Кашин и кремлевский водевиль: новые карбонарии, репутация Суркова и мифический батальон Прилепина

На прошлой неделе у меня на Дожде была колонка про парня из группы «Шалтай-болтай», и я, рассуждая о его перспективах получить статус беженца в Эстонии, приводил в пример бывшего российского депутата Дениса Вороненкова, который убежал на Украину в конце прошлого года. Я ссылался на пример Вороненкова как на что-то уже такое полузабытое, из прошлого — новости у нас забываются быстро, и декабрьские сообщения о том, что Вороненков уехал, неделю назад казались каким-то таким глухим приветом из архива. Но нет, все только начинается, на этой неделе Денис Вороненков главный герой и, пользуясь случаем, хочу поправиться — в прошлой программе я неправильно ставил ударение в его фамилии, причем я даже спрашивал у разных знакомых, как правильно, а никто не знал, фамилия была не на слуху, а теперь благодаря опубликованному письму жены Вороненкова Марии Максаковой, тоже бывшего депутата — письмо на депутатском бланке, она ему писала «И страсть десятками оттенков тебя пусть дразнит, Вороненков», — мы точно знаем, как ставится ударение.

Денис Вороненков действительно главный герой этой недели, его огромное интервью украинскому сайту «Цензор» (заблокированному, кстати, в России, но все равно все прочитали) производит очень сильное впечатление — человек, который до последних секунд своей думской карьеры был таким настоящим российским депутатом, последнее его предложение было — запретить в России игру Pokemon Go как угрожающую национальной безопасности, — теперь он учится сравнивать Россию с нацистской Германией, изображает всяческого карбонария, и мы видим, как и российские, и украинские читатели удивляются тому, как легко и быстро человек может измениться, я не видел ни одного восторженного отзыва о Вороненкове, но ему, я думаю, все равно — украинский паспорт он получил, а на каких условиях он его получил — мы можем только догадываться, но, судя по всему, эти условия его устраивают. И Мария Максакова, профессиональная оперная певца, с которой на думских корпоративах любил петь бывший спикер Госдумы Сергей Нарышкин, собирается теперь петь в киевской Национальной опере. Это все, конечно, какое-то кино, причем кино не о двух бывших российских депутатах, а о том, что ждет, вероятно, еще многих представителей нашей элиты в недалеком будущем — повторю свою мысль из колонки на прошлой неделе, они действительно протаптывают тот путь, которым смогут пройти еще многие. О том, как так вышло, я написал для Deutsche Welle.

Российская власть годами выстраивала политическую систему, в которой неприятные неожиданности были исключены – будь то со стороны парламента, партии, регионов или СМИ. А тут вдруг такой провал на самом, казалось бы, проверенному участке: удар нанес не условный Навальный, а в самом прямом смысле свой человек, дважды свой — офицер бывшего Госнаркоконтроля и депутат Госдумы. Вероятно, для Кремля это станет поводом срочно придумывать какие-то новые ограничительные меры — усилить контроль за депутатами, начать новую проверку офицеров спецслужб или что-нибудь в этом роде.

Но ирония ситуации как раз и заключается в том, что бегство Вороненкова потому и стало возможно, что он, как и все другие его коллеги по российской элите, оказался лишен любых степеней свободы внутри системы. Внутри системы Вороненкову было некуда бежать, и путь остался один — туда, где ждут рассказов об аннексии Крыма и о российской агрессии в Донбассе. 

Второй, помимо интервью «Цензору», информационный повод, связанный с Денисом Вороненковым — это его заявление в эфире «Громадского», украинского телеканала, о том, что Владислав Сурков был противником аннексии Крыма. Я написал по этому поводу отдельную колонку, в которой предположил, что со дня на день Сурков будет вынужден давать интервью с опровержением — я не ожидал, что все получится так быстро, моя колонка вышла утром, а уже в обед появилось интервью политолога Алексея Чеснакова по поводу Вороненкова и Максаковой. Чеснаков — это такой аватар Суркова, они всегда работали вместе, и вся его ценность — в том, что ничего от себя он не говорит, и все его тексты — это позиция Суркова и только Суркова. И вот Чеснаков дал такое, ну прямо скажем, хамское интервью — там он, цитируя свои разговоры с Сурковым, называет Вороненкова человеком с лицом вши, а о Максаковой говорит, что она страстная женщина, поэтому вместо интеллекта у нее гормоны — вообще, наверное, надо было давно привыкнуть, что наша власть разговаривает на этом языке, но я все равно каждый раз вздрагиваю.

