Кашин и премьеры недели: как Кремль отбирает РБК, «Медуза» спорит с NYT, а для «болотного дела» готовят второй сезон

Добрый вечер, это программа Кашин гуру, я Олег Кашин. Каждый день я пишу колонки и думаю о судьбах родины. Нам сегодня снова есть о чем поговорить, но начнем с контекста.

Сейчас середина апреля, но уже понятно, что эту мартовскую дату — 26 число, — мы будем вспоминать еще долго, и она уже не нуждается в пояснениях, все запомнили, что в этот день на фонарях Пушкинской площади сидели веселые подростки, а вся Тверская была запружена людьми, вышедшими протестовать против коррупции. Первая по-настоящему массовая акция за несколько лет, новые люди и новые лозунги — у многих уставших от нашего безвременья она вызвала энтузиазм, но каждый при этом, уже имея опыт Болотного дела, понимал, что вся история только начинается, и на смену хорошему настроению 26 марта придет плохое. И вот оно, кажется, приходит. О задержании Вячеслава Мальцева, героя одной из наших прошлогодних программ, мы еще поговорим, а пока — о Дмитрии Богатове. Московский преподаватель математики, обвиненный в призывах к терроризму и экстремистских высказываниях в контексте другой, несостоявшейся и вообще очень подозрительной акции протеста 2 апреля.

Ссылки на Кафку в контексте российских политических судов давно заезжены, но история Богатова не просто кафкианская, а еще и высокотехнологичная — мы почем-то думаем, что прогресс — это когда Илон Маск запускает космический корабль, но в наших условиях прогресс — это когда человека выслеживают по IP и сажают в тюрьму. Богатова арестовали за несколько записей на сисадминском форуме, сделанный от имени некоего Айрата Баширова — следствие считает, что Богатов это он, потому что Баширов писал с IP Богатова. Но есть нюанс — Богатов убежденный сторонник сетевой анонимности и энтузиаст анонимной сети Tor, в которой IP-адреса подменяются адресами выходных портов, чтобы никто не смог найти реального пользователя. Одним из этих портов был компьютер Богатова, и совпадение IP свидетельствует только о том, что автор экстремистских постов тоже пользуется «тором». И уже после ареста Богатова Баширов продолжает писать свои посты, на днях он радовался американскому удару по Сирии. Для тех, кто далек от этих тонкостей, у Богатова есть совсем прямое алиби — примерно в то время, когда появлялись записи на форуме, он с женой ходил в магазин, их сняли камеры наблюдения. Но это тоже не считается, когда речь идет о совпавших IP-адресах. О парадоксе математика Богатова я написал колонку для Дойче велле.

В российских условиях важным героем политической борьбы давно стал "товарищ майор", то есть оперативник спецслужб, собирающий материалы для модных в последнее время дел об экстремизме "за репост" или выслеживающий каких-то других потенциальных нарушителей закона.

Но до сих пор эта практика не выходила за пределы штатных ситуаций, когда очередная Евгения Чудновец от своего имени репостит запрещенный ролик и садится в тюрьму. В деле математика Богатова "товарищ майор" встретился с неподвластными традиционным оперативно-розыскным практикам формами сетевой анонимности, когда установить личность скандального пользователя оказывается невозможно.

Но там, где обычный пользователь отступит, не сумев выяснить, кто ему пишет, для "товарища майора" преград нет - он механически сопоставляет два IP-адреса, и уголовное дело с достаточными (с точки зрения российского правосудия) доказательствами готово. Богатов уже назначен виновным, и очень невелика вероятность, что система в его случае даст обратный ход. Между реальностью современного интернета и представлением российских силовиков об этой реальности существует большой зазор. Математик Богатов в него провалился.

Потенциальное продолжение акции 26 марта придумал Михаил Ходорковский — он анонсирует акцию под названием «Надоел», назначенную на 29 апреля. Формат акции неизвестен и, возможно, до сих пор не придуман, Алексей Навальный, анонсируя свой новый митинг 12 июня, об акции Ходорковского не упоминает вообще, как будто бы никакого Ходорковского нет, ну и, откровенно говоря, «Открытая Россия» до сих пор не зарекомендовала себя как сила, способная выводить людей на улицы. Тем не менее анонсы продолжаются, и сам Ходорковский, и все его люди, вешают в соцсетях картинки о том, кто им надоел, и даже российский МИД зачем-то подключился к этому флэшмобу и сделал в своем официальном твиттере в той же стилистике подборку портретов тех, кто надоел российским дипломатам — Хиллари Клинтон, Яценюк и так далее. Очень спорная была подборка стикеров, также опубликованная Ходорковским и посвященная взрывам в метро Петербурга — картинки с бомбой в поезде также подписаны датой 29 апреля, и там слоган «Они-то не ездят в метро» — многие ругались, что это неприлично, использовать тему теракта в агитации, а я вот повторяю вслух этот лозунг — «Они-то не ездят в метро», и мне он, извините за закон Годвина, напоминает русскоязычные листовки, которые делали немцы для восточного фронта во Второй мировой войне, и там тоже было много попыток говорить на простонародном языке — вот это трогательное «они-то не ездят», и эта простонародность почему-то звучит фальшивее и пошлее, чем самый пошлый пафос официальной пропаганды.

