Групповая самозащита: Кашин о нулевой солидарности чиновников с Улюкаевым

Ну а что такое чекизм спустя сто лет после Дзержинского — об этом вам расскажет, если захочет, его главная жертва в этом году, наш бывший министр экономического развития Алексей Улюкаев, старый гайдаровец, начинавший еще в журнале «Коммунист», а теперь осужденный на много лет лагерей за то, что взял корзинку у Игоря Сечина — человека тоже скорее коржаковского, чем бериевского типа. Многих смутило последнее слово Улюкаева в суде — вот этот заслуженный номенклатурщик, при молчаливом, а то и активном, деятельном соучастии которого и выстраивалась эта система, сейчас, когда жертвой системы стал он сам, заговорил на новом языке — попросил прощения и пообещал до конца дней бороться за простых людей. И многие с таким прямо неприятным злорадством ему теперь отвечают — а где ж ты раньше был и почему мы должны тебе верить. Мне кажется, это очень некрасивая реакция на человеческое несчастье, рецидив гулаговского «умри ты сегодня, а я завтра», и если мы хотим оставаться людьми, то не нужно следовать этому принципу, а лучше действительно простить. Но это касается меня, вас, то есть обычных людей. А коллеги Улюкаева по номенклатуре — они да, других принципов просто не знают, у них это «умри ты сегодня, а я завтра» навсегда в крови, в этот слой людей с другими принципами просто не берут. Год назад, когда Улюкаева только арестовали, в газетах были утечки об оперативной разработке других людей из власти — в частности, вице-премьера Дворковича и помощника президента Белоусова. Я думаю, это с самого начала было неправдой, и это была такая манипуляция, чтобы товарищи Улюкаева по правительству и не думали его защищать. И, наверное, это была даже избыточная мера предосторожности со стороны уж не знаю кого — ФСБ, Кремля, или «Роснефти», тем более что это часто одно и  то же. Как мы убедились в этом году, товарищи Улюкаева и не думали его защищать, никто не хлопнул дверью и не ушел в отставку, и место Улюкаева, как мы помним, сразу же занял молодой замминистра из соседнего ведомства, из Минфина — такие люди не рефлексируют, даже когда садятся в не остывшее кресло арестованного предшественника. В репрессивной хронике уходящего года имя Улюкаева идет через запятую с именем Кирилла Серебренникова, и посмотрите какая разница — творческая интеллигенция даже в лояльной ее части публично и непублично борется за своего товарища, выступает в его поддержку. А чиновничество об Улюкаеве уже забыло, как будто его и не было.

О нулевой солидарности российских государственных людей — моя колонка для Репаблика.

Сам Улюкаев явно рассчитывает на то, чтобы коллеги по правительству и смежным сферам, наблюдая за его драмой, поняли, что на его месте мог быть любой из них. Но российская номенклатурная этика, да и советско-российская традиция вообще не подразумевает никакой солидарности; это что-то вроде обязательного психологического упражнения, когда самое логичное «на его месте мог быть я» трансформируется в «я на его месте не мог быть ни в каком случае». Появившиеся год назад сразу после ареста Улюкаева утечки об оперативной разработке других министров и вице-премьеров, которые сейчас, наверное, уже стоит считать неподтвердившимися, могли быть такой манипулятивной игрой, в которой коллегам Улюкаева предлагалось срочно сделать выбор, переживать за него или отстроиться от него, списав его со счетов еще на ранних стадиях уголовного дела. Та уверенность в себе, которую он обрел к концу процесса, могла показаться результатом какой-то тайной поддержки, которую он все-таки получил, но, скорее всего, это было уже отчаяние человека, от которого все отвернулись, и последнее слово, такое необычное с точки зрения принятой во власти риторики, было кульминацией этого отчаяния и признаком того, что ничьей поддержки он так и не получил.

У номенклатуры просто нет возможности что-то сделать, чтобы остановить атаку. А когда что-то нельзя сделать, всегда возникает потребность в поиске оправдания. Возможно, на министерском уровне недостаточно одного только стандартного обывательского «если посадили, значит, было за что», но если не воспринимать это «за что» как буквальную отсылку к приговору, в котором, и это очевидная точка консенсуса, реальных причин посадки не напишут никогда, то базовый принцип остается неизменным: самой естественной реакцией товарищей Улюкаева на его неприятность станет и, скорее всего, уже стал поиск аргументов в пользу того, что на его месте мог оказаться он, и только он, а остальных это не касается. Это бесчестный и к тому же примитивный, но вполне действенный механизм групповой самозащиты, когда атакуемая группа лишена (или предполагает, что лишена) реальных способов защититься, и потому единственным выходом для нее становится отказ от своего пострадавшего товарища и признание его нетипичным представителем, который сам совершил что-то, чего остальные не совершат никогда.