При этом Сурков ведь столько лет добивался репутации эстета, человека со вкусом, ценителя прекрасного. Я не думаю, что и ему сейчас доставляет удовольствие, когда от его имени распространяют эту гопническую брань — он, конечно, сам причастен к формированию этого языка, но он вряд ли хотел разговаривать на нем сам, а теперь приходится. Именно приходится, чтобы никто не подумал, что Сурков опровергает слова Вороненкова понарошку, и что на самом деле дыма без огня не бывает. Этот гопнический язык сейчас и нужен для того, чтобы слова официальных лиц звучали убедительнее обычного, то есть вот они нам говорят «Гадом буду» (да даже не гадом), чтобы мы им поверили. Стоит ли верить Суркову? Я бы не советовал в том смысле, что российским официальным лицам верить вообще нельзя, и по умолчанию их слова надо воспринимать как неправду. К Вороненкову это, конечно, тоже относится, хоть он и бывшее официальное лицо. Но тут не имеет значения, врет он или нет — в любом случае он поставил Суркова в очень неловкое положение, и об этом моя колонка для сайта Republic.

Стандартный сюжет про перебежчика – это когда он приходит на ту сторону и дает неопровержимые сведения о каком-нибудь злодее, доказывающие его причастность к самым зловещим преступлениям. Нестандартный сюжет, больше похожий на постмодернистскую пародию, – это когда перебежчик пришел и говорит, что злодей на самом деле не злодей, и принимающая сторона тихо сходит с ума, не зная, что ей теперь делать с полученной информацией.

Денис Вороненков неожиданно оказался героем нестандартного сюжета. По всей логике требовалось, чтобы он начал разоблачать, а он вместо этого защищает. Его заявление о Владиславе Суркове, якобы бывшем категорическим противником присоединения Крыма, не обрадует украинскую сторону. Она давно считает Суркова одним из основных виновников «гибридной агрессии», – начиная даже не с Крыма, а с Майдана. Кроме того, оно ставит в неловкое положение самого Суркова в России – к нему теперь и у самого Владимира Путина могут возникнуть вопросы не столько по поводу его позиции в 2014 году, сколько по поводу отношений с Вороненковым, про которого теперь неясно, сам ли он заговорил о Суркове, или это Сурков попросил передать украинцам, что он ни в чем перед ними не виноват.

Еще одно важнейшее событие недели — батальон Захара Прилепина, точнее — публикация об этом батальоне в «Комсомольской правде», и даже серия публикаций — понятно, что первое интервью писателя о том, что он идет воевать, наделало много шума, и «Комсомольская правда» посвятила этому сюжету еще несколько материалов, и, в частности, спустя три дня после ухода Захара Прилепина на войну я прочитал репортаж о его творческом вечере в Волгограде, на котором он подробно ответил на все вопросы, связанные с его уходом на войну, то есть в принципе, после этого шума батальон вообще может не воевать — пресса так и будет его обсуждать, а Захар может выступать в разных городах и давать комментарии. Но я все-таки не хочу иронизировать по этому поводу, война — дело такое, которым все-таки не стоит шутить, война это плохо в любом случае, война фейсбучная в том числе. Понятно, что батальон Захара Прилепина взорвал социальные сети, и там случилось что-то вроде соревнования на тему, кто жестче всех выступит по поводу Прилепина. Победила Вера Полозкова, наш известный поэт, она пообещала выпить шампанского в тот день, когда Захару Прилепину отстрелят, как пишет Вера, его башку — там еще было матерное слово, но я его опускаю. Сейчас Веру Полозкову за ее эти слова всячески ругает лоялистская пресса, я не хочу к ней присоединяться, тем более что с самой Верой мы поссорились еще полтора года назад совсем по другому поводу — это было, когда (извините, что я опять возвращаюсь к этой теме) раскрыли дело о покушении на меня, и когда исполнители, наемники, дали следствию показания, что они действовали по поручению псковского губернатора Андрея Турчака. Турчак как раз в то время проводил у себя в Пскове фестиваль памяти Довлатова. Многие поэты, писатели и артисты, узнав о скандале, отказывались туда ехать, делали заявления, отмежевывались — я их об этом, конечно, не просил, но чего уж там, мне было приятно. Вера Полозкова тоже участвовала в этом фестивале, отказываться от поездки к Турчаку она не стала, но ей почему-то было важно, чтобы я ее за это не осуждал, и вот с таким заходом она ко мне обратилась, я, наверное, не сумел проявить великодушия и не смог сказать ей, что поддерживаю ее поездку к Турчаку. Она меня в конце концов заблокировала в фейсбуке, поехала, Турчак там всех, то есть и ее тоже, благодарил за поддержку — понятно, что мы с Верой больше не общались и вряд ли пообщаемся когда-то еще. Я думаю об этой истории — Вера же могла вообще ко мне тогда не обращаться, просто поехать и все, мы никогда не были близко знакомы, и там не было такого, что эта поездка лишила бы ее друга в виде меня, мы никогда не дружили. Но ей почему-то было важно получить мое одобрение, и я это воспринял так, что она, конечно, все прекрасно понимает про Турчака, и просто по каким-то причинам не может отказаться — подвести людей, не выполнить обещание, да мало ли что.

