Правозащитника Льва Пономарева арестовали на 25 суток за пост в фейсбуке с призывом участвовать в несогласованной акции в поддержку фигурантов дел «Сети» и «Нового величия». Олег Кашин иронизирует, что арест Пономарева — это наглядная презентация декриминализации статьи за репосты — ведь теперь это не уголовная, а всего лишь административная ответственность. Но главная ирония в том, что посадили за слова именно одного из тех немногих в антипутинской среде, кто много лет был и остается самым последовательным сторонником посадок за слова.
Арест Льва Пономарева фактически за репост — он опубликовал у себя в соцсети не призыв к несанкционированной акции, как везде почему-то пишут, а ссылку на статью о том, что такая акция будет проведена, — арест Пономарева, помимо прочего, выглядит как такая яркая и наглядная презентация той декриминализации репостов, которую нам недавно пообещали. Раньше заводили уголовные дела, теперь — административные производства, но если раньше типичным приговором за репост был условный срок, теперь — совершенно реальные сутки в изоляторе, причем не одни сутки и не десять, а почти месяц. Зато не уголовка, зато не судимость.
Фигура для этой презентации тоже выбрана непростая. Типичный осужденный за репост до недавних пор — провинциальный блогер, на которого в произвольном порядке выпал жребий местных эшников [сотрудников Центра «Э» — управления по противодействию экстремизму МВД], а тут — фигура даже без оговорок политическая, и хотя формальный статус Льва Пономарева уже много лет описывается словом «правозащитник», его, в отличие от многих других правозащитников, правильнее называть именно оппозиционером, политиком — человек из окружения Андрея Сахарова уже съездовских времен, человек из «Демроссии», человек из первого российского парламента, покинувший его, перейдя на сторону Ельцина, и даже в нулевые — участник, кажется, всех оппозиционных коалиций и альянсов и живой символ преемственности между позднесоветскими демократами и нынешними антипутинскими активистами.
Я называю Льва Пономарева политиком, и мне самому это не нравится — конечно, он не политик, он не борется за власть и, возможно, не борется ни за что вообще. Но чтобы присутствовать в российском политическом поле, за что-то бороться необязательно, у нас в этом смысле зазеркалье, и чтобы стоять на месте, нужно бежать изо всех сил. Лев Пономарев — политическая фигура хотя бы в том смысле, что для российской власти он идеальный оппозиционер — человек из девяностых, человек, живущий на западные гранты, человек из среды позавчерашних мэнээсов — это та оппозиция, которую можно показывать по телевизору, ею можно даже пугать, а она в ответ выйдет на одиночный пикет, который если станет поводом для чего-нибудь, то только для шуточек про «Льва Натановича Щаранского».
Административные сутки для оппозиционных активистов — уже давно обыденность. В эти дни исполняется семь лет с тех пор, когда в Москве начались протесты, превратившиеся потом в Болотную, и именно тогда катание в автозаках и ночевки в ОВД стали таким довольно массовым занятием и для обычных людей, готовых выходить на митинги. Но дьявол и здесь в деталях, и мы понимаем разницу между молодым и здоровым Навальным, помещаемым в спецприемник, и старым диссидентом, которому под восемьдесят — для него и спецприемник будет Архипелагом ГУЛАГом, а статус изолированного на неполный месяц хулигана — бесспорным политическим заключением. И вот это главная новость дела Пономарева — те люди, которые сажали его в спецприемник, обнулили весь его комизм и всю его несерьезность, превратив его за несколько минут в одну из бесспорных жертв российского государства. Я не знаю, кто его сажал — Кремль, ФСБ или кто-то еще (судья приходит в голову в последнюю очередь), но если бы я был романтически настроенным охранителем, я бы нафантазировал какой-нибудь разговор между Львом Александровичем и знакомым генералом — мол, старик, что-то про меня подзабыли, посади-ка меня суток на двадцать пять, ну что тебе, жалко, что ли? Но я не охранитель, и я понимаю, что все вот такие эпизоды основаны на том, что в российской системе вообще никто не думает, что происходит за соседним забором, и власть раз за разом с переменным успехом решает те проблемы, которые она сама же и создает.
Льва Пономарева посадили за слова, и это тоже может быть иронией даже не судьбы, а какого-нибудь конкретного товарища майора, которому показалось это остроумным — посадить за слова именно одного из тех немногих в антипутинской среде, кто на протяжении многих лет был и остается самым последовательным сторонником посадок за слова — конечно, не для себя. Лев Пономарев — вечный сторонник статьи 282, я у него по этому поводу даже брал когда-то интервью, и сейчас его с интересом перечитал. Я говорил ему об американской первой поправке, он отвечал, что Америка выдержала исторические испытания и может позволить себе первую поправку, а Европа не может, потому что в Европе был Гитлер, ну и дальше — «В России отмена 282-й статьи чревата опасностями. Россия всегда берет крайние формы общественной жизни. Это и крайние формы марксизма, и крайние формы национализма. Наверное, это просто в менталитете русского человека».
Я не разделяю оптимизма критиков Льва Пономарева по поводу того, что теперь-то он поймет, что за слова сажать нельзя — если и поймет, то не скажет. Но ни спорная политическая судьба, ни позиция по статье 282, ни вообще что бы то ни было не дает повода сажать пожилого и никому не опасного человека в спецприемник даже на сутки.
Лев Пономарев должен быть свободен, и если целью его ареста было показать, что такое на самом деле декриминализация репостов — все уже поняли, все в порядке, отпускайте Пономарева.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции