«Осталось только похоронить Ленина»: Олег Кашин о том, как Путин уничтожил коммунистов

На этой неделе много обсуждали высказывание Путина о сходстве между моральным кодексом строителя коммунизма и Библией. Это вообще вечнозеленая тема, все легко гуглится, и нетрудно узнать, что в разное время с таким сравнением выступали и патриарх Кирилл, и Геннадий Зюганов, и сам Владимир Путин, который говорит об этом не впервые. Вообще, конечно, моральный кодекс на Библию совсем не похож, но это вообще такая беспроигрышная риторическая фигура, потому что людей, которые бы читали одновременно и Библию, и хрущевскую программу КПСС, в которой моральный кодекс и был опубликован — таких людей немного. Зюганов читал кодекс и не читал Библию. Патриарх читал Библию и не читал кодекс. Путин, вероятно, не читал ничего. Самые тонкие ценители нашли даже интервью хрущевского референта Федора Бурлацкого, который, собственно, и написал моральный кодекс, и в интервью начала нулевых он тоже говорил, что использовал при подготовке кодекса текст Библии, но мне кажется, оснований верить позднейшим воспоминаниям старого коммуниста нет вообще — такие люди всегда говорят то, что положено говорить в данный конкретный исторический момент. Верить им — последнее дело.

Но вообще самое удивительное здесь — та обыденность, с которой коммунистическая тема скатилась с каких-то исторических вершин на уровень довольно глупой болтовни о моральном кодексе, который, кстати говоря, перестал быть официальным документом КПСС еще в 1986 году, при раннем Горбачеве. В девяностые, когда было принято бояться коммунистического реванша, никто не мог подумать, что крах коммунистов в России будет выглядеть именно так — буднично и скучно, как само собой разумеющееся. Компартия, которая, как все думали, способна взять реванш и утащить Россию обратно в пучины тоталитаризма, как-то сама собой превратилась просто в одну из системных послушных партий, и сейчас, когда она выдвигает в президенты беспартийного богатого бизнесмена, это вообще никому не кажется диким — некоторые даже вспоминают Энгельса, который тоже был про деньги, а не про диктатуру пролетариата. Та священная финальная битва с коммунизмом, которая на протяжении двадцатого века многим виделась именно как битва, как сражение не на жизнь, а на смерть, оказалась выиграна — по крайней мере, в одной отдельно взятой стране, — с помощью денег и политтехнологий. Об исторических заслугах Путина сейчас говорят много разных глупостей, но вот эта заслуга кажется прямо настоящей — коммунистов он уничтожил как явление. Без концлагерей, репрессий, стадионов и прочего ада. Осталось только похоронить Ленина, все уже сделано. И, кстати, уже сейчас можно предполагать, как именно это произойдет — без скандала, без шума, без всего. Просто однажды полиция обнаружит внутри шедевра великого архитектора Щусева на Красной площади труп неизвестного. Обнаружат и захоронят в безымянной могиле, и никто не заметит, новость на последней странице.

О крахе русского коммунизма — моя колонка для издания Репаблик.

В девяностые, когда Россия, почувствовавшая себя свободной, сначала свергала коммунистов, а потом долго и часто некрасиво предотвращала их реванш, все было иначе, и дело не в четырех буквах партийной аббревиатуры и не в персоне Геннадия Зюганова – не было бы его, был бы кто-то другой, не было бы КПРФ, было бы что-нибудь другое. Новую страну строили на руинах старой, и в этих руинах было сосредоточено все, чем жила страна семьдесят лет: и лагеря, и Гагарин, и победа, и нищета, и страх, и гордость. Плохое оказалось невозможно отделить от хорошего, поэтому отказались от всего, и невостребованность семидесятилетнего наследия сама по себе определила политический облик России девяностых, когда новой власти во всем ее многообразии от младореформаторов до младосиловиков по умолчанию оппонировали семьдесят лет национальной истории. Когда история противостоит власти, власть находится в проигрышном положении, и, видимо, отсюда все самые жесткие поступки Кремля девяностых, когда страну ломали об колено без права возразить, – выглядело все чудовищно, но так, наверное, всегда выглядит противостояние такого рода. Зюганов и его партия играли на ностальгии, власть играла на страхах; коммунисты говорили о 1945 годе и Гагарине, власть – о ГУЛАГе и очередях. Правы были и те и другие, и именно эта общая правота исчерпывающе описывает уже путинское время: сознательно присваивая себе ту часть семидесятилетнего наследия, которую можно было любить и гордиться ею, власть не могла не присвоить и то, чего нужно было бояться. Это сознательный исторический выбор: если власть хочет наследовать тем, кто водружал знамя над Рейхстагом и запускал первый спутник, ей придется наследовать и тем, кто воевал в заградотрядах и коллективизировал деревню. Путин забрал себе и ностальгию, и страх – оба компонента, из которых состояла сила коммунистов в первое постсоветское десятилетие. Решая свои утилитарные задачи, Путин оказался победителем