«Дудь-2017 — человек не из будущего, а из нашего застоя». Олег Кашин о журналисте года

Если бы голосование закончилось на день раньше, победила бы она, и хотя я тоже не спорю с тем, что это был год Дудя, хочу сначала сказать несколько слов о втором месте Татьяны, тем более что, как мне кажется, на эти слова только я и имею право.

Я думаю, если бы журналистом года по итогам нашего голосования стала Татьяна Фельгенгауэр, то, принимая поздравления и радуясь победе, она, как и многие наблюдатели, не смогла бы отделаться от такого неприятного чувства, что журналистом года ее сделало покушение на нее, то есть событие, никак не связанное с ее профессиональными качествами или успехами — такие вещи никак не доказываются, но это та сфера, в которой доказательства никому и не нужны, мы не в суде, и грань между фактом и гипотезой здесь размыта, и гипотеза уравнена в правах с фактом. Я, который уже семь лет слышу в свой адрес, что я ничего не стою и никому не нужен, и что единственное, чем я ценен — что когда-то получил по голове, — я понимаю, насколько неприятно и деморализующе звучат такие гипотезы. На каком-то этапе я придумал такую нарочито хулиганскую формулу, чтобы отвечать на эти упреки — «если вы не знали обо мне до покушения, то вы лох»; сейчас я хочу поделиться этой формулой с Таней Фельгенгауэр. Это действительно больше говорит об аудитории, чем о журналисте. Иерархии и репутации в наших медиа складываются таким случайным образом, когда хорошие тексты и журналистские работы могут оставаться незамеченными и непохваленными, а гениями могут называть тех, кто пишет какую-то ерунду или вообще ничего не пишет. Реальная цена этим иерархиям как раз и становится известна после ЧП, как у Тани сейчас или у меня семь лет назад. Там, где все строится на каких-то объективных критериях, такого не бывает — вот в теннисе, например, если сто двадцатую ракетку мира кто-нибудь попытается убить, она от этого первой не станет. А там, где все строится на вкусовщине и групповщине, места в рейтинге обусловлены множеством случайностей, и у трагической случайности есть некоторые преимущества перед косностью и зашоренностью необъективных людей, так что не надо стесняться — ну да, покушение повлияло, но это справедливее, чем если бы повлияла какая-нибудь тусовочная ерунда. Татьяна Фельгенгауэр действительно такой системообразующий голос культовой радиостанции, и ее второе место в этом голосовании — вполне заслуженное (и первое было бы заслуженным, если бы она на нем удержалась).

***

Теперь — к Дудю. Не зная его лично, почему-то легко представляю себе, как он приходит, скажем, в бар, и издалека кричит бармену — эй, мол, налей мне вне очереди, я — Дудь. То есть понятно, что не кричит, скорее всего, но если бы кричал, это было бы очень естественно, суперзвезда должна сходить с ума от своей суперзвездности, особенно если дело происходит «в неритмичной стране», когда фигуре такого масштаба просто не с кем себя соотнести. Последнее может прозвучать странно, как раз соотнести Дудя с его великими предшественниками — это не проблема; Дождь в свою новогоднюю студию привел его и главных героев двух предыдущих поколений, Владимира Познера и Леонида Парфенова. Но это такая в каком-то смысле ловушка, и как раз Парфенов может помнить, как сам попался в нее двадцать пять лет назад — у него тогда была программа «Портрет на фоне», и внутри ее однажды был цикл из четырех фильмов о главных героях отечественной поп-культуры четырех десятилетий: шестидесятые — Магомаев, семидесятые — Пугачева, восьмидесятые — Гребенщиков, и девяностые — Титомир. Это было начало 1993 года, и в чем ловушка — в том, что подводить итоги девяностых, когда они только начинались, было слишком самонадеянно. Уже в конце того же 1993 года, если бы фильм про Титомира показали по телевизору, это вызвало бы недоумение — Титомир, кто это? Дудь пока не вышел из этой титомировской зоны риска, и любое высказывание о нем в том духе, что он уже определил лицо новой эпохи в наших медиа, будет слишком самонадеянным для говорящего и слишком опасным для Дудя.

Потому что новой эпохи пока в любом случае нет, и феномен Дудя относится как раз к старой, продолжающейся до сих пор эпохе. Дудь — герой того времени, в котором Артем Шейнин бьет Майкла Бома, а Путин приходит в программу «Время» отметить ее 50-летие. Это действительно важный нюанс: потребность в новых ярких лицах и появление этих лиц — черта не новой, а именно застоявшейся, застойной эпохи. Дудь-2017 — человек не из будущего, а именно из нашего застоя, потому что у застоя, помимо прочих его обязательных черт, есть и вот эта — когда потребность в новых лицах и новых интонациях возникает именно как потребность в контрасте с приевшимся фоном и надоевшими лицами. Дудь сорвал банк, но это тот банк, который вот-вот попадет под санацию, и победителю еще придется постараться сделать так, чтобы выигранные деньги не превратились в никому не нужные разноцветные фантики.

От Дудя веет перестройкой в том самом буквальном восьмидесятническом смысле, когда новое время начиналось в том числе и с новых лиц в телевизоре, но те лица, хоть и воплощали долгожданные перемены, сами по себе значили гораздо меньше, чем принято было считать, и неизвестно еще, что на самом деле стоит считать ключевым эпизодом их плюс-минус одинаковых биографий — прорыв в конце восьмидесятых или крах в девяностые. Мукусев, Политковский, Захаров — все ли помнят эти имена? Дольше всех продержался Любимов, но и он уже в середине девяностых (условно говоря, в эпоху Парфенова) смотрелся в телевизоре как странный гость из прошлого.

Впрочем, если искать Дудя в перестроечном прошлом, то это будут не ведущие «Взгляда», а суперзвезда, работавшая в том же жанре откровенного интервью — в конце 1986 года по Центральному телевидению начали показывать программу эстонского республиканского ТВ «Телевизионное знакомство», нечто беспрецедентное по тем временам — вместо «Ваши творческие планы» наглый ведущий задавал своим гостям вопросы типа «Сколько стоит ваша дача?», и по тем временам это был гораздо больший прорыв, чем нынешние вопросы Дудя о деньгах. Имя эстонского ведущего помнит старшее поколение — его звали Урмас Отт, и, скорее всего, эта почти заграничная внешность, фамилия, акцент, то есть такой заведомо нездешний образ и сделал Отта культовой фигурой. У людей тогда был запрос на нездешнее, и советский иностранец идеально подходил к этому запросу.

Сейчас телевизионные иностранцы — это уже такая отдельная профессия (см. Майкл Бом), и нездешнее приходится искать в каких-то других измерениях. Косноязычие вместо акцента, дурацкий тинейджерский каламбур «Дудь — дуть» (и, что еще чудовищнее, «вдуть — вДудь») — это все работает на Дудя, потому что от него только это и требуется — быть новым дыханием, которое тем и ценно, что в его присутствии устаревают и делаются старомодными прежние герои. Сейчас уже понятно, что стандартная телевизионная звезда двадцатых годов XXI века будет похожа на Дудя, но будет ли это сам Дудь — до сих пор вопрос. 2017 год, по итогам которых он стал журналистом года — это десятые, и они в любом случае заканчиваются.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции

Иллюстрация Семен Горбунков