Кашин и колбаски Сечина: пугающая человечность власти, последние дни либералов и предвыборная победа Собчак.

Предмет недели — колбаски Сечина. Российская власть во главе с Путиным живет в созданном ею же виртуальном мире, люди, которым принадлежит Россия, больше похожи на пелевинские голограммы, картинки, существующие только в телевизоре. И в такой реальности любая настоящая, материальная вещь — на вес золота. Такой вещью сейчас оказалась колбаса с этикетками «От Иваныча». Процесс по делу Алексея Улюкаева привлек интерес к этой колбасе, и главная интрига связывает колбаски Сечина с теми деньгами, за которые судят Улюкаева. Знал ли министр экономики, что в том чемодане, который вручил ему Сечин, лежит не колбаса? Стенограмма их подслушанного разговора, которую прокурор читал вслух в суде, не дает однозначного ответа на этот вопрос. Номенклатурный жаргон, когда ненавидящие друг друга люди обмениваются ничего не значащими репликами, наполненными нерасшифровываемым скрытым смыслом, превращает уголовное дело в экзистенциальное. Сечин много лет живет с репутацией самого влиятельного и, вероятно, самого опасного человека во всей системе, и когда материальным воплощением этого влияния и этой опасности становится колбаса, это открывает какие-то бездны — старшее поколение, к которому, собственно, принадлежат и Сечин, и Улюкаев, и Путин, — помнит, как именно колбаса была символом всего, чего был лишен советский человек, и о чем он мечтал. О сделанном россиянами выборе между свободой и колбасой написано много статей и даже книг, и теперь мы видим, в пользу какой именно колбасы сделала выбор наша страна — Россия выбрала эксклюзивную колбасу из охотничьих трофеев Сечина, причем колбасу, способную стать инструментом лишения свободы и разрушения карьеры.

Я нарочно сейчас повторяю слово «колбаса» на разные лады, чтобы оно не пропало, не затерялось в новостях уходящей недели — хочется, чтобы эта колбаса осталась навсегда. С помощью именно таких вещей легче всего понять масштаб людей, которые находятся у власти. Реальные ценности всегда определяются повседневными запросами — именно этим прежде всего интересен фильм «Он вам не Димон», именно этим интересны расследования старого РБК об устрицах и виноградниках Путина, и именно этим интересны колбаски Сечина. О них я написал для издания Репаблик.

Безумная примета ⁠времени — о том, какие они в обычной жизни, мы ⁠можем узнать только при самых невероятных обстоятельствах, когда приватный ⁠диалог министра и главы крупнейшей госкомпании в зале суда читает вслух прокурор. Нынешнее поколение россиян умеет и любит подглядывать и подслушивать, оно воспитано многими сезонами популярных реалити-шоу, таблоидами, а в числе самых популярных страхов нашего времени — цифровой «большой брат», который, пользуясь беззащитностью частного человека, держит под контролем все его передвижения и даже мысли. Но реальность оказывается гораздо старомоднее медийных страхов и стереотипов, за десятилетия не поменялось ничего, и вместо блокчейна и облачных технологий — те же подслушивающие устройства, которые работают так же, как сорок или семьдесят лет назад, когда герои Солженицына в «шарашке» по заказу абакумовского МГБ изобретали первое поколение электронных жучков. «Алексей Валентинович, дорогой», — дружеский диалог ненавидящих друг друга немолодых мужчин записан на магнитофон, текст разговора расшифрован стенографистками, напечатан на стандартных листах канцелярской бумаги и подшит к делу.

Эти люди не любят демонстрировать свою человеческую сторону, но когда демонстрируют, то единственное, что на это можно сказать — лучше бы продолжали прятаться за парадными портретами. Их нравы внушают ужас именно сочетанием, с одной стороны, всесилия, безжалостного отношения даже к своим, цинизма, и с другой – культурного и этического уровня позапрошлого поколения номенклатурщиков, застрявших в своем человеческом развитии где-то в восьмидесятые и оттого еще более жутких.