Почему я сейчас вспомнил об этой истории. Сейчас Вера осуждает абстракную войну, абстрактное насилие и абстрактного Прилепина — выступает с тех позиций, с которых принято выступать в ее среде. Это просто. А вот послать к черту конкретного Турчака, который ждет тебя на своем фестивале — это сложнее, гораздо сложнее. И здесь, наверное, должна быть какая-то мораль, но мне трудно ее сформулировать.

А про Прилепина все гораздо проще — я и пишу в своей колонке именно об этой простоте. Колонка вышла на сайте «Знак», теперь я пишу и для него.

Прилепинский батальон нужен, чтобы обнадеживать одних и возмущать других, а чтобы обнадеживать и возмущать, не нужно вообще брать в руки автомата — достаточно сказать об этом «Комсомольской правде», и дальше все завертится само.

Объявление о батальоне стоит помещать в контекст предыдущих объявлений Захара Прилепина — о собственной марке одежды, о подмосковном девелоперском проекте и так далее. Все эти проекты вызывали восторги поклонников, насмешки противников и споры всех остальных, и больше о тех проектах ничего и нигде не было слышно. Как там дизайнерские ватники, продаются? Как писательский хутор, строится? А если нет, то почему вы поверили, что батальон будет воевать? Почему поверили — понятно. Все верят в то, что им нравится. Воюющий Прилепин нравится всем, но, конечно, по-разному. Так по-разному нравились Моторола и Гиви — одним было кем восхищаться, другим — кого ненавидеть и издеваться над негероическим прошлым автомойщика и промышленного альпиниста. В этом смысле Прилепин, конечно, заменит обоих — стандарт восторженного и презрительного высказывания о нем выработан задолго до этой войны, и даже придумывать заново ничего не придется, всем ясно, как Прилепина ругать, и всем ясно, как его хвалить.

Еще одна тема, которую, как мне казалось, я закрыл предыдущими текстами, но нет, жизнь подбрасывает новые повороты — волна губернаторских назначений под лозунгами о смене поколений и о приходе технократов. В свое время, не так давно, я осторожно приветствовал назначение тридцатилетнего Антона Алиханова в Калининград, как теперь ясно, он был только первой ласточкой этого большого кадрового проекта, и на этой неделе новые молодые назначенцы появлялись один за другим, и тут уже трудно сохранять серьезное выражение лица — перед нами то ли старинный водевиль, то ли абсурдистская пьеса Хармса, когда каждую встречу с новым губернатором Путин начинает с такого уже привычного захода, что спрашивает, где родился его собеседник. Диалог с Артуром Парфенчиковым можно действительно ставить в театре — Путин спрашивает, правда ли, что он родом из Карелии, Парфенчиков отвечает «Да, из глубокой», и Путин явно удивляется — что значит из глубокой? А это Парфенчиков имеет в виду, что родился на хуторе, и Путин спрашивает его, как называется хутор, как будто он знает наизусть все карельские хутора. Парфенчиков отвечает — «Куркиёки», и тут, конечно, нужен закадровый смех. Или встреча Путина с Николаем Любимовым — Путин ему говорит, мол, вот, вы родились в Калуге, Калуга отличный город, и как вы смотрите на то, чтобы поехать в Рязань? Драматургия тут такая, что тут не хватает ремарки «падает», то есть Любимов, мне кажется, от такого захода должен упасть под стол.

Ну и главный драматический текст про новых губернаторов — уже без Путина. Назначенный в Великий Новгород Андрей Никитин жизнерадостно рассказывает в интервью РБК, что узнал о своем назначении одновременно с миллионами телезрителей, но не удивился, потому что еще несколько лет назад Герман Греф намекал Никитину, что неплохо бы его повысить. Такой настоящий солдат или робот, и корреспондент его осторожно спрашивает — вы, наверное, технократ? И он так же бодро отвечает: «Считаю ли себя технократом? Скорее, наверное, да. В моем понимании это означает прозрачность, ответственность, ориентацию на позицию граждан, стремление быть честным». Тут, наверное, только и можно, что поздравить Новгородскую область с таким интересным новым губернатором, но вообще на фоне этих «технократов» все серьезные рассуждения о том, как здорово придумал Путин назначать молодых чиновников в разные области — все это звучит вполне издевательски. Об этом я написал для сайта «Сноб».

