на этих переговорах, он спокойно ответил бы.

Он в принципе спокойный человек, его вывести из себя, я вот знаю его, практически… Очень сложно. Мы же с ним в разных политических лагерях, но я видел, например, на совещаниях, когда выступают, я выступал или там из нашего, из КПРФ другие люди выступали и на нас начинали другие оппоненты, из «Единой России», например, или из исполнительной власти нападать, он говорил: «Подождите, а что вы нападаете? Вы хотите, чтобы они говорили то же самое, что и вы, что ли? Тогда они должны быть „Единой Россией“».

В этом смысле он достаточно гибок, я думаю, он мог… Что, имеет для вас значение фамилия или не имеет? На закрытых переговорах, наверно, он мог фамилию назвать и имя. И даже отчество.

Конечно, имя, фамилия и даже отчество имеют огромное значение, когда речь идет о лидере оппозиции, который был отравлен, а потом помещен в колонию.

Вы меня спрашиваете про закрытые же переговоры?

Да-да-да. А вообще я вас поняла, но этот ответ его по поводу Навального, ему несколько раз вопрос о Навальном задавали представители западных СМИ, ответ президента России вас удовлетворил? Насколько он был убедительным, с вашей точки зрения?

Вы знаете, я о Навальном говорил с ПАСЕ. Меня ответ президента или ответ Запада по отношению к этому делу, конечно, интересует, да, точнее реакция, извините, не ответ, реакция. Конечно, интересует. Но я тогда говорил и говорю это сейчас: если вы хотите… Тогда он был еще в Германии, я говорю: «Если вы хотите, чтобы что-то состоялось в России, а Россия говорит: „Дайте материалы“»… Почему, в ПАСЕ я говорил, вот немцы сидят, немецкие депутаты, почему вы не даете-то?

У России есть доказательства отравления Алексея Навального, они содержатся, например, в омской больнице.

Вы мне задаете вопрос, я отвечаю. И я говорил: «Вот немцы, вот парламентарии. Почему вы говорите: „Мы не дадим“? „Мы дадим в ОЗХО, но на Россию санкции“». А что это за разговор такой? Вы же хотите доказать, что власть была замешана.

Вас удовлетворил ответ.

«Факты дайте», ― говорил я. Верю, не верю ― это не мой…

Факты есть, Леонид Иванович, объективные.

Я многим политикам не верю. Я не верю политикам, например, единороссам. Я не верю им. Но я еще раз говорю, в этой сфере, когда санкции против всей страны, против меня лично, против людей, которые работают в Тольятти, почему они должны отвечать за что-то, что не доказано? Почему?

Но ОЗХО же была готова приехать и провести расследование, но ее не пустили, сказали: «Пустите наших экспертов в этот процесс». А это не принято так, ОЗХО, Организация по запрещению химического оружия, проводит только самостоятельно свои расследования, изучает материалы. Российская сторона не хотела их допустить до самостоятельного изучения материалов.

Кроме того, в омской больнице есть документы, в которых есть прямое доказательство отравления Алексея Навального.

ОЗХО вообще там не было сначала, ее не было. Была Германия и была Россия. И Германия требовала, и Европа говорила: «Откройте уголовное дело и расследуйте факты отравления Навального». Россия… Кому как хочется, не хочется, Россия говорила: «Дайте нам материалы». Немцы сказали тогда: «Вы знаете, если мы дадим материалы, русские догадаются», что-то там, их секреты.

Я вас поняла.

Я же помню всю эту риторику. Я говорил: «Подождите, а что? Вот вы назвали виновных, и все».

А все-таки ответ Владимира Путина вас удовлетворил или нет?

А вы вводите против всей страны. Почему? Если у вас кто-то там виновный, назовите мне виновного, назовите факты.

Понятно. Удовлетворил ли вас ответ президента все-таки на этой пресс-конференции? По поводу Навального. Его несколько раз спрашивали: «Почему вы так реагируете на деятельность организаций, связанных с Алексеем Навальным? Экстремисты, не знаю, запрещенные организации и так далее».

Я понял. Он объяснил то, что я слышал и раньше. Что значит удовлетворил?

Понятно, да-да-да. Хорошо, у меня, наверно, последний вопрос. Смотрите, когда Владимира Путина спрашивали о тех или иных проблемах внутри России, в особенности о проблемах, связанных с правами человека, с соблюдением прав человека, со свободой слова, со свободой собраний, свободой избираться, он каждый раз говорил: «А у вас в Америке такие-то проблемы». То есть каждый раз «а у вас в Америке Капитолий» или что угодно еще там, Black Lives Matter, беспредел полиции и так далее.

Как это понимать? Насколько это правильная позиция человека, который представляет нашу страну?

Вы знаете, я немножко пожил, я не такой совсем старый, но пожил в Советском Союзе. Это примерно тот же стиль, знаете, Анжелу Дэвис отпустить, Луиса Корвалана. Нравится мне это или не нравится, не знаю, но иногда люди… Я-то понимаю, почему он так отвечает. Почему? Потому что Запад говорит: «Вы не соблюдаете демократические ценности, традиции, вы не соблюдаете права человека», и тогда он пытается на их же путь встать и говорить: «А что, по-вашему, демократические традиции, или демократические ценности, или демократия? По-вашему, то, что вы хватаете 350 человек», ― грубо говоря, он допускает и говорит, типа в уме: ― «А я тут несколько человек. То кто из нас более демократичный?». Примерно так он пользуется этой риторикой.

Он хорошо ее освоил, он президент, довольно-таки быстро научившийся этой риторике.

Но у вас же остаются, как у народного избранника, представителя коммунистической партии Российской Федерации, у вас остаются вопросы к президенту?

Смотрите, я всегда говорил, меня даже критиковали за это, что любые случаи надо расследовать. И я всегда им говорил, они говорили: «Ну, какое расследование, они же это самое… Не надо расследовать?».

Я говорю, почему нужно расследовать, например? Вы же нам, коммунистам, отвечаете. Мы говорим: «Вы, сволочи такие, воруете наши голоса на выборах». Они говорят: «Иди в суд, иди в суд». У них ответ один, и сейчас так же будет в сентябре, увидите.

Ох.

А когда я говорю вам, или Америке, или любому другому: «Идите в суд, доказывайте», вы мне говорите: «Да что, тут все очевидно, что тут президент как-то, вы чего, верите, что ли, не верите?». Понимаете, этот путь: верю, не верю, здесь демократия, там не демократия, здесь суд, там не суд ― меня это не устраивает. Поверьте мне, я могу верить, могу не верить, но я правда против того, чтобы вся страна страдала от санкций, а она страдает реально, если мы не можем построить самолетов из-за ограничений, продукция двойного назначения…

Она страдает от контрсанкций тоже.

Фармакология там, да. Это, конечно, наши ошибки, нашей страны в том числе, что мы сами не умеем делать лекарства, станки. Это тоже обман Запада, я же помню, как мы делали тяжелый самолет в Самаре, тяжелый, сами, большой хороший самолет, широкофюзеляжный, а потом нам сказали: «Мы вам поставим двигатель Pratt & Whitney или Mercedes, вы не делайте двигатели в Перми». И мы перестали делать, и все. Подошла пора, они говорят: «Мы не поставим».

Понимаете, вот это «верю», «не верю», и мы лишились широкофюзеляжного самолета, а Boeing и Airbus выпускают. Верю, не верю ― это не мой разговор.

Фото: Сергей Фадеичев / ТАСС