Слух недели — Ксения Собчак как кандидат на президентских выборах. Честно говоря, мне дискомфортно говорить на эту тему, потому что два года назад, когда наша программа только начиналась, я меньше всего думал, что мне когда-нибудь придется рассуждать о предвыборных перспективах одного из ведущих Дождя, причем даже не «одного из», а самого знаменитого, самого народного, лица канала во всех смыслах. Это в любом случае неловкая ситуация. Поэтому я попробую зайти с другого конца. О возможном выдвижении Собчак написали в газетах как о частном случае большого кремлевского слуха о том, что кто-то решил, что Путину в качестве оппонента на выборах нужна женщина. И это, уже безотносительно Ксении, такая большая и скорее общемировая тенденция — феминизм, права женщин и так далее. У нас это тоже в моде, некоторые издания и авторы даже издеваются над русским языком, навязывая нам так называемые феминитивы — «авторка», «юристка» и, видимо, слово «кандидатка» тоже нас ждет во время этой предвыборной кампании. Наверное, главную причину, по которой Кремлю сейчас потребовалась женщина — эту причину зовут Хиллари Клинтон. За границей в детских отделах книжных магазинов сейчас везде продается такая книжка «Для маленьких бунтарок» — рассчитанный на маленьких девочек сборник биографий великих женщин, которые в свое время доказали, что они могут на равных конкурировать с мужчинами во всех сферах. Там есть Мария Склодовская-Кюри, есть Политковская, сказочница Беатрикс Поттер, какие-то знаменитые суфражистки, летчицы — нет Терешковой, но, я думаю, ее просто забыли, издержки производства. И в этой детской книге есть биографии Хиллари Клинтон и Мишель Обамы, которых современным девочкам предлагается считать образцовыми бунтарками наравне с великими учеными, писательницами и активистками. Могу уверенно сказать, что Ксения Собчак в этом ряду была бы не лишней — ее переход из гламурного в политическое состояние происходил у нас на глазах, и с очень плохими стартовыми данными, когда на тебя все показывают пальцем и кричат «Дом-2», она сумела добиться впечатляющих успехов, и то, что о ее выдвижении сейчас говорят и спорят всерьез — это уже, в общем, победа Собчак и поражение феминистского дискурса, потому что никому не приходит в голову относиться к Ксении как к человеку, символизирующему что-то там про женщин. В нашей политике этой проблемы нет, Собчак — это прежде всего Собчак, а не какая-то там «кандидатка», и, каким бы ни было ее политическое будущее — оно имеет отношение к нынешней либеральной оппозиции, имеет отношение к прошлому Путина в Петербурге, к советскому демократическому движению, к которому принадлежал Собчак-папа, к чему угодно — но не к тому надуманному культу, который ставит через запятую Мишель Обаму и Марию Кюри. Это в любом случае обнадеживает.

А о Ксении Собчак как о политике — моя колонка в Репаблике.

В каком-то смысле именно она — главный герой, главный дебютант и главный бенефициар Болотной. Единственный заметный деятель, пришедший в политику именно через те митинги (а не раньше), и при этом понятный живой символ той заявки на политическую роль, с которой в декабре 2011-го выступили те, кто раньше ни на какие митинги не ходил, то есть люди, нашедшие себя и состоявшиеся именно в путинской России, люди, не желающие стране революционных потрясений, но рассчитывающие при этом на эволюционное улучшение и очеловечивание системы. Сергей Капков, спутник Ксении Собчак на первой Болотной, именно после митингов ставший главным реформатором городской среды, по-хорошему, был обязан своим карьерным прорывом именно тем протестам, обнаружившим в обществе массовый запрос на вестернизацию, который конвертировался не в выборы, как хотели митингующие, а в лавочки и велодорожки «как в Европе». Но замена показалась адекватной не всем. Новая Болотная, начавшаяся (и пока никак не закончившаяся) этой весной, продемонстрировала, что у людей, для которых прокладывались велодорожки, по-прежнему есть политические запросы, и значит, надо снова пойти им навстречу — разумеется, в тех пределах, которые Кремль может себе позволить. Получается, что возможности выдвижения Собчак добился Алексей Навальный, выводя своих сторонников на улицы в марте и июне. Наверное, это не вполне справедливо, но справедливость — не та категория, которую стоит иметь в виду, говоря о российской политике.

