«Риск — быть запытанным до смерти на допросе»: Кашин об арестах антифашистов

Такая не очень медийная и не очень кликабельная история, но не могу пройти мимо — аресты антифа-активистов в Пензе и Петербурге, все очень сурово и жестко, работает ФСБ, людей обвиняют в создании террористического сообщества, сами они очень убедительно говорят о пытках, и даже с учетом всего опыта политических дел последнего времени все это выглядит беспрецедентно и необъяснимо. Предвыборные месяцы в России — это обычно такое время, когда власть старается лишний раз не показывать свою свирепость, а тут наоборот, жестокость и жесткость, превышающая привычные стандарты, и вот что это, и зачем — к выборам, к футбольному чемпионату, или просто так, наступает какое-то новое время, в котором уже нет места даже тем радикалам, которые до сих пор никому не мешали.

«Встали на меня ногами, пытали электрошокером»: как ФСБ выбивает показания по делу о «госперевороте»

Я часто бываю конспирологом, но тут тот случай, когда не хочется усложнять — ставлю на то, что никакого зловещего плана зачисток у власти нет, и челюсти двигаются не потому, что чего-то хотят, а потому, что они есть. Это тоже признак стабильности или застоя — когда репрессивные механизмы отлажены, им не нужен повод для того, чтобы действовать, и чем дольше сохраняется этот порядок вещей, тем больше то пространство, на котором эти челюсти орудуют. Десять лет назад обычный российский антифашист рисковал быть убитым в драке с нацистами, теперь он рискует быть запытанным до смерти на допросе — как, впрочем, и сам нацист. О новом времени и о том, как в нем жить — моя колонка для Репаблика.

Образ спецслужбистского микроавтобуса с тонированными стеклами, внутри которого избивают задержанного — это что-то такое латиноамериканское, из романов про Гаити, ну или наше — фургоны «Мясо» из «В круге первом». Этот микроавтобус едет по улице, по которой ты ходишь каждый день, или можно сформулировать еще безжалостнее — по городской среде, которую ты обустраиваешь своими малыми делами. Ты обустраиваешь эту чертову среду именно для того, чтобы по ней ездил этот микроавтобус, и то, что ты стараешься об этом не думать и, главное, умеешь об этом не думать, тебя никак не оправдывает. Этот микроавтобус приехал не из тридцать седьмого года и не от папаши Дювалье. Он приобретен по той же системе госзакупок, с которой ты так или иначе знаком по своей работе или по работе своих друзей. Того оперативника, который прикладывал антифашиста Филинкова лицом о подлокотник в этом микроавтобусе, ты видел в театре, или на концерте, или на модной лекции, или просто в веселой уличной толпе во время праздников и, может быть, ваши взгляды однажды встретились, ты ничего не заметил, а оперативник взвесил тебя на весах, которые у него внутри, и равнодушно, без сожалений, но и без радости рассудил, что тебе пока в микроавтобус рано, погуляй еще.

Может быть, это противоречие и есть источник самой отвратительной жути в такой ситуации. Оперативник ФСБ, практикующий пытки — такой же благополучный житель российского мегаполиса, как и те, кто сидят в коворкингах и ходят в театры, а, скажем, антифашист Филинков — маргинал и социальный невидимка, живущий где-то в своем маргинальном измерении, которого ты не видишь. Но ключи от этого измерения — в кармане у оперативника, и в его власти — посадить в тот микроавтобус не только антифа-маргинала, но и человека из коворкинга, и губернатора, и министра, и модного режиссера, кого угодно.