Олег Кашин и тюрьма внутри и снаружи

Кашин: Несколько лет назад я читал в какой-то газете интервью Александра Проханова со смешной ошибкой при расшифровке. Там была фраза, я помню ее дословно — он говорил о своей газете и сказал, цитирую, «1991 год мы пережили как ИЧП», знакомая всем аббревиатура, индивидуальный частный предприниматель, в контексте газеты это даже уместно, но понятно же, что ошибка. Эта ошибка выдала в авторе интервью очень молодого человека — мой ровесник и те, кто постарше, поняли бы Проханова правильно. Конечно, он говорил о ГКЧП — первом на памяти нашего поколения настоящем государственном перевороте, который мы могли наблюдать в реальном времени — кто-то на московских улицах, по которым ездили танки, а кто-то по телевизору.

Для тех, кто родился позже и все пропустил — ремейк на турецком материале с поправкой на национальную специфику и технический прогресс. Меня поразило, как свергнутый, — ну, в тот момент казалось, что свергнутый, — Эрдоган обращался к нации через камеру айфона в руках ведущей в студии — ей потом кто-то позвонил, и Эрдоган отключился, очень трогательно. У нас свергнутый Горбачев выступал с похожим обращением — айфона тогда не было, и он (одетый, кстати, почему-то в вышиванку) снимал себя на любительскую камеру, и это видео опоздало, мы увидели его, уже когда переворот был подавлен, и Горбачев вернулся в Москву.

О турецкой армии в эти дни говорили как о силе, более прогрессивной, чем консервативный президент, и, в соцсетях это было хорошо заметно, многие были близки к тому, чтобы закричать — «Русские, учите турецкий». В самом деле, в такие моменты всегда примеряешь иностранную ситуацию на нашу — возможно ли у нас такое, и как бы смотрелись танки не среди минаретов, а на собянинской плитке. Я тоже, конечно, не удержался и написал для издания «Слон» колонку о том, возможен ли у нас такой же переворот.
 

Кашин: Аресты троих руководителей Следственного комитета еще раз напомнили, как невелико расстояние между теми, кого мы по странной привычке еще считаем защитниками закона, и теми, кого в новостях чаще называют кличками — Шакро Молодой, Итальянец и так далее. Эти фотографии мужчин из СК в клетке Лефортовского суда — знаете, когда посадили Никиту Белых, я писал о новом тридцать седьмом, но писал больше с иронией, а здесь и ирония уже не очень уместна, потому что вся философия тридцать седьмого года — она же в этом и состоит, что система одинаково перемалывает и обычных людей, и тех, кто сам еще за минуту до задержания чувствовал себя, да и реально был вершителем человеческих судеб. Это действительно вызывает эмоции, и в своей первой колонке на эту тему, для Дойче велле, я решил не стесняться и дать эмоциям волю.

Кашин: Я много раз говорил и писал, что российской тюрьмы желать не надо вообще никому, даже самым бесспорным злодеям. Но здесь-то тот случай, когда от наших желаний ничего не зависит — челюсти системы перемалывают самых родных этой системе людей с тем же равнодушием, как если бы речь шла о каких-нибудь давних врагах государства. Всеми любимый Владимир Маркин отозвался на эти аресты интересным комментарием — назвал арестованных «так называемыми коллегами» и сказал, что ему «стыдно и горько». И вообще здесь как раз хочется даже понадеяться, что Бастрыкину удастся отбить своих генералов, их отпустят, они вернутся на службу, встретят Маркина в коридоре и посмотрят ему в глаза — вот это я, конечно, хотел бы увидеть.

Вообще интересно получается — мы рассуждаем о формально криминальном случае совсем не так, как это принято описывать в детективах. Потому что, конечно, перед нами никакой не криминал, то есть и криминал, наверное, тоже, но прежде всего политика, а российская политика вот так обычно и выглядит — ближайших сотрудников сажали и у Черкесова, и у Кудрина, и у министров внутренних дел. В обычных компаниях менеджмент стимулирует подчиненных премиями или штрафами, а во властной корпорации вместо штрафов тюрьма, и тут уже не имеет значения, какие у них там премии. О политической составляющей арестов в СК я написал для издания Rus2web.