Как уже не раз было сказано, я каждый день — ну, почти каждый, — пишу колонки и думаю о судьбах родины. И должен сказать, что колонки писать очень трудно без общепризнанного толкового словаря — недавно я уже писал о размытости термина «оппозиция» в наших условиях, когда формальных оппозиционеров из думских партий никто не воспринимает всерьез, и термин оказывается блуждающим, им называют кого угодно вплоть до поклонников Кирилла Серебренникова. Ну и вот как можно писать о чем-то, используя слово «оппозиция»? Вначале надо словарную статью написать. Еще одно очень сложное слово — «либералы», «либеральная общественность». Это слово часто все используют, но как правило, оно звучит в третьем лице — люди чаще спорят с какими-то воображаемыми либералами и очень редко выступают от либерального имени сами. И это тоже какой-то очень серьезный дефект нашего общества, когда в роли либеральной его части выступает во много выдуманная сущность, то, чего на самом деле нет. Или есть? Либералы, кем бы они ни были, всегда где-то рядом, всегда есть какая-то средневзвешенная либеральная точка зрения, с которой хочется соглашаться или спорить, но выловить ее носителя почти всегда невозможно — каждый из тех, кого называют либералом, хоть чем-нибудь, но отличается от этой средневзвешенной точки зрения. И есть гипотеза, что либералы, о которых все говорят — это какая-то совсем виртуальная условная единица, то есть вот буквально — берем покойную Новодворскую и на основании ее системы взглядов оцениваем всех остальных, и кто попадает в радиус 0,4 Новодворских, тот и есть либерал.

Аудиторию Дождя принято считать либеральной, но я уверен, что если провести ее нормальное исследование, окажется, что и левых в ней хватает, и националистов, и сторонников Путина, и много кого еще. Скорее всего, сторонников Путина будет большинство, потому что их у нас везде большинство. Но мне почему-то не приходит в голову, когда я на Дожде, обращаться к сторонникам Путина. И вот что это такое — предрассудок, условность, или что-то рациональное? Ответа у меня нет, но отсутствие ответа — традиционно лучший повод порассуждать об этом в колонке. Как всегда, для Репаблика.

Пока это еще имеет значение — на чьей стороне либеральная общественность. Даже сейчас, в самом подавленном состоянии, лишенная всех политических возможностей она еще сильна и в медиа, и в художественной среде, и в формате, термин очень неточный, но другого нет, «народной дипломатии» как в международных вопросах, так и во внутренних — GR-возможности «системных либералов» хоть и дискредитированы, но не уничтожены — и некоторые члены СПЧ, и те, кого Путин ценит по культурной линии, до сих пор в состоянии достучаться до власти, по крайней мере, в самых скандальных случаях государственного произвола.

И все это должно сопровождаться ремарками «пока», «все еще», «до сих пор». Либеральная общественность — уходящая натура, главная сила которой — инерция. После убийства Бориса Немцова его место осталось вакантным навсегда, потому что среди либеральных оппозиционных лидеров больше не осталось обладателей такого резюме, как у Немцова, и взяться им неоткуда в принципе — Немцов был губернатором и вице-премьером, а сейчас губернаторы и вице-премьеры совсем другие. Либеральная общественность не самовоспроизводится, либеральная молодежь, приходящая на место стариков, лишена самых базовых (интеллигентских?) ее свойств и больше похожа на путинских молодых технократов — посмотрите на Максима Каца. Сознательно проведенное властью уничтожение тех сред, в которых может существовать либеральная общественность, сделало гибель либеральной общественности как класса вопросом времени. Завтра от этой социальной группы не останется вообще ничего, и, наверное, разумным было бы уже сейчас подумать, как жить без нее.

Политтехнолог Кадыров: отвечает ли теперь Путин на звонки главы Чечни

Кашин.Гуру

Еще одна история про терминологические трудности — муниципальные выборы, которые пройдут в Москве в воскресенье. Мне не нравится мода на эти выборы в условно либеральной среде, не нравится вот эта довольно лицемерная риторика, что это наш город, и что мы избиратели, имеем право решать, на что идут наши налоги. По-моему, это неправда — и город принадлежит не москвичам, и деньги москвичам тоже не принадлежат, все принадлежит Кремлю. Но при этом я понимаю, в чем правота тех, кто возлагает на эти выборы какие-то надежды. Я с ними даже согласен в том смысле, что да — власть должна слышать людей, обратная связь должна работать. Надо только сказать вслух, зачем это. Более восприимчивая к людям, более гибкая система будет более стабильной и устойчивой. Кто хочет, чтобы система была более устойчивой, кто хочет, чтобы она существовала как можно дольше — тот идет на выборы. Я уважаю таких людей, но сам к ним точно не отношусь — мне эта система не нужна вообще, и поэтому я против выборов. Это программа Кашин гуру, я Олег Кашин, всего доброго.