В «Открытой России» у меня есть друзья, я стараюсь не делать им гадостей, но у меня там не только друзья, и после моей колонки про Ходорковского я услышал, что моя колонка — это часть заказушной кампании против Ходорковского и его организации. Я не знаю, как правильно опровергать такие вещи, и поэтому стараюсь с ними не спорить. Надеюсь, люди, которые считают, что эта колонка заказная, уговорят Ходорковского дать им денег на то, чтобы они написали про меня ответную колонку. В конце концов, это и есть жизнь. А моя колонка — на сайте Знак.

Образ оппонента-изгнанника, как и оппонента-сидельца, растиражирован двадцатым веком и позволяет выбирать, на кого можно быть похожим — на Ленина или на Хомейни, на Гавела или Манделу, но сложно сказать, помог бы кому-нибудь из них опыт корпоративного управления пятнадцатилетней свежести, заменяющий фанатизм, мечту, революционность и, возможно, вообще все. Идея акции «Надоел» технологически безупречна, в самом деле — антипутинские лозунги, которых не было у Навального, интригующая рекламная кампания, доза скандальности, все на месте, но это «все на месте» можно сравнить с архитектурным проектом, созданным без привязки к местности и не учитывающим ни особенностей рельефа, ни рынка стройматериалов, ни вообще чего бы то ни было. Желтый скотч, которым заклеен рот Путина на баннерах этой акции, отягощен всем, что до сих пор было известно об «Открытой России», всеми ее неудачами, всеми именами, так или иначе засветившимся в ней или около нее и вообще всем, что исходило от Ходорковского и его структур в эти три года. Наверное, если бы Ходорковский три года назад собрал вокруг себя именно тех классических либеральных интеллигентов, которые ждали его из тюрьмы и как духовного лидера, и как поставщика бюджетов, все получилось бы еще хуже, но, наверное, это все-таки слишком слабое утешение.

Неделя получилась такая медийная — два очень интересных скандала, связанных с жизнью журналистов. Первый скандал международный. В Америке присудили Пулитцеровскую премию, главную в мире премию для журналистов. Среди лауреатов — редакция газеты Нью Йорк таймс, отмеченная за серию публикаций о вмешательстве России в мировую политику. В этой серии десять статей, и одна из них, статья Эндрю Крамера «Как Россия вербует элитных хакеров на свою кибервойну» фактически повторяет содержание двух статей российского автора, журналиста «Медузы» Даниила Туровского, опубликованные за несколько недель до статьи Крамера. Причем там даже есть прямая речь одного программиста, которая воспроизведена дословно — вот взяли цитату из текста Туровского и перевели на английский, выглядит так. Редакция «Медузы» сделала специальное заявление, я написал колонку, после колонки мне написал пулитцеровский лауреат Эндрю Крамер, который настаивает, что с программистом он общался сам, просто тот дал ему похожий комментарий. При этом Крамер признает, что с программистом он не встречался, переписывался через мессенджер, а в тексте прямо такой эффект присутствия — описывается внешность программиста, и нет ни слова о том, что журналист с ним не встречался.

Крамер пишет мне, что над своим текстом он работал сам и работал долго, и я ему охотно верю, но критерий качества текста — это все-таки не время, затраченное на него. Если человек долго работает над текстом, который в итоге повторяет то, что уже было опубликовано — значит, это неудачная работа. «Медуза» предлагает исключить спорную статью из списка награжденных, я думаю, Пулитцеровский комитет «Медузу» проигнорирует, но она при этом права. О скандале с Пулитцером я написал в «Снобе».

Кроме пересказа текстов Туровского в тексте Крамера нет ничего, причем пересказ написан, что называется, с эффектом присутствия: фрагменты прямой речи программиста Александра Вяри из интервью «Медузе» приведены так, будто Вяря рассказывал о своей работе непосредственно Крамеру, и это, по крайней мере, неэтично. 

Разумеется, такая ситуация вызвала бы огромный скандал, если бы журналист Крамер был награжден за пересказ статей из американских или каких-то еще, необязательно даже англоязычных — немецких, французских, в общем, газет первого мира. А русскоязычная «Медуза», даже если она начнет бить во все доступные ей колокола, существует вне поля зрения и людей, присуждающих Пулитцеровские премии, и редакторов Крамера, и мирового общественного мнения вообще. Россия — мировая периферия, провинция, глушь, обиды русскоязычных авторов никого не волнуют, а их голос не громче мышиного писка, и это вдвойне парадоксально, если иметь в виду, что награду получила серия статей именно о том, что Россия — грозный и опасный глобальный игрок.