Кашин: В нашей постсоветской культуре тема государственной монополии на насилие, точнее, ее оспаривания заслуживает диссертаций и подробных исследований — такими, какие мы есть, нас сделало в том числе и постсоветское кино. Оба «Брата», «Ворошиловский стрелок», а еще менее знаменитая и при этом культовая «Окраина», кадры из которой можно показывать под видом реальной хроники из Донбасса, и никто не заметит разницы. Все это кино, конечно, рассчитано на самых мирных зрителей, но какая разница — на нашей сцене висит ружье, оно висит, висит, висит — и чему там учил нас Чехов? Я сегодня уже вспоминал о ГКЧП, это было двадцать пять лет назад, и тогда сторонники ГКЧП говорили, что ГКЧП спасает нас от гражданской войны, противники, наоборот, говорили, что ГКЧП гражданскую войну развязывает. Потом был 1993 год, была Чечня, был Рохлин, был Квачков — у Дали есть картина «Предчувствие гражданской войны», и мы уже почти тридцать лет, если не дольше, живем в этой картине. У нас, извините, в фейсбуке каждый день гражданская война, и об этом я написал такое эссе для издания «Кольта».

Кашин: Я не впервые обращаюсь к теме «приморских партизан», мне она кажется крайне важной именно в таком, прости Господи, экзистенциальном смысле — эти шестеро парней в лагерях кажутся мне таким сменным диском, на который записан один из возможных вариантов нашего будущего — конечно, плохой вариант. Я ездил в Приморье по этому делу шесть лет назад, общался с родителями парней и с местной молодежью, и мне представляется бесспорным их версия, согласно которой все, что они делали, было ответом на полицейскую жестокость, которая царила, да и наверняка царит в этой уссурийской тайге. Вот буквально на днях в новостях было про безрукого инвалида, который якобы повесился в петербургском ОВД — то есть повешенным его точно нашли, но мог ли он сам повеситься без рук — вопрос риторический. И кто защитит этого безрукого человека, кто отстоит его права? Никто, но из таких ситуаций и возникают какие угодно партизаны.

Я сказал, что в лагерях их шестеро, но это устаревшая цифра. Теперь их четверо, двое, Вадим Ковтун и Алексей Никитин, на этой неделе вышли на свободу, присяжные их оправдали. В колонке для «Слона» я написал, чем, помимо собственно освобождения двоих парней, важен этот вердикт присяжных.

 

