Оппозиционеры в тени: как медиакратия выдавливает на обочину новые лица протеста

Прозвучит смешно, но я уже несколько лет бойкотирую агентство «Рейтер», то есть несколько раз натурально так было, что они у меня что-то спрашивают, а я отвечаю, что нет, с вами разговаривать не буду. Я действительно на них однажды сильно обиделся, это была история про Катерину Тихонову, про которую в еще старом РБК вышло знаменитое расследование о тех миллиардах, которые выделены на ее проект в Московском университете, и я написал сначала в соцсетях, а потом у себя на сайте, что в том расследовании нет одной самой важной детали — что Тихонова, скорее всего, приходится дочерью Владимиру Путину. Мой пост об этом репостнул Навальный, и агентство «Рейтер» радостно сообщило, что, по данным Навального, Тихонова дочка Путина. А меня, который об этом первый написал, как будто и нет. Ну и понятно, в чем дело, есть ньюсмейкеры статусные, а есть нестатусные, я нестатусный, на меня ссылаться не круто — агентство, конечно, в своем праве, но я на него обиделся.

И, наверное, поэтому я очень хорошо понимаю активиста Михаила Светова из либертарианской партии, который был одним из организаторов митинга против блокировки Телеграма на проспекте Сахарова, довольно ярко на этом митинге выступил, но при этом не попал в репортажи, кажется, ни одного заметного независимого СМИ, и сам он считает, что все дело в том, что он говорил о люстрациях, а российские СМИ боятся этой темы. Поскольку среди этих СМИ есть и Дождь, а мы сейчас на Дожде, то тут, наверное, есть какой-то конфликт интересов — но у нас ведь все-таки особенная передача, мнение которой может не совпадать с мнением канала, и я скажу осторожно, что в целом я на стороне Светова, хотя, конечно, не считаю, что кто-то здесь боится темы люстраций. Просто среднестатистический редактор всегда боится любых новых лиц в новостях — картина мира и так у всех довольно неустойчива, и расшатывать ее, добавляя в привычный круг нового ньюсмейкера, решаются не все. Это, в общем, такие классические издержки медиакратии, и даже не имеет значения, что медиакратия ограничена двумя с половиной изданиями и несколькими сотнями тысяч аудитории — содержание проблемы от масштаба обычно не зависит.

О Михаиле Светове как жертве медиакратии — моя колонка для Republic.

Набор тем, заставляющих напрягаться редакторов даже самых смелых СМИ, общеизвестен, и никаких люстраций в этом наборе нет просто потому, что они до сих пор не вышли за пределы, скажем так, экзотического дискурса, который в традиционной прессе не представлен вообще никак; «Дождь» и «Медуза» не обсуждают люстрацию, но они же не обсуждают ни идеи русского национального государства, ни рабочее самоуправление, ни пересмотр итогов приватизации, то есть те вещи, которые вызывают яростные споры только внутри околополитических субкультур, и нигде больше. Возможно, это такое излишне консервативное «не принято», но оно в любом случае основано совсем не на страхе перед острыми темами

Наблюдения и практика свидетельствуют о том, что любое первое упоминание о любом политическом активисте дается традиционным СМИ с огромным трудом. Дефицит новых лиц в политике, к которому принято относиться как к факту российской реальности, очень часто оказывается искусственным. Российская медиакратия состоит из двух неравных частей. В одной, как считается, все делается по звонку, и о новых именах, нуждающихся в медийной подсветке, в редакциях узнают от каких-то уполномоченных лиц – позвонили и сказали, что вот новый перспективный технократ, надо его почаще показывать. А там, куда не звонят и где по всей логике должна царить свобода, роль уполномоченного лица играют никем не уполномоченные репортеры и редакторы, и судьбу того же Михаила Светова решает девочка или мальчик на выпуске – он или она пробормочет «Кто это такой вообще?» и недрогнувшей рукой вырежет его синхрон, оставив молодого и яркого Светова прозябать в безвестности. А потом политологи напишут, что в оппозиции нет новых лиц.