Я далек от деловой журналистики и стараюсь не использовать в своих текстах слов типа «номинал» или «фронтирует», и единственный повод, когда эти слова могут появиться в моем языке — это очередная атака на независимые СМИ с помощью спора хозяйствующих субъектов. Сейчас появилась информация о скорой продаже РБК Григорию Березкину, и вот его как раз хочется назвать номиналом, то есть номинальным покупателем, который фронтирует, то есть прикрывает, покупателя реального. У Березкина так уже было с «Комсомольской правдой», он тоже ее покупал, а потом оказалось, что не для себя. Кого фронтирует Березкин, неизвестно. Ходят слухи о «Роснефти» и о ВТБ, но в любом случае перспективы РБК кажутся довольно мрачными.

При этом все грустные слова по поводу этого холдинга были сказаны в том числе и мной год назад, когда после увольнения главреда газеты РБК Максима Солюса из холдинга ушли его руководители и многие журналисты, и это выглядело как такой полноценный разгром наподобие того, который пережила Лента.ру. Новые начальники, Игорь Тросников и Елизавета Голикова, пришли из ТАСС, и это выглядело как такая инъекция государственных интересов в независимое СМИ. Но к чести Голиковой и Торсникова — они ведь выходцы не только из ТАСС, но и из старого «Коммерсанта», — ничего ломать они не стали, РБК сохранило свои основные принципы, и даже знаменитая «двойная сплошная» — то есть признание руководством редакции существования запретных тем, прежде всего темы семьи Путина, — даже «двойная сплошная» не стала для РБК чем-то трагическим. Издание продолжило писать на многие неудобные темы, и одну из этих тем сейчас называют причиной новой атаки на холдинг — как ни странно, речь идет не о каком-нибудь коррупционном расследовании или о военных секретах операции в Сирии, а всего лишь о политической заметке со слов источников — о том, что Кремль намерен изменить редакционную политику федеральных телеканалов, потому что нынешняя их зацикленность на мировых новостях всем надоела. Вот говорят, что это очень задело замглавы кремлевской администрации Алексея Громова — он в Кремле отвечает за медиа, а РБК пишет, что он провалил телевизионные дела. И Громова как раз сейчас называют инициатором продажи РБК. «Ведомости» прямо пишут, что Михаила Прохорова вынуждают продать холдинг, причем продать задешево, а он не хочет — мы помним Прохорова в аналогичной ситуации шесть лет назад, когда тот же Кремль отбирал у него партию «Правое дело», а он не хотел отдавать, но все равно отдал. И, конечно, это грустно, что сейчас мы говорим не о свободе слова, не об уникальном медиа, которое может быть уничтожено — в общем, не о гуманитарной составляющей, а об аппаратной. Свобода слова победит, если Прохоров сумеет отбить эту атаку, и если Громов окажется не так силен, как в прошлые годы. То есть это сама по себе такая очень грустная надежда, но ведь других уже и нет. Об этом моя колонка на сайте Репаблик.

РБК 2017 года в сравнении с другими СМИ, в разное время бывшими под прицелом Кремля, совсем не эталон бескомпромиссности и непримиримости. Но это делает атаку на холдинг еще более показательной и поучительной: люди были готовы согласиться на четко очерченные ограничения, в пределах которых можно было бы работать, сохраняя все прежние принципы. Но оказалось, что статичных цензурных ограничений не бывает и любая «двойная сплошная» всегда становится только исходной линией дальнейшего давления, о котором никто ни с кем не договаривался. То, что сейчас на острие атаки не привычные карбонарии, а вполне умеренные и лояльные менеджеры, принесшие в РБК год назад философию «двойной сплошной», вообще-то демонстрирует окончательное моральное банкротство громовской политики в медиа – если даже люди из ТАСС за год становятся полноценными жертвами кремлевского давления, то это Кремль не умеет работать вообще ни с кем, а не РБК что-то делает не так.

Колонку Олега Кашина о том, каким будет дело 26 марта и почему пришли за Мальцевым, читайте по ссылке.

Сегодня Страстная Пятница, послезавтра воскреснет Христос — в сегодняшней российской реальности говорить на эти темы все сложнее, потому что не Голгофа первой приходит в голову, когда мы говорим о религии, а политическая экспансия патриархии, крестные ходы, больше похожие на демонстрации, борьба за Исаакий, какие-то скандалы. Антиклерикализм всегда очень легко переходит в безбожие — собственно, наш семнадцатый год тому примером, тысяча девятьсот семнадцатый и то, что было после него. Наша церковная номенклатура, давно ставшая часть номенклатуры государственной, часто ведет себя возмутительно, и очень трудно, споря о церкви, отделять церковных чиновников от веры. Очень трудно помнить, что глава церкви — не патриарх, а Христос. Страстная неделя — отличный повод об этом вспомнить. Чиновники рано или поздно уйдут, а послезавтра воскреснет Христос. Это программа Кашин гуру, я Олег Кашин, мы встретимся через неделю, всего доброго.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.