В моей журналистской молодости был такой случай — на каком-то любимом россиянами курорте, кажется, в Египте террористы взорвали отель, и я занимался этой темой, писал про придавленную бетонной плитой русскую аниматоршу, которая выжила, но у нее не было медстраховки, и надо было искать деньги на операцию. Ездил в эмчеэсовский аэропорт встречать гробы и в «Домодедово» — встречать выживших. Для репортажа о встрече я заранее придумал заголовок — «Путевка в смерть», — и еще до того, как самолет с эвакуированными россиянами приземлился, я, стоя в зале прилета, уже ясно представлял себе, каким будет этот репортаж — люди, год копившие на этот отпуск, оказались вдруг в аду, их жизни разделилась на до и после, они потрясены и шокированы — ну что-то в таком духе. Это я был молодой и неопытный, поэтому удивился, когда те, кого я встречал, на мои вопросы о том, что они чувствуют, ругались по поводу испорченного отпуска — и больше ничего. Никакого шока, никакого ада, просто досада, и когда я спросил супружескую пару откуда-то из средней полосы, какие маршруты для отпуска они будут выбирать в дальнейшем, они ответили мне, что собираются поехать в то же место, где только что пережили теракт — там хорошо, они ездили и будут ездить туда, и меня удивило даже не это, а то, что мой вопрос показался им странным — ну в самом деле, дома сидеть, что ли?
Вот это «ездили и будем ездить» я вспоминаю сейчас, когда слышу о русском отпускном сезоне в Турции, который, как невидимый герой в страшном кино, пережил за последние месяцы несколько невероятных метаморфоз — в начале сезона Россия и Турция враждовали, Путин говорил, что помидорами они не отделаются, а выражение «удар в спину» в официальной риторике не нуждалось в пояснениях — турки сбили российский самолет, и мы теперь враги. Потом, когда сезон был уже в разгаре, Эрдоган извинился, ну или российская сторона истолковала его слова так, что он извинился, и — был прекрасный заголовок где-то в новостях, что российские туроператоры визгом радости встретили эту новость. Россияне поехали отдыхать, провожаемые ворчанием патриотических публицистов, что так нельзя, потому что даже если турки извинились, с погибшим летчиком все равно нехорошо вышло, и что хотя бы одно лето без Турции можно было бы обойтись.
А потом танки в Стамбуле, переворот, кровь, отмененные рейсы, и сразу после них — какое-то прямо уже братание между официальными Москвой и Анкарой. Снова заговорили о летчике, но уже в таком контексте, что сбили его как раз заговорщики, чтобы поссорить наши братские народы. Отдыхать опять можно, и, черт побери, действительно — если ты военный летчик, не бойся, что тебя собьют и ты погибнешь, а бойся, что после смерти тебя каждый месяц будут использовать как повод поссориться, помириться, потом опять поссориться и так далее.
Я сейчас пересказываю краткую историю российско-турецких отношений за последние полгода, и сам понимаю, что веду себя так же, как автор стандартного учебника истории России, у которого история состоит из царей и генсеков, а не из простых обыкновенных людей. «Мы поссорились с Турцией», «мы помирились с Турцией» — да не мы с ней ссорились и мирились, а Путин. Просто за эти несколько месяцев россияне прошли ускоренный курс по отождествлению себя с государством, и это очень интересный и полезный курс, вывод из которого можно сделать только один — не надо себя с ним отождествлять, оно движется такими безумными галсами, что за ним все равно не успеешь, да и не надо — оно ведь не нуждается в солидарности и поддержке граждан, оно прекрасно обходится без нас. Даже когда был Крым, и когда миллионы россиян действительно радовались его присоединению, власть по разнарядке приводила бюджетников на митинги по поводу Крыма, потому что любое реальное проявление человеческих чувств, даже патриотических, кажется ей недопустимым. Ну и ладно.
Тех, кто это не понял раньше, должна научить этому новейшая история российско-турецких отношений. Просто пора понять — кто будет колебаться с линией партии, тот гарантированно останется в дураках. Была такая песня про советских неформалов, у которых кончалось вино, они отправляли за ним своего товарища, он возвращался и говорил — «У них опять первомай». Вот так и надо к ним относиться. «У них опять удар в спину», «у них опять выборы», «у них опять закон Яровой».
Покупая билет в отпуск, не надо думать, как к этому отнесется российское государство — просто не надо пускать его в свою жизнь, оно этого не заслуживает. Планируя отпуск, надо думать о том, сколько это будет стоить, будет ли теплым море и удобным гостиничный номер. Ну и о безопасности, конечно, тоже, куда ж без нее, только ведь и она вообще никак не связана с очередными перепадами настроения в Кремле. С ними вообще в жизни связано гораздо меньше, чем об этом принято думать.
 

Кашин: Сегодня у нас получился какой-то прямо специальный тюремный выпуск программы — решетка и законы медиа уравнивают и генералов из СК, и Шакро Молодого, и «приморских партизан». Я не хочу говорить банальностей о роли тюрьмы в жизни и культуре современной России. Я просто хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось, чтобы Коля Герасимов прилетел в будущее и сказал «Ты что, рамсы попутал» — а его никто не понимает. Чтобы тюремные татуировки остались только на картинках в старых книгах, и чтобы слово «шансон» звучало только по-французски. Я верю, что это возможно. Программа Кашин гуру — для тех, кто верит. Я Олег Кашин, встретимся через неделю.