В новой колонке Олег Кашин рассуждает о новом деле против историка Юрия Дмитриева, ранее оправданного по делу об изготовлении детской порнографии. Если на предыдущем этапе дела можно было рассуждать о неоднозначности всей истории, то сейчас сомневаться не в чем вообще, считает автор.
Новое уголовное дело против Юрия Дмитриева — это еще и новость о меняющейся на наших глазах репрессивной этике. Традиция громких дел, сопровождающихся общественными кампаниями в защиту преследуемого обычно подразумевает некую точку, которая ставится в сюжете и позволяет говорить, что он закончился. В деле Дмитриева такой точкой должен был стать оправдательный приговор, вынесенный в апреле, но новое преследование ломает эту логику и создает прецедент для будущих сюжетов такого же рода, — никто ведь не сомневается, что они еще будут, — то есть теперь, когда после громкой защитной кампании кого-нибудь оправдают, всегда нужно будет иметь в виду, что преследование вскоре возобновится, и всю защиту придется начинать заново.
Общественная кампания защиты по громкому делу невозможна без упрощения сюжетной линии. Так устроено общественное мнение — только если вся история сведена к формуле «он ни в чем не виноват», есть шансы на успех защиты. Громких дел и кампаний такого рода у нас много, для России нулевых и десятых это уже обязательная часть общественного ландшафта, и какие-то общие признаки таких сюжетов обнаружить несложно. Одним из таких признаков будет скрытое сомнение, которое практически всегда возникает где-нибудь на периферии обсуждения, потому что всегда найдется человек, которому формула «он не виноват» не покажется исчерпывающей. В свое время таким человеком несколько раз был я, и я даже удивлялся, почему так получается, что коллективный разум наших неравнодушных людей всегда выбирает для показательной защиты дела, в которых — тоже, конечно, заезженная формула, — все не так однозначно. В какой-то момент я понял, что никто ничего не выбирает, просто дел, в которых все было бы однозначно, не существует — везде есть живые люди, совмещающие в себе правоту и неправоту, и в ситуации, когда на кону свобода или даже жизнь, поиски неправоты этих людей становятся подыгрыванием тюремщикам, судьям и прокурорам, и это безнравственно. Мне, чтобы это понять, потребовалось много лет, и у многих, я надеюсь, такое открытие еще впереди, поэтому каждый раз обнаруживаются люди, ищущие что-то неоднозначное в очередном громком деле, и в деле Дмитриева тоже.
И на пике его предыдущего дела эти споры тоже шли — мол, не бывает же дыма без огня, он ведь фотографировал девочку, ну и вообще, кто сказал, что уважаемый историк не может быть в частной жизни плохим человеком. Такие разговоры, повторю, идут всегда, к ним стоит относиться просто как к фону, и, поскольку российский суд в любом случае не та инстанция, которую можно считать источником истины, сомнения, как правило, живут гораздо дольше, чем даже уголовное дело. Дело закроется, а люди, у которых все не так однозначно, останутся.
И вот как раз продолжение истории Дмитриева выглядит как запоздалый ответ тем, кто думал, что в его деле все не так однозначно. Отмена оправдательного приговора, задержание на посту ДПС, о котором извещает сначала телеканал НТВ, а потом в «Известиях» демонстрируется видео задержания — когда участниками уголовного дела со стороны обвинения становятся медиа, причем именно эти медиа, про которые так или иначе все понятно, это делает всю историю именно однозначной. Да, перед нами реванш тех людей и сил, которые были вынуждены отступить в прошлый раз, не учли силы общественного мнения, недооценили способность общества защищать Дмитриева. Мы видим сейчас не просто новое уголовное дело, но и обвинительную кампанию, призванную нейтрализовать ту кампанию, которая велась в защиту. И если допустить, что на предыдущем этапе дела Дмитриева можно было рассуждать о неоднозначности всей истории, то сейчас сомневаться не в чем вообще — система сама, вслух и громко, заявляет, что хочет его посадить во что бы то ни стало. И все сомнения, которые могли сопровождать дело Дмитриева до сих пор, перестают иметь значение, потому что в человеке, — в любом, — сомневаться, конечно, можно, а в системе сомневаться нельзя. Это не вопрос виновности или невиновности Дмитриева, это вопрос желания системы его посадить, и это желание сомнений не вызывает.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.