Централизованная подготовка поколения, которое придет на смену, — есть в этом какое-то вторжение не в свое дело, попытка что-то вписать в тот программный код, который пишется не людьми, и не было случая, когда такие попытки оказывались удачными. Массовый привод молодежи во власть — живой памятник путинской самонадеянности, над которой в будущем наверняка еще обнаружится много поводов посмеяться. Возможно, успеет посмеяться и сам Путин, он ведь хочет жить долго. Эти парни, которых сегодня каждый день показывают по телевизору («Вы из Калуги? Как мило. Не хотите поруководить Рязанью? Это что-то вроде Калуги»), — они производят впечатление обреченных, тех, у кого гарантированно ничего не выйдет и над кем до самой старости будет висеть эта тень странного кремлевского эксперимента 2017 года. Я не знаю, какой будет власть в России лет через двадцать, но практически уверен, что к ней не будут иметь отношения те люди, которых сейчас, скармливая им русские области с живыми людьми, готовят к великому политическому будущему.

Еще одна тема, к которой я часто возвращаюсь — интеллигенция и коллаборация, сотрудничество с властью и пределы компромисса в этом сотрудничестве. На этой неделе продолжались всякие споры вокруг фильма Антона Желнова и Николая Картозии о Саше Соколове, особенно мне понравилась дискуссия о «коллективном Кашине», который травит «коллективного Окуджаву» — в общем, у нас все как всегда, и никогда это не кончится. На модном сайте «Горький» есть такая рубрика «Заслуженно забытые книги» — критик Константин Мильчин с позиции человека двадцать первого века издевается над популярными книгами советских времен, мне это кажется странным, и мне не нравятся эти рецензии, но я часто думаю, что они выглядят ровно так, как если бы через много лет кто-нибудь взялся анализировать наши фейсбучные споры. И, видимо, чтобы историкам и критикам будущего было проще, я пишу по мотивам этих споров колонки — вот очередная для Republic.

Рамки лояльности для себя оказывается вынуждена задавать сама интеллигенция, и здесь начинаются всевозможные противоречия – границу между допустимым и недопустимым каждый в итоге проводит таким образом, чтобы быть внутри допустимого, и на выходе получается олимпиада самооправданий – кто-то, сотрудничая с Первым каналом, обещает никогда не иметь дел с НТВ, потому что НТВ – это дно; кто-то видит разницу между деньгами Чемезова и деньгами Сечина, а кто-то – между деньгами Мамута и деньгами Прохорова. В результате каждый участок кремлевского фронта в той или иной мере оказывается прикрыт самыми приличными людьми, делающими самые хорошие дела. Это не может не раздражать, это действительно торжество компромисса, серая зона путинского консенсуса, о которой лучше не думать, чтобы не расстраиваться; и если говорить о моральной правоте, то она, конечно, за теми, кто обличает, а не за теми, кто идет на компромисс. Но пространство компромисса еще так велико, что у бескомпромиссных, кроме бескомпромиссности, нет, в общем, ничего – ни фильмов о Соколове, ни модных спектаклей, ни медийных площадок, ни даже живой силы. Бескомпромиссность во имя общественного блага оказывается бессмысленной, если само общество едино в готовности идти на компромисс. Пока нет входного билета в виде публичных клятв и речей, пока нет обязательной партийности и повязанности кровью, никто не откажется от возможностей, которые Кремль охотно предоставляет даже не вполне лояльной интеллигенции.

Еще одна новость этой недели, которая заставила меня задуматься о судьбах родины — Ждун из навоза, сделанный якутским умельцем Михаилом Боппосовым, прославившимся два месяца назад фигурой петуха из того же материала. Теперь он изваял знаменитую голландскую фигуру, ставшую у нас популярным мемом, первым об этом сообщил портал «Лайф», и очень быстро оказалось, что скульптор и слепил своего Ждуна по заказу «Лайфа», они его попросили об этом и дали ему денег, в интервью порталу YKT.ru он сам с удовольствием об этом рассказывает. По-моему, это отличная притча о том, что любой человеческий порыв, любое озарение рано или поздно перемалывается железными челюстями медиа. Это грустно, но неизбежно. Собственно, вся наша программа об этом. Мы встретимся через неделю, я Олег Кашин, программа Кашин.Гуру, всего доброго.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.